Вот почему я всегда ел этой ложкой и поэтому всегда носил ее с собой и все время боялся, что ее украдут. В мамином стишке говорилось, что блюдо убежит вместе с ложкой, и раньше я верил, что такое может случиться. Я представлял себе это как своего рода похищение, и у меня вошло в привычку никогда не оставлять ложку одну. Даже просто спиной к ней боялся повернуться, особенно если рядом было блюдо или тарелка. Я облизывал ее дочиста и клал в карман – на всякий случай. Глупое детское поведение, оно сходило мне с рук, пока я был маленьким, но в старших классах это уже не так хорошо воспринималось. Кое-кто из ребят заметил, как я это делаю за обедом, и один козел схватил мою ложку и выбежал на улицу, а за ним его друзья, и они развлекались тем, что играли в «обезьянку»: бросали ложку туда-сюда через мою голову и кричали всякую чушь типа: «Эй, обезьяна, эй, дебил, иди сюда, на, возьми!». А когда прозвенел звонок, они забросили ее на крышу. Я до сих пор помню этот момент. То, как моя ложка, вращалась в воздухе, как серебристое колесико, а затем звук, который она издала, когда приземлилась. Кафе высотой всего в два этажа, и крыша там не особенно высокая, но наклонная, и я слышал, как ложка со звоном упала в водосточный желоб и осталась лежать там. Мне не было ее видно, но потом всякий раз, проходя мимо здания, я слышал, как она гудит там, наверху. Я хотел рассказать обо всем этом своему индивидуальному преподавателю и попытаться вернуть себе ложку, но потом решил этого не делать. Мне достаточно было знать, где она находится. Хоть еда без нее мне казалась невкусной, а ложка звучала уже не так радостно, по крайней мере, я знал, что она в безопасности, пока слышал, как она гудит.
Что касается моей мамы: мне тогда и так было плохо, а она вообще сводила меня с ума этими своими расспросами. Я знаю, она просто пыталась помочь, но я же не мог рассказать ей, что произошло той ночью в Переплетной, обо всех этих шепчущих листках бумаги и словах, плавающих в зеленом свете. Я не мог рассказать ей о тебе.
Тогда я еще толком не знал, кто ты. Да и слишком странно это было бы, слишком безумно. Я тогда даже Алеф или Би-мену постеснялся бы рассказать. Правда, я их уже и не видел, но все равно. Мне казалось, что если я кому-нибудь расскажу, что за мной повсюду следует книга и пересказывает мою жизнь, то меня на фиг запрут куда-нибудь – и уже навсегда.
Книга
Доктор Мелани вновь изменила курс лечения. Ее беспокоили вялость, оцепенение Бенни, то, что он начал набирать вес, и чувство отчужденности, о котором он рассказал, когда снова начал ходить в школу. Доктор Мелани решила, что это фармакологические симптомы; ей не приходило в голову, что они могут быть побочными эффектами не лекарств, а самой школы. Правда, как только он начал принимать другие лекарства, эти побочные эффекты уменьшились, но на смену им тут же пришли другие: беспокойство, возбуждение и внезапные мигрирующие мышечные спазмы, с которыми им не удавалось справиться. Бенни то казалось, что он жует кусок фольги, то чувствовал, что сердце вот-вот взорвется… Но все это могло быть побочным эффектом влюбленности.
– Итак, – сказала доктор Мелани в начале очередного приема, – как ты себя чувствуешь?
Что он мог сказать ей о своих чувствах? Что он любит Алеф, а она его нет? Что у него сердце разрывается? Ему было четырнадцать лет! Он никогда раньше не испытывал ничего подобного и не знал, как выразить словами свои чувства, поэтому нахмурился и ссутулился, так что волосы свесились на лицо.
– Вы все время это спрашиваете.
Она наклонилась вперед, вглядываясь в него.
– Я все время спрашиваю тебя, как ты себя чувствуешь?
– Да.
– И тебе это не нравится?
– Нет. – Бенни почувствовал, что у него напряглись скулы, а зубы стиснулись.
– Разве ты не хочешь, чтобы я знала о твоих чувствах?
– Определенно нет.
– Что ты при этом чувствуешь?
Он почувствовал гнев. Он почувствовал его зубами. Бенни, прищурившись, зло посмотрел на врачиху.
– Чувствую желание кусать.
– Так, – произнесла она, как бы невзначай отодвигаясь. – Ты хочешь укусить меня?
– Нет! – сказал он раздраженно. – Ваши слова. Хочу откусить их и выплюнуть!
У Бенни появились параноидальные мысли. Мать не позволяла ему никуда ходить после школы, особенно в Библиотеку, и он не видел Алеф с тех пор, как она и Максон проводили его домой после инцидента в Переплетной мастерской. Поначалу они переписывались. Бенни написал ей, что его держат под домашним арестом, рассказывал о своей индивидуальной образовательной программе и о том, как больно ходить в школу, а Алеф подбадривала его, советовала сохранять спокойствие и не забывать дышать, хотя последнему совету было довольно трудно следовать, потому что от одного вида ее текстовых сообщений у него перехватывало дыхание. Но потом она вдруг перестала писать.
