м. Его инвалидное кресло отличалось от обычного: оно был складное, компактное и маневренное. Славой приготовился, сделав несколько рывков телом вперед-назад, устроил кейс на коленях, и лицо его расплылось в маниакальной улыбке.
– Ключ на старт! Внимание… – гаркнул он и с ревом, вихрем взметнувшимся над верхушками деревьев, выкатился из кузова. Кресло съехало с пандуса, помчалось по дороге, все сильнее кренясь набок, и наконец опрокинулось, выбросив старика в грязь.
– Твою ж мать… – сказала Алеф.
Она побежала по дороге к креслу, и Бенни последовал за ней. Кресло лежало на боку, колеса продолжали крутиться. Би-мен неподвижно лежал рядом, кейс раскрылся, бумаги разлетелись по земле.
– Эй, – сказала Алеф, опустившись возле него на корточки. – Ты цел?
Старик открыл глаза и сконфуженно покивал.
Тогда она встала и, скрестив руки на груди, посмотрела на него сверху вниз.
– В общем, это было невероятно глупо, – бросила она, повернулась и пошла обратно.
Бенни помог старику залезть в кресло, подобрал разбросанные листы бумаги и покатил кресло к фургону. Алеф вытаскивала из машины большую спортивную сумку.
– С креслом все в порядке?
– Почти. Одно колесо погнулось.
– Ну, вообще отлично. – Она вручила Бенни сумку и моток эластичных шнуров. – Привяжи это себе на спину, пожалуйста.
– Что это?
– Снаряжение для кемпинга. – Алеф спрыгнула на землю, закинула один рюкзак на плечо и показала на второй. – Это твое. Здесь спальные мешки.
Она взглянула на Би-мена, который перебирал бумаги в своем кейсе.
– Ты возьмешь это с собой?
– Конечно, – сказал он. – Я же должен прочитать свои стихи.
– Хорошо. – Алеф захлопнула дверцы фургона. – Пошли.
Она вывела их к поднимавшейся в гору старой асфальтированной дорожке, пошла вперед и скоро оторвалась на приличное расстояние. Би-мен катился следом, а Бенни замыкал шествие. Вскоре силы старика начали иссякать, и толкать кресло принялся Бенни. Старик отдыхал, положив руки на портфель.
– Хорошая дорога, да? – сказал он, не оборачиваясь. – Гораздо лучше, чем тот альпийский перевал через Пиренеи, по которому пробирался Вальтер Беньямин, спасаясь от нацистов. Ты в курсе этого трагического эпизода истории, юный школьник?
– Нет, – сказал Бенни. – Это тот философ, который покончил с собой, да?
– Верно. Это очень печальная история. Он был немецким евреем и жил в изгнании в Париже. Когда Гитлер вторгся во Францию, Беньямин хотел бежать в Америку, но он был беженцем без гражданства, поэтому не смог получить необходимые документы на выезд. Оставалась последняя надежда: перебраться через Пиренеи в Испанию и попытаться уехать оттуда.
Дорожка становилась все уже. Тяжелые кедровые ветви закрывали небо. Покрытие дорожки во многих местах вспучилось и потрескалось от проросших под асфальтом мощных корней.
– Это было трудное путешествие, а Беньямин был не особо крепким человеком. Ему было всего сорок восемь лет, но у него было слабое сердце. А еще у него была ноша: тяжелый портфель. В портфеле лежала рукопись книги. Его последней книги.
Погнутое колесо инвалидного кресла виляло по неровной земле.
– Он отправился в путь вместе с несколькими другими беглецами. Переход занял два дня, потому что ему приходилось часто останавливаться. Каждые десять минут он ставил портфель на землю и отдыхал ровно одну минуту – он засекал время по карманным часам. Наконец они достигли вершины перевала. Оттуда им открылся вид на испанское побережье и темно-синие воды Средиземного моря. Ты только представь себе, каким торжеством должны были наполниться их сердца! Но когда они спустились в портовый город и попытались купить железнодорожный билет, их задержала испанская полиция. Полицейские объявили Беньямину, что он незаконно въехал в Испанию и на следующий день будет депортирован обратно во Францию.
Они свернули за поворот, и мощеная дорога закончилась.
– Полиция поместила их в небольшой гостинице. Той ночью Вальтер Беньямин принял морфий и умер в грязном гостиничном номере.
Бенни, наклонившись, толкнул сильнее, и кресло накренилось вперед.
– А остальных отправили обратно?
– Нет. В этом ужасная ирония этой истории. На следующий же день испанские власти вновь открыли границу и позволили его друзьям уехать. Через неделю его спутники сели на корабль, отплывавший в Америку. Беньямин слишком рано принял свои таблетки. Если бы он подождал…
Теперь под колесами была изрытая колеями дорожка: только земля и камешки. Би-мен схватился за свой портфель, чтобы тот не упал.
– Черт, – сказал Бенни. – Вот ведь гадство.
Погнутое колесо застряло в колее. Он навалился всем весом на ручки кресла.
– А что стало с его портфелем?
Би-мен смотрел вперед, туда, где стояла Алеф. Скрестив руки на груди, она наблюдала за ними, не пытаясь помочь.
