– Ладно, – сказал Бенни.
«Ой, да пожалуйста, давайте убейте меня», – хмыкнул голос внутри, после чего погрузился в угрюмое молчание, а Бенни сел на краешек брезента и принял помятую консервную банку. Ему было все равно.
Бенни
На самом деле я понимал, что они не собираются меня убивать. Тот парень, Джейк, он не всерьез это сказал. По голосу было слышно, что он просто шутит и пытается как-то извиниться за то, что его собаки на меня набросились. В последнее время я довольно хорошо научился понимать интонации и голоса, хотя с людьми это сложнее, потому что они лгут, шутят, скрывают свои эмоции и говорят всякую ерунду, в которую сами не верят. Понимание людей пришло ко мне не сразу, приходилось учиться и практиковаться примерно как дети учатся читать по слогам. Мне и сейчас приходится сперва изучать людей фонетически, а затем запоминать их наизусть.
С вещами проще, потому что они говорят обо всем прямо. Это одно из различий между людьми и вещами. Вещи не лгут, не дразнятся и не разыгрывают вас. Они не скрывают своих чувств. Всегда легко понять, когда вещь счастлива, или грустит, или ей скучно, или она злится. Особенно когда злится. Да уж, если какая-нибудь вещь злится, она сразу дает об этом знать. Она может порезать вас, или ущипнуть, или вдруг перестает работать. Она выскальзывает из ваших пальцев и ломается или просто исчезает, например, как будто испаряется, и вы не можете ее найти, сколько бы ни искали. Возможно, у вас случалось что-нибудь такое с кошельком или ключами, так что вы знаете, что я не лгу.
Я почти уверен, что именно это произошло в тот вечер с маминым чайником. То есть вообще-то, меня там не было, когда он разбился, так что ручаться я не могу, но думаю, чайник-камикадзе просто разозлился на всю эту сцену, когда она пела свою дурацкую песню, и разбил себя об холодильник. Мама сказала, что она его уронила, но я потом нашел кусок носика под холодильником, на противоположной стороне кухни от того места, где она стояла, так что у меня такое чувство, что он не просто выскользнул у нее из рук. Я думаю, что этот чайник самовыразился.
В общем, я немного посидел с этими парнями, и под конец даже их собаки расслабились и решили, что я им нравлюсь, и полизали мне руку. Эти ребята были старше меня, но, похоже, их не смущало, что я ещё ребенок. Они называли меня Кид – Малыш – и спрашивали, где я живу и что я делаю на улице, когда должен быть дома и делать домашнее задание. Я ответил, что школа – это не вариант, и они рассмеялись и сказали, что это круто. Сначала я подумал, что это молодые бомжи, но те бомжи, которых я раньше видел, были какими-то неорганизованными, а у этих парней были с собой походные вещи, и они выглядели более сплоченными. Когда я спросил, не бродяги ли они, они расхохотались и сказали, что так оно и сесть. Я точно не знал, что такое бродяга, я слышал это слово от мамы, и мне понравилось, как оно звучит. Я подумал, что, может быть, если я изучу этих ребят, то пойму, что это такое. Вот что я имею в виду, когда говорю об изучении людей.
Весь этот разговор о бродягах опять навел меня на мысли о маме. Я понимал, что она, наверное, сходит с ума, и не хотел, чтобы она обращалась в полицию, поэтому через какое-то время я сказал парням, что мне пора идти, и они меня отпустили. В переулке было уже совсем темно. Там и днем-то жутковато, а ночью вообще кошмар, поэтому я опустил голову и накинул капюшон. Из дома я бежал слишком быстро, чтобы что-то замечать, но на обратном пути шел медленнее, так что у меня было время разглядеть, как все эти наркоманы ширяются и занимаются в темноте всякими пакостями. Иногда они тоже замечали меня и говорили какую-нибудь ерунду, но потом понимали, что я всего лишь ребенок, и оставляли меня в покое. Затем, когда я уже почти дошел до дома, произошел самый странный эпизод. Я услышал впереди какой-то шум: это оказались три долбанутые шлюхи в обтягивающих юбках и туфлях на высоких каблуках. Пошатываясь, они шли в мою сторону и остановились прямо под уличным фонарем у мусорного бака Евангельской миссии, почти точно на том месте, где умер мой отец. Они начали визжать и указывать на землю, пошатываясь и падая друг на друга и, честное слово, я подумал, что они увидели призрак моего отца, а потом разглядел, что там что-то шевелится, вроде стайки животных. Кошки, подумал я, но подойдя ближе, понял, что это семейка скунсов: мама-скунс и ее маленькие детеныши-скунсы, один к одному. Проститутки были под кайфом, они вопили «мила-ашки! а-ай, какие симпатяги!» и пытались поймать детенышей, но они все время спотыкались на своих высоких каблуках и падали, и им приходилось поднимать друг друга и начинать все заново. Думаю, они хотели взять маленьких скунсов себе в виде домашних животных или типа того, но в конце концов мама-скунс их опрыскала. Я был довольно близко и почувствовал этот запах, завоняло очень сильно, но я уже добрался до нашей калитки и вошел во двор. На кухне было темно, на улице еще слышались крики проституток, и от меня тоже немного несло скунсом, но мне было все равно. Вся эта сцена была такой странной и бессмысленной, и я, честно говоря, совсем не винил маму-скунса, ведь она просто защищала своих детей. Я подошел к холодильнику, чтобы взять молока, и тут увидел на полу отбитый носик чайника. Я поднял его. Скол был острым и зазубренным, и я был готов к тому, что он причинит мне боль или скажет что-нибудь злое или обвиняющее, но он молчал, и мне почему-то стало очень грустно, и я заплакал.
