– Миссис Оу, – говорила директриса. – Вы имеете хоть какое-то представление о том, где был Бенджамин? С кем он был? Что он делал в каждый из тех дней, когда должен был быть в школе?
– Он сказал, что был в библиотеке, – пробормотала Аннабель, теребя заусенец. – Он сказал, что читал книги
– И вы этому поверили?
– Да, – сказала Аннабель. – Поверила. И сейчас верю.
Слейтер посмотрела на нее скептически.
– Нет, правда, – настаивала Аннабель. – Бенни любит библиотеку. И всегда любил, с младенческих лет.
Директор сняла очки и покачала головой.
– Миссис Оу, – сказала она. – При всем моем уважении – я работаю в администрации школы всю свою сознательную жизнь, и я никогда не слышала, чтобы ребенок, прогуливая уроки, ходил в библиотеку. Дети-прогульщики ходят в торговые центры. Они ходят в обувные магазины и «Старбакс». Они тусуются в парках, переулках и заброшенных заводских зданиях. Они не ходят в библиотеки.
– Но вы ошибаетесь! – воскликнула Аннабель. – Я сама его там видела. Во время летних каникул он ходил туда каждый день, и однажды я зашла проверить, там ли он. Он сидел за столиком в кабинке, а вокруг него была сложена большая стопка книг. Он уснул за чтением…
Но директриса уже не слушала. Она порылась в папке и извлекла оттуда лист бумаги.
– В начале учебного года мы отправили вам письмо, которое вы подписали, подтвердив, что вы в курсе политики округа в отношении посещаемости.
Она положила на стол перед Аннабель письмо, на котором действительно стояла ее подпись, и она смутно помнила, что подписывала его, хотя толком не читала.
– Итак, вы знаете, что как родитель несете юридическую ответственность за то, чтобы ваш ребенок посещал школу до достижения им шестнадцати лет, – продолжала Слейтер. – Несоблюдение требований считается пренебрежением образованием, и округ может подать заявление о прогуле в суд по делам несовершеннолетних. В случае хронических прогулов мы обязаны это сделать, у нас нет другого выбора.
Аннабель оторвала взгляд от письма.
– Подождите, что? Вы собираетесь подать на меня в суд?
– Это закон, миссис Оу. – Увидев смятение на лице Аннабель, она смягчилась. – Конечно, мы пока не собираемся этого делать, и я искренне надеюсь, что нам это не понадобится, но я просто должна предупредить вас…
– Нет. – Аннабель покачала головой, выпрямилась и положила обе руки на стол директора. – Нет, простите это просто неправильно.
– Что, извините?
– Это совсем не правильно. Бенни не малолетний преступник, который прогуливает школу и тусуется в торговом центре или «Старбаксе». Он ненавидит торговые центры. Он терпеть не может «Старбакс». Он считает, что там слишком шумно, но все это не так уж важно сейчас. Главное – то, что у моего сына умственная отсталость, директор Слейтер, и вы, ребята, это знаете, и если он прогуливает школу, то только потому, что школа не удовлетворяет его потребности. Так что давайте об этом поговорим, хорошо? Давайте поговорим об этом…
За этим последовала серия встреч, комиссий и конференций, на которых Бенни был вынужден присутствовать. Была собрана команда из индивидуального педагога, школьной медсестры, социального работника и куратора. Все они задавали ему вопросы, все хотели получить ответы, и все это Бенни находил утомительным и неприятным. Юридически школа была обязана создать ему условия, но он не хотел никаких условий. Он утверждал, что с ним все в порядке. Что нужно оставить все как есть. Конечно, он слышит всякие голоса, но и что? Он же научился не обращать на них внимания. Почему взрослые тоже не могут просто не обращать на него внимания?
Дома мать тоже хотела получать ответы. Она была полна решимости поддерживать каналы связи открытыми и создавать возможности для диалога.
– Бенни?.. Бенни?!.. БЕННИ!!!
– Что?
– Как прошел день? Как дела в школе?
– Все по-прежнему.
– Узнал что-нибудь интересное?
– Нет.
– Подружился с кем-нибудь?
– Нет.
– А ты пытался? Ты заговаривал с кем-нибудь из других…
– Нет.
– Как твоя рука?
– Хорошо.
Его кисть заживала, и швы рассосались, оставив зловещий красный шрам, но Бенни так и не сказал, где получил эту травму. Зашив руку, врач отделения скорой помощи отвел Аннабель в сторонку и сказал ей, что рана выглядит так, будто ее нанесли острым лезвием ножа или даже меча. Скорее всего, нападавший нанес удар сверху вниз, а Бенни защищался ладонью. Доктор показал рукой, как он себе это представляет, но когда Аннабель потом спросила Бенни, так ли все было, он сказал, что нет.
– Было совсем не так.
– Так что же все-таки произошло?
– Ничего. Это был несчастный случай.
Дальнейшие объяснения он отказывался давать, и в конце концов Аннабель пригрозила отвести его в полицейский участок и написать заявление.
– Мама, – устало сказал Бенни. – Меня же не арестуют. Я ничего не сделал.
Аннабель, стоя в дверях его спальни, внимательно посмотрела на сына. Он что, иронизирует? Смеется над ней? Голос его был ровным и бесстрастным. Он просто констатировал факт и, вероятно, был прав: полиция действительно ничем не поможет, и это ее тоже расстраивало.
– Но кто-то же это сделал! Кто-то ранил тебя, Бенни! Ты мог остаться без большого пальца! Представляешь, каково это – всю жизнь прожить без большого пальца? Да еще на правой руке! Нам нужно разобраться в этом деле.