– Она очень сердится на меня, – тихо сказал Славой, наклонился и схватился за колеса, пытаясь сдвинуть кресло с места. – Она говорит, что я безответственный. Ах, конечно, она права! Она говорит, что я дурак, потому что иду на дурацкий риск. Но какой у меня выбор? Я поэт. Поэты должны рисковать. А я к тому же дурак, так что мой риск должен быть дурацким. По-моему, это безвыходная ситуация, ты согласен?
Бенни не ответил. Он нажал сильнее, и кресло медленно покатилось вперед.
Алеф повернулась и пошла дальше.
– На меня она тоже сердится? – спросил Бенни. – Она перестала отвечать на мои сообщения. Потом и я уже не мог ей написать. Я пытался.
– В твоем случае это не личное. – Бутылочник покачал головой. – Всего лишь логистическая заминка, связанная с временной утратой устройства связи, которое было конфисковано принимающей медсестрой.
Они продолжали медленно двигаться.
– Она опять была в лечебнице?
Старик пожал плечами. Он вспотел, лицо его покраснело, пряди седых волос прилипли ко лбу.
– Этот вопрос лучше задать ей.
Дальше они пробирались молча, затем путь им преградило большое скопление поваленных деревьев. Алеф пошла на разведку. Высокие деревья лежали вразброс и друг на друге, некоторые были вырваны с корнем, массивные стволы других переломились пополам. Алеф забралась на одно из таких деревьев и прошлась по нему, как кошка. Бенни полез за ней. Они посмотрели на расщепленный конец ствола.
– Бурелом, – констатировала она.
– Наверное, это из-за урагана прошлой зимой, – сказал Бенни. Он знал от Аннабель все об экстремальных погодных явлениях. Она рассказывала ему о зимних ураганах и летних пожарах, засухах, озоновых дырах и хищнической вырубке лесов. Почва пересыхает, деревья слабеют, и их валит буря. Или уничтожают пожары. А зимой бывают ураганы, или проливные дожди размывают почву и вызывают оползни. А еще жуки расплодились. Потепление климата вызвало резкий рост популяции короеда, что тоже приводит к гибели деревьев.
Бенни рассказал все это Алеф. Он еще никогда не говорил ей так много слов сразу.
– Моя мама говорит, что это смерть лесов.
– Вау, – сказала Алеф. – Как ты много знаешь.
– Не так много, как она. Ты знаешь, что в Северной Америке насчитывается около пятисот пятидесяти различных видов короедов? Даже больше.
– Надо же.
Бенни покраснел. Похоже, он строит из себя всезнайку.
– Мама отслеживает эту информацию для лесозаготовительных компаний. Это ее работа.
– Вау, – снова сказала Алеф.
Они вернулись на дорожку, где их ждал, сидя на пеньке, Би-мен. Выбравшись из своего инвалидного кресла, он попытался проползти под поваленными стволами деревьев, но это оказалось ему не под силу. Его лицо было покрыто грязью, а в волосах торчали веточки и сосновые иголки. Он был явно расстроен. Алеф протянула ему бутылку с водой. Старик сделал большой глоток и кивнул, зажимая нос и вытирая пот с лица.
– Это бесполезно. Я потерпел неудачу. Не добраться мне до вершины. Если бы я был Вальтером Беньямином, меня сейчас уже схватили бы нацисты.
– Тогда хорошо, что ты не он, – сухо сказала Алеф и указала на полянку поодаль. – Разобьем лагерь вон там.
Прокатив Славоя по гладкой каменной площадке, они остановились подальше от края скалистого выступа. Алеф поставила коляску на тормоз и подошла к самому краю, Бенни последовал за ней. Он посмотрел вниз. Выступ, на котором они стояли, кончался отвесным обрывом. Далеко внизу виднелся густой полог крошечных деревьев, а за ним – море. Алеф вернулась обратно к инвалидному креслу и откатила его подальше от края.
– Ничего не трогай, – велела она, и старик покорно кивнул. Она достала из сумки пластиковый пакет и, задержавшись возле Славоя, легонько прикоснулась ладонью к его грязной, заросшей щетиной щеке. Бенни, глядя на них, мечтал оказаться на месте старого инвалида.
– Спасибо тебе, моя дорогая. – Бутылочник потянулся к ее руке губами, поцеловал татуировку звездного скопления на внутренней стороне ее запястья и совсем тихо добавил: – Прости меня, пожалуйста.
– Ладно. – Алеф присела на корточки у его ног и начала доставать из пакета еду: завернутые в фольгу длинные большие сэндвичи-рулеты[58]. Она протянула один Бутылочнику, другой Бенни, который присел рядом с ней.
– Это я виноват, – произнес старик, скорбно глядя на сэндвич. – Я был неосторожен. Я не должен был быть таким беспечным.
Его большая голова тяжело раскачивалась из стороны в сторону.
– Верно, – сказала Алеф. – Но ты же ничего не можешь с собой поделать.
– Мне не следовало их выпускать.
– А мне следовало быть предусмотрительней.
– Я не думал, что они меня укусят. – Старик жалобно посмотрел на Алеф. – Я думал, что я им нравлюсь.
По лицу Алеф, как рябь по воде, пробежала болезненная судорога.
– На самом деле им никто не нравился, кроме меня, – сказала она, глядя на горы. – Они были хорьком-однолюбом.
ВАЗ, подумал Бенни. Они говорят о ВАЗ.
– Что случилось?
Алеф сняла фольгу с сэндвича, откусила кусочек и стала медленно жевать.