– На, – сказала она, протягивая ему сердце обратно. – А ты мне нравишься, Бенни Оу.
Бенни
На самом деле она не вернула мне сердце; это я так чувствовал, как будто мое сердце вылетело из груди и лежало в ее руках, обнаженное и ободранное, и билось как бешеное, но хоть она и предлагала вернуть его, на самом деле мое сердце не хотело возвращаться. Мое сердце было счастливо в ее ладонях. Оно хотело остаться там навсегда.
В тот момент, когда она протянула руку, чтобы прикоснуться ко мне, я вспомнил: она из того безумного сна, когда самая красивая девушка на свете положила ладонь мне на грудь и… ну, вы знаете, что потом произошло. Вы все об этом прочитали, и это крайне неудобно, хотя я знаю, что для мальчика моего возраста такие сны – это естественно. Просто у большинства мальчиков нет книг, которые ходят за ними по пятам, описывая самые неловкие моменты в их жизни, понимаете?
Но дело не в этом. Главное, что я хотел сказать: когда мне приснился тот сон, я еще не встретил Алеф, но потом узнал в ней тут девушку. Как мне могла присниться девушка, которую я до этого никогда не встречал? Но это произошло. Она была девушкой из моего сна, девушкой из больницы, а теперь я встретил ее в Библиотеке. И я, наверное, к тому моменту уже был немножко влюблен в нее. Это странно, да? Но я же никогда раньше не был влюблен, так откуда мне знать?
Книга
А в библиотеках случаются странные вещи, Бенни. Общественная библиотека – это святилище мечты, и люди здесь то и дело влюбляются. Ты можешь в это не верить, но это правда. В конце концов, книги – это произведения любви. Возможно, наши тела не созданы для того, чтобы наслаждаться тайнами телесного соединения, но даже самые сухие тома, самые неромантичные из нас способны помочь сбыться вашим мечтам.
– Я вижу, ты нашел Ангела, – произнесла Алеф, указав на открытку в его тетради для сочинений, таким тоном, как будто между ними не произошло только что нечто ужасно необычное. А может быть, ничего и не было. Сердце Бенни, хоть и билось несколько быстрее обычного, вернулось в грудную клетку. Маленькие, перепачканные краской руки Алеф, которые так нежно сжимали его сердце, были засунуты глубоко в передние карманы толстовки. ВАЗ продолжали спать в ложбинке между грудей, их усатый нос высовывался из-за «молнии».
Бенни посмотрел на открытку с существом в юбке.
– Да, – сказал он, пожимая плечами, как будто в этом не было ничего особенного: типа, ну да, нашел и, конечно, знал, что это Ангел, – но как только Бенни это произнес, он почувствовал себя очень глупо, и поэтому сразу же прибавил: – Хотя, вообще-то, я не думал, что это будет ангел….
– Это Ангел Истории, – сказала Алеф. – Так его называл Бенджамин.
Услышав это, Бенни почувствовал волнение и смущение одновременно – волнение от того, что она произнесла его имя, а смущение потому, что он не помнил, чтобы когда-либо говорил об ангелах или истории. Может быть, ее тоже донимают голоса?
– Я называл?
– Нет, не ты, – ответила она. – Один немецкий философ. Его фамилия была Бенджамин. По-немецки произносится Беньямин. А звали его Уолтер, или Вальтер.
Бенни никогда не слышал ни о Вальтере Беньямине, ни об Уолтере Бенджамине. Он даже не знал, что Бенджамин может быть фамилией и что имена можно произносить двумя способами. Это его встревожило. Как можно быть уверенным в том, что ты – это ты, если твое собственное имя оказывается таким ненадежным? Бенни обхватил себя руками. Он отчаянно хотел сменить тему, и как раз в этот момент его взгляд упал на маленькие листочки с надписями, вклеенные в его тетрадь для сочинений.
– Это тоже ты написала?
Алеф кивнул. Она указала на первый листок.
– Это Максон сунул тебе в карман, когда тебя выписывали. Кое-кто из наших любит встречаться здесь, в Библиотеке, так мы распространяем информацию. Максон сказал, что ты клевый. – Она указала на второй листок. – Это я положила в книгу, которую ты читал, чтобы ты не сдавался. А вот этот, последний – это ты уже сам нашел, случайно.
Алеф указывала на третий листок, про Гензеля и Гретель.
– Это строчка из песни Лори Андерсон, – продолжала она и, видя, что он никак не реагирует, добавила: – Такая певица, знаешь? Она суперкрутая.
Бенни все еще не понимал:
– Она оставляет рандомные записки в библиотечных книгах?
– Нет, это я оставляю. И не только записки. И другие вещи. Библиотека – это моя лаборатория. Как и больница. Да любое место, вообще-то.
– Ты ученый?
– Вроде того. Я художник.
Бенни посмотрел на кусочки бумаги.
– Это искусство?
– Ну, да. Иначе говоря, некое ситуационистское вмешательство в наше общее интеллектуальное достояние. Так это называет Би-мен. – Она склонила голову набок, а затем указала на стопки. – Если представить Библиотеку как проявление пространственно-временного континуума, то можно сказать, что я бросаю эти эфемерные нити через время и пространство, чтобы другие люди могли уловить их и двигаться по ним. Как ты, например…
Но Бенни на сей раз явно не уловил, поэтому Алеф попыталась снова:
– Окей, я вроде как кочевник, я брожу по лабиринту Библиотечного фонда и на развилках оставляю за собой след из хлебных крошек, отмечаю свой путь.
