к она растет, ты дал ей имя: Альфа Андромеды, первая и самая яркая в созвездии, голова прикованной красавицы.
Стирая кровь ваткой, смоченной в перекиси водорода, ты вспомнил, как испачканные краской пальцы Алеф держали твою раненую руку, зажимали рану, чтобы остановить кровотечение. Этот воспоминание утешило тебя. Запах перекиси тоже успокаивал. Может быть, если проделать достаточно дырок в коже, внутренние голоса найдут эти выходы и уйдут. Может быть, в этом вся проблема. Слова заключены в тебя, как в ловушку, они ищут выход. Вот в чем особенность слов. Они просятся наружу, в мир.
Бенни что-то уж очень затих там наверху. Аннабель уже дважды звала его, но он не отвечал. Наверное, делает уроки, подумала она, и не слышит ничего в своих наушниках. Она откинулась на спинку стула. В темноте перед ней светился монитор. Ей нельзя сидеть за компьютером, но ведь так приятно бывает написать и отправить письмо, даже если оно адресовано совершенно незнакомому человеку, который, скорее всего, никогда его не прочтет. Да и просто вернуться за свой рабочий стол само по себе приятно. Она не была в Сети с тех пор, как упала, и потеряла счет дням. Без новостных лент время текло по-другому, и хотя передышка была приятной, ее уже тянуло туда, в мир. Ей нравилось следить за текущими событиями, как будто, занимаясь этим, она кому-то чем-то помогала. Аннабель знала, что это глупо. Мир не развалится на куски оттого, что она не наблюдает за ним. Тем не менее не помешало бы пробежаться по каналам. Приближаются выборы, да и лесные пожары еще продолжаются. К работе ведь все равно придется возвращаться, не пропустить бы что-нибудь важное.
Она услышала в коридоре какой-то звук и подняла глаза как раз в тот момент, когда включился верхний свет. Она вздрогнула и закрыла глаза: после того несчастного случая ее глаза стали более чувствительными к свету. Открыв их, она увидела в дверях Бенни.
– Тебе не следует сидеть за компьютером. Тебе вредно долго смотреть на экран. – Голос сына звучал странно, ровно и без эмоций, словно какой-то автомат повторял слова, которые она говорила Бенни, заставая его за видеоиграми, пока он не бросил это занятие.
– Ты прав. Прекращаю, – сказала Аннабель, перевела компьютер в спящий режим и снова повернулась к сыну. – Слушай, ты еще не проголодался? Я есть хочу. Будь другом, отнеси ящик с носками наверх, а потом разогреем пиццу.
Бенни подошел к дивану и указал на ящик на полу.
– Этот?
– Да, – подтвердила она и гордо добавила: – Как тебе?
– Нормально. – Он пожал плечами.
– Красиво, правда? Все по цветам… – Аннабель показала «Чистую магию». – Я теперь изучаю изящные японские способы складывания вещей. Давай я тебе покажу.
Она встала, подождала, пока пройдет головокружение, и поковыляла к дивану.
– Автор книги – женщина, монахиня из дзен-буддистского монастыря, как и твой отец, помнишь? Она пишет, что в Японии верят, что у всего есть дух, даже у таких обычных вещей, как носки и трусы, и мы должны хорошо с ними обращаться, чтобы они были счастливы. Наши носки заботятся о наших ногах, а когда они не работают, их нужно складывать вот так и класть в ящик, чтобы они могли отдохнуть, им это нравится.
– Странно как-то… – Бенни посмотрел, как она убирает годные носки в ящик, а потом указал на кучу ненужных на полу. – А с этими как?
– Они старые, изношенные. Я их выброшу.
– Им это не понравится.
– Нет, они не возражают. Я же их поблагодарила. Сначала их нужно поблагодарить. Принеси мне мешок для мусора из-под раковины, родной, а потом я покажу тебе технику складывания футболок. Тебе это будет нетрудно. Ты аккуратный от природы, как твой отец. Он всегда хорошо заботился о своих вещах…
Бенни в это время уже возился на кухне.
– … но не о себе, – тихо добавила Аннабель, затем взглянула на ящик. – Ну, хоть вещи его были счастливы…
– И в твоем шкафу всегда идеальный порядок, – весело продолжала она, когда Бенни вернулся в гостиную. – Это значит, что твои вещи тоже счастливы!
Бенни присел на корточки возле кучи несчастных скомканных носков и начал запихивать их в мусорный пакет.
– Я делаю это не для того, чтобы они были счастливы, – ответил он. – Я делаю это, чтобы они заткнулись.
Книга
Бенни? Ты слушаешь? Ты все еще злишься?
Мы знаем, что ты делаешь. Мы чувствуем, что ты отгораживаешься от нас. Мы чувствуем, что ты стараешься не думать, но поздно, это уже не сработает. Одно дело заблокировать свою книгу, когда она только зарождается, но мы уже исписали вместе много страниц и зашли так далеко, что остановиться не получится. У книг тоже есть своя жизнь, Бенни. Ты не можешь спрятаться от нас, и отгородиться у тебя не получится.
Но не волнуйся. Мы все понимаем. Тебе пришлось нелегко, ты хорошо поработал и заслужил отдых, так что давай сделаем небольшой перерыв, ладно? Крутанем глобус и прокатимся по ризоматической сети на полпланеты западнее, свернем на узенькую улочку к крошечному деревянному храму, приютившемуся в самом сердце Токио. Заглянем ненадолго к монахине.