Он продолжал писать ей, и его сообщения вроде бы доходили, но Алеф все-таки не отвечала, а когда он попытался дозвониться, ему ответил робот: «Набранный вами номер в настоящее время не принимает звонки».
Такое непослушание чисел его не удивило – Бенни знал, насколько своевольно они могут в любой момент повести себя, но после того, как за целую неделю он ни разу не смог дозвониться, он пришел к выводу, что проблема была не в непокорных числах, а в том, что Алеф заблокировала его звонки.
Может быть, это его мать связалась с ней и сказала что-то такое, чем настроила Алеф против него? Нет, не может быть. Алеф не стала бы просто так, без объяснений, порывать с ним. Потом ему пришло в голову, что, может быть, она заблокировала его номер по ошибке. В конце концов, электронным устройствам нельзя доверять, и не исключено, что она даже не знает, что Бенни пытается с ней связаться! Но поскольку он никогда не делал ничего, что могло бы обидеть ее телефон, ему пришлось отказаться и от этой гипотезы. Через какое-то время Бенни совершенно потерял покой. Его не отпускало чувство, что с Алеф случилось что-то ужасное: у нее закончились деньги, ее отправили обратно в психушку, или ее переехал грузовик. В автобусе, по дороге в школу и обратно, он сидел рядом с матерью, ерзая на месте и жуя комок фольги, и смотрел в окно в поисках худенькой девушки с копной серебристых волос и в армейских ботинках или старика в инвалидной коляске, за которой клубится облако белого пластика.
Это было невыносимо. Он должен был вернуться в Библиотеку, чтобы найти Алеф, поэтому соврал матери, что ему нужно поискать материалы для научного проекта, и она сказала, что проводит его туда после работы. По дороге в автобусе она расспрашивала его о проекте и предлагала помощь, но Бенни отмахнулся от нее, а оказавшись в Библиотеке, оставил ее в отделе периодических изданий, а сам начал методично осматривать каждый этаж, с первого до последнего.
Библиотека за это время стала какой-то другой. Когда Бенни добрался до Девятого, ноги по привычке повели его к пешеходному мостику, но, приблизившись к любимому укромному уголку, он увидел, что его кабинка занята, а машинистка и парень-астроном исчезли. Раньше его соседями всегда были они, но теперь на их местах сидели незнакомые люди. Бенни остановился на пешеходном мостике. Может, он вообще не на том этаже? Он перегнулся через перила, чтобы проверить, и поглядел вниз: девять этажей и полуподвал. Он действительно на самом верху. Бенни поежился от холодного ветра, поднимавшегося из Переплетной. Он попытался услышать отсюда тот тихий, но полный надежды голос, который слышал той ночью, но ответил только ветер. Когда ветер заговорил, Бенни последовал за ним.
Он спустился по лестнице в подвал, толкнул тяжелые двери и оказался в Отделе обработки книг. Тогда ночью в этой огромной комнате стояла полная тишина, но теперь она вся гудела от кипучей деятельности, движения и шума. Грохотали ролики, стучали колеса, библиотекари толкали взад и вперед тележки, и все это время сложная сеть конвейерных лент доставляла постоянный поток книг с одной автоматизированной установки на другую. Эта ультрасовременная механическая компьютеризированная система сортировки книг была установлена в ходе реконструкции, но книгам она была глубоко отвратительна. Они жаждали человеческих рук, человеческого прикосновения. Они ощетинивались от гнева, от унизительности своего положения, когда их крутили, переворачивали, поворачивали, сканировали, сортировали, отправляли по грохочущим желобам в ящики или поднимали гидравликой на тележки. Такое обращение любой книге казалось невыносимым, и стенания их перекрывали шум машин: «Мы не вещи! Мы когда-то были святыми, разговаривали с Богом!»
Их разбитые сердца звучали почти как человеческие. Бенни зажал уши ладонями. Нужно было сосредоточиться. Он увидел дверь, ведущую к комнате для персонала, и направился было к ней, но его перехватила библиотекарша со сканером штрих-кодов.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила она, направив свое орудие на грудь Бенни. Сканер был похож на лучевую пушку. Или бластер. «Опасность!» Бенни сделал шаг назад и поднял руки. Библиотекарша взмахнула своим оружием.
– Ты кого-то ищешь?
– Нет, – ответил он. («Уровень тревоги – Оранжевый! Как она узнала?»)
– Посторонним здесь нельзя находиться, – сказала библиотекарша.
Мысли Бенни лихорадочно метались. Библиотекарша казалась знакомой. Роста она небольшого. Примерно как он или даже меньше. Может быть, если действовать быстро, ее удастся обезоружить и прорваться в комнату для персонала. Может быть, Алеф и Би-мен сейчас там, и даже если их нет, в холодильнике наверняка достаточно еды, чтобы продержаться несколько дней, а отняв у маленькой библиотекарши бластер, он мог бы взять ее в заложники и удерживать, пока Библиотека не согласится на переговоры, и тогда ее можно обменять на Алеф, которую они, должно быть, прячут где-то в другом месте. Где? Так в Переплетной же! Они держат ее в плену в Переплетной! Нога Бенни непроизвольно сделала шаг вперед.