– Зачем?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Я занималась этим с детства, еще до того, как Би-мен сказал мне, что это искусство. Я устанавливаю связи между вещами. Это примерно как историю рассказывать.
Бенни посмотрел на записку, потом на текст открытке.
– Не понимаю. Какая тут связь?
– А, ну, тут некоторые строчки пропущены. Ты, наверное, нашел бы их, если бы продолжал искать. В общем, в песне Гензель и Гретель живут в Берлине. Это тот кусок, который ты нашел. В следующей части Гензель получает роль в фильме Фассбиндера, а Гретель задает ему вопрос об истории, и Гензель начинает пересказывать то, что Вальтер Беньямин написал об Ангеле. Вот как раз то, что написано на открытке. – Она взяла открытку, критически осмотрела ее и вернула ему.
– Это своего рода эзотерика. Да, наверное, мне следовало выразить мысль яснее.
Бенни не знал, что такое «эзотерика», но не мог не согласиться. Он перевернул карточку и еще раз перечитал текст на обороте.
– Здесь слова не хватает. Кстати, как называется этот ураган?
– Прогресс, – усмехнулась Алеф. – Неплохо сказано, как по-твоему? Беньямин говорит, что история – это просто одна гигантская, длительная катастрофа, которая продолжает громоздить мусор у ног Ангела…
Бенни подумал об архивах своей матери, громоздящихся у его ног. А вот это уже было близко и понятно. Он перевернул карточку обратно.
– А Ангел хочет вернуться в прошлое и исправить все, что сломано, – продолжала говорить Алеф. – Он хочет вернуть мертвых к жизни, но не может.
Он посмотрел на Ангела, который уставился куда-то мимо его плеча, и подумал о своем отце. Он с трудом сглотнул.
– Почему? – спросил он сдавленным голосом, прозвучало даже забавно.
– Потому что Ангел захвачен бурей прогресса. Его уносит назад, в будущее, вот так.
Она раскинула руки широко, как крылья, зажмурилась, и Бенни воочию увидел, как ее отбрасывает назад внезапным и бешеным порывом ветра. Алеф наклонилась вперед, навстречу ветру, и на мгновение даже привстала на цыпочки, балансируя на грани между прошлым и будущим. Но этот момент не мог длиться долго, и Бенни уже протянул руку, чтобы поддержать ее, но тут она открыла глаза. Ветер внезапно стих, и он опустил руку. Хорек, проснувшись, моргнул и раздраженно посмотрел на Бенни.
– И что дальше? – спросил Бенни.
– Ничего. Вот, в сущности, и все.
Он снова взглянул на открытку. Теперь он ясно видел, что это действительно ангел. Это был классный образ. И очень печальный.
– Я думал, что прогресс – это хорошо.
– Ну, может быть, и нет, если он только и делает, что копит хлам и не дает тебе ничего исправить.
– Да, пожалуй.
– Во всяком случае, так полагает Бенджамин, – сказала Алеф. – Это Би-мен меня на него подсадил. Мы теперь вместе по нему фанатеем.
Услышав это, Бенни снова почувствовал растущую тревогу. Не ошивается ли этот другой Бенджамин в Библиотеке вместе с Би-меном? Неужели с ним Бенни тоже придется познакомиться? Он снова начал раскачиваться.
– Эй, что с тобой? – спросила Алеф.
– Ничего. Этот парень, Бенджамин. Он что, тоже твой друг?
– Он умер.
Почувствовав облегчение, Бенни перестал раскачиваться, но потом снова забеспокоился. Нехорошо радоваться, узнав о чьей-то смерти.
– Он уже давно умер, – добавила Алеф.
Да, так лучше. Если он умер давно, возможно, это уже не так страшно.
– Он покончил с собой, – сказала она.
Ну, вот, опять плохо. Когда Бенджамины начинают совершать самоубийства, это плохо, потому что такая тенденция может быть как-то связана с именем. Когда он лежал в Педипси, старшие ребята на групповых занятиях говорили, что самоубийство может стать семейной тенденцией. К счастью, это не тот случай. Кенджи умер из-за несчастного случая, а тот другой Бенджамин им не родственник, но все равно. Бенни опасался, что любой Бенджамин может впасть в такую депрессию, что покончит с собой.
– Это отстой, – сказал он.
– Он пытался сбежать от нацистов.
Бенни имел очень смутное представление о нацистах. Несколько больше он знал о неонацистах: им нравятся только белые, как они сами, а цветных они ненавидят, и поэтому их следует избегать.
– Тогда были поганые фашистские времена, но Би-мен говорит, что они снова наступают. Он говорит: фашизм поднимает голову. Говорит, что это неизбежный ответ на неудавшуюся революцию. Он говорит, что нам всем нужно изучать историю, чтобы не быть обреченными повторять ее, правда, ВАЗ?
Алеф посмотрела вниз на хорька, которые снова проснулись и высунули носик наружу. Потом они широко зевнули, вытянули лапку и начали умываться. Бенни отвел взгляд.