«Бенни?» Это была моя мама, она стояла в темном дверном проеме в коридор, и на ней все еще была эта дурацкая толстовка с морской черепахой. Она включила свет на кухне и, когда увидела, что я плачу, стоя перед открытым холодильником, подбежала и схватила меня. «О боже, Бенни! С тобой все в порядке? Что-нибудь случилось?»
Я покачал головой, и она осмотрела меня со всех сторон, а когда увидела, что со мной все в порядке, полезла обниматься.
«Ах, Бенни. Я так волновалась! Я выходила искать тебя, но не нашла. Ты сразу куда-то исчез! Куда ты ходил? Я позвонил в полицию, чтобы подать заявление о пропаже человека, но мне сказали, что я должна подождать, и я стала ждать. Ждала и ждала. От тебя пахнет скунсом. Куда ты ходил?»
Обычно мне не нравится, когда она в меня вцепляется, но в тот раз я позволил ее словам захлестнуть меня и отстранился, как меня учили поступать, когда я чувствую себя подавленным. Это техника овладения ситуацией, которая называется Самоудалением, она у меня записана на Копинг-карточке. Короче, я должен попытаться пережить стрессовую ситуацию, глядя на нее так, как будто я муха на стене, а потом рассказать о ней так, как это сделала бы муха. Так что муха рассказала бы что-то вроде этого:
Бенни стоит перед холодильником и все еще немного плачет, а его мама слишком сильно обнимает его, а он просто терпит, да, в общем-то, и не может обнять ее в ответ. А она говорит: «О, Бенни, никогда больше так не делай, хорошо? Обещай мне! Я так волновалась, уже так поздно, где ты пропадал?» Но Бенни ничего не может сказать, потому что она придавила его лицо к своей подмышке, поэтому он просто стоит, плача в большой печальный глаз морской черепахи, а потом его мама отстраняется и говорит: но с тобой точно все в порядке, Бенни, почему ты плачешь? И вытирает слезы с его лица рукавом, но они у него продолжают течь, и он протягивает ей отбитый носик и говорит: я в порядке, честно – и добавляет: просто мне жаль твой чайник, мам, прости – и почему-то, всего лишь сказав «прости», он начинает чувствовать себя намного лучше…
Книга
Эта муха на стене – не просто средство справиться с ситуацией, Бенни. Это речь молодого человека, обретающего свой голос, и в мире книг это расценивается не иначе, как чудо. Когда юноша обретает голос или девушка впервые рассказывает свою историю, это повод для большого праздника, и все мы, от самых древних глиняных табличек до самых дешевых книжек в мягкой обложке, отмечаем этот факт и радуемся, потому что без ваших голосов мы бы не существовали. Так что – внимание! Это происходит прямо сейчас, когда мы это говорим, но тут важно не торопиться. Такие вещи требуют времени, и нам нужно двигаться потихоньку.
Прошло несколько дней. С самого утра Бенни уходил в Библиотеку. Домой он возвращался ближе к вечеру. Днем он сидел в своей кабинке, задумчиво глядя на вклеенные в тетрадь полоски бумаги и дожидаясь, когда Алеф появится снова. Так и не дождавшись, однажды он отправился бродить по этажам в поисках этой девушки. Ведь он все-таки был в нее влюблен. Шепотом повторяя: «Вальтер Беньямин, Вальтер Беньямин» – он скрылся среди стеллажей и вернулся в свою кабинку с охапкой книг этого немецкого философа. Он надеялся изучить их, чтобы произвести впечатление на Алеф, но очень скоро впал в уныние, когда выяснилось, что он не понимает написанного. Он привык к непонятным словам, витающим в воздухе, но эти-то слова были написаны в книге. «Какой смысл писать в книгах бессмысленные слова?» – недоумевал Бенни. А еще через несколько дней, когда он меланхолично жевал яблоко, телефон издал сигнал, извещая о том, что на его поддельный аккаунт пришло электронное письмо из школы.
«Дорогая миссис Оу, – говорилось в электронном письме. – Напоминаем, что Вы должны представить справку от лечащего врача вашего ребенка, подтверждающую необходимость отсутствия в школе по медицинским показаниям на период более трех дней. Ваш ребенок отсутствует уже больше недели, а мы до сих пор не получили такого документа. Просим Вас связаться с нами как можно скорее для обсуждения этого вопроса».
«ТРЕВОГА!»
Бенни перестал жевать. Горло его судорожно сжалось, и он подавился большим куском яблока. В конце концов, кашляя и глотая, он смог протолкнуть яблоко внутрь, но острый край кожуры поцарапал мягкие ткани горла, и на глазах у него выступили слезы.
– С тобой все в порядке? – спросила, глядя на него, машинистка.