Вы можете спросить, зачем мы это делаем? Ответ прост. Потому что мы можем. Просто когда Аннабель связалась с Айкон, написав ей электронное письмо и нажав «Отправить», это ее действие замкнуло словесную цепь, и теперь мы можем по ней отправиться.
Письмо было длинным, на английском языке, и на то, чтобы прочитать его, у нее ушел почти час. На письма от японских читателей, конечно, уходило меньше времени, но после публикации «Чистой магии» в зарубежном издательстве письма стали приходить со всего мира. Большинство из них были на английском, который плохо давался Айкон в школе, и чтобы понять, что в них говорилось, ей приходилось часто обращаться к своему потрепанному англо-японскому словарю. Многие письма были просто краткими благодарственными отзывами от женщин, которым понравилась ее книга, но были и другие: длинные исповедальные послания, в которых за напускным оптимизмом скрывалось глубокое отчаяние. Когда Айкон находила время прочесть их, они разрывали ей сердце.
Вот как это – от женщины, у которой муж попал под грузовик. А маленький сын получил психическую травму из-за смерти отца. В своем письме она поведала длинную историю про ворон, которые приносили ей подарки и согревали ее, когда она упала. Была там и фотография, сделанная на пляже: миловидная блондинка в купальном костюме стояла под руку с маленьким японцем в джемах[64] для серфинга. Перед ними стоял мальчик лет четырех-пяти, смотревший с фото такими ясными глазами, что взгляд Айкон невольно задержался. Видимо, он и есть сын этой пары, тот самый подросток с эмоциональными проблемами. Печально.
Отправив письмо в архив, она заглянула во «Входящие». Там были еще сотни непросмотренных писем от читателей, и их количество увеличивалось буквально на глазах. Айкон закрыла глаза, немного отдохнула, затем открыла следующее, которое было от той же самой женщины.
Еще раз здравствуйте! Извините, что снова беспокою вас, но я нашла фотографию моего мужа Кенджи, сделанную, когда он жил в буддийском храме; я отсканировала ее, чтобы снова не потерять, и прикрепляю ее здесь. А еще я совсем забыла упомянуть об одном совпадении. Дело вот в чем: мать моего мужа звали Кониши, и мне пришло в голову, что вы, возможно, родственники. У вас случайно не было брата по имени Кенджи, с которым вы давно утратили связь?
Айкон вздохнула, сняла очки для чтения и включила настольную лампу. Кониши – довольно распространенная фамилия, и у нее не было брата с таким именем. У нее вообще не было братьев. Ей захотелось ответить этой женщине – она хотела бы ответить всем написавшим ей женщинам, но их было слишком много, к тому же, плохо владея английским, она боялась нечаянно написать что-нибудь такое, что причинило бы боль вместо помощи, поэтому она просто добавляла их имена в список для молитвы о благополучии и отправляла письма в архив.
По саду разнесся гулкий звук удара, и Айкон подняла глаза. Хранительница времени, недавно принявшая обет послушница, стояла на дорожке с деревянным молотком в руках и готовилась еще раз ударить по деревянной доске, призывая к дзадзэн[65] и вечерней службе. Слышно было, как люди приходят, разуваются и направляются к дзендо[66]. После того как ее книга вошла в списки бестселлеров в Японии, в их маленький храм стали приходить люди. Некоторые заглядывали разок-другой из любопытства, но другие, в основном офисные сотрудники из близлежащих компаний, стали приходить регулярно: чтобы позаниматься дзадзэн, послушать беседы о дхарме и посетить однодневные ретриты[67]. Иногда женщины – такие же, как сама Айкон, беженки из мира корпораций, – попросили разрешения остаться, принять сан и стать ее ученицами, так что теперь в обители жили еще три монахини. Дела в храме шли хорошо, но увы, учитель не дожил до этих времен.
Айкон выключила компьютер. Остальным письмам придется подождать. Она медленно встала, разминая ноги, а затем переоделась для службы. У алтаря она зажгла свечи и палочку благовоний. Возле скульптуры Сенджу Каннон стоял в рамочке портрет ее учителя. Он был одет в свою лучшую церемониальную мантию, которую она так часто латала, потому что он не мог позволить себе купить новую. Учитель пристально смотрел на нее с фотографии, и хотя губы были сурово сложены, глаза улыбались, словно он готов был поделиться очередной своей шуточкой. Айкон прикоснулась благовонной палочкой ко лбу, но прежде чем совершить обряд, долго смотрела учителю в глаза – чего никогда не делала, пока он был жив.
Ну как, мысленно спросила она, вы довольны мной?
Она никогда могла понять, верит ли в нее ее учитель или нет. Когда она, окрыленная своей идеей написания книги, возбужденно делилась с ним этим планом, он сидел с закрытыми глазами и терпеливо слушал ее объяснения, что уборка сейчас в моде, и журнал, в котором она работала, публиковал много статей о наведении порядка, а книги на эту тему даже становятся международными бестселлерами… Когда она наконец закончила, учитель вздохнул и сказал: «Если ты считаешь, что твоя книга поможет хотя бы нескольким людям, ты должна ее написать». Она помнила, как потускнели тогда его глаза – их блеск погас, и голова поникла, как отживший цветок камелии на увядающем стебле. «Теперь мне нужно лечь, – добавил он. – Я очень устал».