Бенни покачал головой. Он сидел на краю кровати, вертя в руках ложку.
– Я же сказал тебе, что это был несчастный случай. Я упал и обо что-то порезался. Было темно. Я ничего не видел. Я не помню.
– Так что именно, Бенни? Ты не видел или не помнишь?
– Я не помню.
Аннабель нахмурилась. Лжет? Почему он не помнит? Может быть, он принимал наркотики?
– Доктор сказал, что на тебя напали. Он сказал, что это было похоже на рану от ножа или меча.
– Мама. Если ты не заметила, в наше время люди не ходят по улице с мечами.
Теперь он точно издевался. Бенни нетерпеливо постукивал ложкой по колену.
– Какие люди? – спросила Аннабель. – С кем ты был?
– С друзьями, – сказал он, держа ложку в равновесии на указательном пальце.
– Ты был с той девушкой. Алеф или что-то в этом роде. Ее номер был в твоем телефоне…
– И что? – В его голосе вдруг зазвучали нотки настороженности.
– Кто она?
Ложка закачалась.
– Никто. Просто знакомая.
Если Аннабель и уловила печаль в его голосе, то не обратила на нее внимания: она напала на след, ее вела материнская интуиция.
– Это та подруга Максона? Ты с ней в больнице познакомился?
Ложка упала, и Бенни поднял ее с пола.
– Нет. Она моя школьная подруга.
Вот он и попался.
– Но ведь ты сам говорил, что у тебя нет друзей? – Аннабель пыталась скрыть нотки торжества в голосе, но они прорвались, и сын их услышал.
– Ладно, – сказал он. – Я тебе солгал. Я ее выдумал. Ее не существует. Теперь ты довольна?
Но какая мать будет радоваться, поймав своего ребенка на лжи? Какая мать будет злорадствовать, что у ее ребенка нет друзей? Аннабель переступила порог комнаты, села рядом с сыном на кровать, обняла его за узкие плечи и почувствовала, как он напрягся.
– Бенни, милый. Я просто хочу помочь. Хорошо, что у тебя появились друзья в больнице. Максон, кажется, довольно милый юноша, но он намного старше тебя, и мы ничего о нем не знаем…
– Максон мне не друг.
– А эта девушка Алеф. Она тоже старше?
Она почувствовала, как его плечи обмякли. Он кивнул.
– Ну и зачем она связалась с таким маленьким мальчиком, как ты?
Казалось, он съежился под тяжестью ее руки. Аннабель легонько прижала его к себе, потом еще раз, пытаясь вернуть ему немного жизненной энергии.
– Я просто не хочу видеть, как ты причиняешь себе боль, Бенни. Я хочу, чтобы у тебя были друзья, но более подходящие тебе по возрасту, понимаешь? Может быть, теперь, когда ты участвуешь в этой новой программе в школе, ты встретишь детей, которые настроены с тобой на одну волну.
Она прижала Бенни ещё раз, и он снова выронил ложку. Аннабель наклонилась, чтобы поднять ее, и в голове у нее всплыли слова из детского стишка.
«Хэй, диддл-диддл, кот и скрипка, корова перепрыгнула через луну. Маленькая собачка засмеялась, увидев такое дело, а блюдо убежало вместе с ложкой».
Это был один из стишков, по которым она учила мужа произносить звук «Л». Она рассказывала ему стишок, а он повторял его, неуклюже, с ошибками, смеясь над собственным ужасным произношением. Он не мог сказать «диддл» или «блюдо», но у него получалось говорить «ложка», и ему нравилось это слово. Когда она забеременела и у нее вырос живот, Кенджи убаюкивал ее, обняв сзади. «Ло-о-ошка, – протяжно шептал он ей на ухо. – Ло-о-ошка». Потом он починил кресло-качалку, а Аннабель нарисовала на спинке ту самую корову, что перепрыгивала через луну, и когда родился Бенни, она сидела в этом кресле и покачивалась вместе с ним, кормя сына грудью. Она вспомнила, каково это – баюкать крошечную новую жизнь в своих объятиях и ощущать, как маленькие губы нетерпеливо ищут сосок. Качалка еще долго стояла в комнате Бенни, пока несколько лет назад он не сказал, что она ему больше не нужна.
Аннабель так раздалась, что уже не помещалась в кресле, но выбросить его не могла, и кресло так и стояло у нее в спальне. Теперь с ложкой в руках она вдруг захотела произнести этот стишок, но с трудом сдержалась. Она взглянула на Бенни: он все так же сидел рядом, уставившись в пол. Аннабель коснулась ручкой ложки его колена и, не дождавшись никакой реакции, несколько раз подвигала ложкой взад-вперед.
– Хей, диддл-диддл, – прошептала она.
Он отдернул колено.
– Прекрати.
Бенни
Мне очень нравилась эта ложка. Она была старая и сделана из серебра – ну, может быть, не из чистого серебра, а с примесью какого-нибудь сплава или типа того – но это не имеет значения, потому что тот, кто изготовил эту ложку, знал свое дело. Он знал, как сделать ложку именно такой формы, чтобы ее можно было держать в руке и класть в рот, даже если руки у тебя еще маленькие, да и рот небольшой. А еще у меня было сильное ощущение, что кто-то очень красивый когда-то ел этой ложкой что-то очень вкусное, потому что каждый раз, когда я брал эту ложку в рот, я чувствовал ее воспоминание о чьих-то красивых губах, и чувствовал вкус вкусности, и слышал, как ложка гудит от удовольствия. Кто бы ее ни сделал, он сделал ее именно для этого, и ложка была счастлива. Она всегда была счастлива, когда помогала кому-нибудь поесть.