е загрязнение, наши отходы. Мы должны любить нашу транс-землю, нашу транс-планету, во всех ее переменчивых бедствиях. Они считали, что Бутылочник лучше, чем телевизор, и они провозгласили его своим лидером, но, конечно, в совершенно неиерархическом, антигегемонистском смысле этого слова.
В холодное время года их группа разбредалась: пристраивались кто где мог. Многие откочевывали на юг, спасаясь от дождей. У Би-мена были знакомые из Словении, и они с Алеф перебрались в здание заброшенного завода на окраине города, недалеко от железной дороги, в районе, до которого еще не дошло благоустройство. Окна там были разбиты и заколочены фанерой, которая из-за дождей прогнила и начала крошиться. Подоконники заросли айлантом. Между кирпичами росла трава, а дорожки между корпусами были усыпаны битым стеклом.
Алеф называла это место своей студией. Однажды она отправила Бенни сообщение, как ее найти, и он приехал на автобусе. Он никогда раньше не забирался так далеко от центра города. Пока автобус ковылял по изрытому выбоинами шоссе, Бенни смотрел в окно на здания захудалой промышленной окраины. Движение здесь было редким. Единственным движущимся транспортным средством, кроме автобусов, были грузовики доставки, разбитые и без фирменной рекламы, но вдоль обочины кое-где стояли остовы давно сгоревших автомобилей. Розничные магазины были заколочены, людей на улицах не было, за исключением нескольких нервных секс-работниц, которые слонялись возле заброшенных мотелей, переписываясь с кем-то по мобильным телефонам. Услышав приближающийся шум двигателя, они на миг поднимали головы и настораживались, но автобус проезжал мимо, и они расслабленно прислонялись к стене здания.
Узнав фабрику по фотографии, которую прислала Алеф, Бенни нажал кнопку остановки по требованию. Выйдя из автобуса, он огляделся. На улице никого не было. Заводскую территорию окружал покосившийся забор из проволочной сетки. Его телефон коротко пропищал – пришло сообщение от Алеф:
Следуй вдоль забора. Залазь в дыру.
Место, где кусок металлической сетки был оторван от столба, обнаружилось только на противоположной стороне квартала. Опустившись на колени, Бенни просунул в дыру рюкзак, потом пополз сам.
Иди к погрузочной платформе. Найди белый фургон.
Он обошел здание по периметру, направляясь к заднему двору фабрики. В одном из погрузочных отсеков был припаркован потрепанный белый грузовой фургон. На боку фургона был надпись: «Служба безопасности ААА». Алеф сидела на краю погрузочной платформы, и когда Бенни вывернул из-за угла, подняла голову. Как раз в этот момент на нее упал одинокий солнечный лучик, пробившийся через нависшие облака, и у Бенни перехватило дыхание: такой она была яркой и красивой. Алеф помахала рукой. Ему помахала. Бенни ускорил шаг.
– Привет, – сказала она. – Ты справился.
Наклонившись, она протянула ему руку, Бенни взялся за ее, и Алеф затащила его на платформу. Она была на удивление сильной. Они прошли в здание через дверь, которая была заклинена в открытом положении куском шлакоблока. Алеф выбила подпорку, и дверь за ними закрылась.
Внутри было темно. Они прошли через еще одну большую дверь в заводской цех – похожее на пещеру помещение, в котором уже не было оборудования, но запах смазки и пота еще витал в воздухе. Сделав шаг, Бенни остановился. Цементный пол был покрыт лужами пролитого машинного масла. В тусклом желтоватом свете, проникавшем сквозь частично заколоченные окна, Бенни привиделись тени некогда стоявших здесь машин. В ушах у него звучало эхо их голосов – скрип шестеренок, гул двигателей, скрежет ремней и еще какое-то повизгивание. Бенни зажмурился, зажал уши руками и начал напевать, а когда убрал руки, вокруг было тихо. Тогда он открыл глаза. Призрачные машины исчезли, рядом стояла Алеф и наблюдала за ним.
– Пошли, – сказала она, и ее голос тоже отозвался эхом.
Она направилась к металлической двери в дальнем конце цеха. Дверь была приоткрыта, из щели просачивался свет; пройдя туда, они оказались в большой комнате, которая когда-то была механической мастерской. Под потолком горели голые лампочки. В темном углу стоял Г-образный рабочий стол, заваленный инструментами, бутылками и всяким хламом. У стены стояло несколько пустых картинных рам. Противоположный угол комнаты был превращен в кухню с глубокой промышленной раковиной, плитой и древним холодильником. Столом служил лист фанеры, укрепленный на двух прочных козлах и освещенный старой длинношеей настольной лампой. На плите в большой кастрюле варился суп, источая ароматный пряный пар. За столом, склонившись над миской, сидел Бутылочник в своем инвалидном кресле и ел суп. Бенни удивился: как он смог пролезть через дыру в заборе? Когда они вошли, старый бродяга оторвался от трапезы и приветственно поднял ложку. Бенни прошел вслед за Алеф к столу. Она предложила ему потрепанный офисный стул, а затем села рядом и тоже принялась за еду. Старик подъехал к плите и налил супа в миску с оббитыми краями.
– Ты принес свою ложку, – сказал Бутылочник, протягивая ему миску. Это был не столько вопрос, сколько констатация факта. Бенни достал ложку из бокового кармана рюкзака.
– Это ты сварил? – спросил он, попробовав суп.
Славой только хмыкнул в ответ. Он вернулся к еде, и Бенни заметил, что у старика дрожат руки. Он выглядел несколько подавленным, совсем не таким, как в Библиотеке. Лицо стало ещё более изможденным, яркие глаза потускнели. Жидкие волосы свисали по обе стороны лица, а борода то и дело окуналась в тарелку с супом.
– Это он приготовил, из грибов, которые мы собрали, – сказала Алеф. – Славой – отличный повар. Понравилось?
Бенни кивнул и сделал еще глоток. Суп и правда был вкусный, густой и горячий.
– А как он сюда попал?
– Как и ты. На автобусе.
– Нет, как он смог пролезть через забор?
Взяв миску в руки, Славой допил остатки супа. Потом он вытер рот вынутым из кармана куртки пестрым носовым платком и вытащил из-за воротника рубашки шейную цепочку с ключом.
– Это ключ от главных ворот фабрики, – объяснила Алеф. – Сторож здесь – словенец. Он поклонник поэзии Славоя, и к тому же они вместе выпивают. Или, точнее, выпивали. Потому что Славой теперь бросил пить. Правда, Славой?
Старик выскреб ложкой последние кусочки ячменя и сидел, уставившись в пустую миску.
– С ним все в порядке? – спросил Бенни.
– Он в норме, – пожала плечами Алеф. – Он просто думает. Или слушает. Трудно сказать.
Она встала и отнесла миску старика в раковину.
– Все дело в том, что он больше не будет пить. – Алеф многозначительно положила руку на плечо старику.
Бутылочник вздохнул и кивнул. Алеф легонько похлопала его по плечу и перешла к своему рабочему столу в другом конце комнаты, оставив старика смотреть на пустое место, где перед этим стояла его миска. Бенни молча доел суп. Закончив, он вымыл миски и ложки и положил их в подставку для посуды. Потом он заметил висевшее на гвозде рваное кухонное полотенце и на всякий случай протер им посуду. Что делать дальше, он не знал. Старик по-прежнему не двигался. Все молчали. Казалось, они совсем забыли про Бенни.
Алеф сидела в дальнем конце комнаты за Г-образным столом в свете галогенной лампы, склонившись над работой. На стене за ней были расклеены рисунки с кругами, которые издалека выглядели как планеты, но подойдя ближе, Бенни увидел, что они больше похожи на чертежи каких-то объектов, причем разных, ни один не повторялся.
– Что ты делаешь? – спросил он.
Алеф подняла голову. На ней были чудные увеличительные очки с двумя толстыми линзами, из-за которых ее глаза казались огромными, как блюдца, и жидкими. Между линзами был установлен маленький, но яркий светодиодный фонарик, и казалось, что его луч исходит изо лба Алеф, как из третьего глаза. Она показала ему стеклянный предмет, похожий на перевернутый аквариум. Это была трехмерная копия одного из кругов на стене. Шар мерцал и переливался в луче ее налобного фонаря. Бенни зачарованно уставился на него; это был снежный шар.
– Моя мама такие коллекционирует.
Алеф протянула ему шар. Он совсем не был похож на веселые шары из коллекции Аннабель. В нем не было ни балерин, ни дельфинов, ни милых маленьких щенков с плавающим вокруг них белым блестящим снегом. Снега вообще не было. Это был шарик с катастрофой. Унылый пейзаж на его подставке был мертвенно-белым, как выцветший коралл на давно умершем рифе. Над притулившимся внизу приземистым зданием возвышались четыре зловещие конусообразные градирни. У входа в здание застыли, выстроившись в колонну, как муравьи, крошечные люди в униформе с коробками для ланча в руках.
– Встряхни его, – сказала Алеф.
Бенни встряхнул, и стеклянный шар наполнился кружащимися черными частицами. Это был апокалипсис в миниатюре. Ядерная зима. Маленький опустевший мир.
– Круто, – сказал он. – А те, у мамы, какие-то тупые.
Он снова встряхнул шарик и поднес шар поближе к глазам, но так, чтобы холодный свет галогенной лампы освещал сзади всю сцену. Вблизи крошечные человечки казались больше, и он почти представил себя одним из них, в вихре сажи, медленно оседавшей в густом жидком воздухе. Он вернул шарик Алеф.
– Что это?
Она сдвинула увеличительные стекла на лоб и, прищурившись, посмотрела на Бенни.
– Предполагается, что это атомная электростанция, но черное вещество больше похоже на уголь, так что я даже не знаю. Это часть серии.
Она повернулась к высокому металлическому стеллажу, стоявшему в тени позади нее. Алеф щелкнула выключателем на панели флуоресцентных ламп, и в неожиданно ярком освещении Бенни увидел ряды проволочных стоек, на которых лежали десятки стеклянных шаров. Они мерцали, оживая на свету. Каждый из них представлял различные сцены разрушения и опустошения. Миниатюрные глобальные катастрофы, застывшие во времени, запечатленные в стекле, вечные, но при этом заключенные в рамки. Эти крохотные миры манили Бенни, хотелось рассмотреть каждый из них поближе.