То был вообще последний раз, когда он находился в сидячем положении. Ещё несколько месяцев Айкон ухаживала за ним, лихорадочно работая над своей книгой и прислушиваясь к затрудненному дыханию учителя. Она понимала, что времени у него осталось совсем немного, и хотела успеть закончить книгу, чтобы учитель знал, умирая, что оставляет храм в надежных руках, и дух его обрел покой. Каждое утро, в полдень и вечером она совершала богослужения в покоях настоятеля, воскуривая благовония у алтаря, распевая сутры и совершая земные поклоны. Иногда, когда она пела, губы наставника шевелились. Иногда он прижимал ладони к сердцу. И все это время на них смотрела, сидя на своем лотосе, Сенджу Каннон. Она очень красива, она является воплощением Бодхисаттвы Сострадания и присматривает за Царством Голодных Призраков. Вытирая пыль с каждой из ее рук и голов, Айкон сроднилась с ней, и, допоздна засиживаясь за рукописью в комнате учителя, она часто поднимала взгляд на Сенджу Каннон и думала о Голодных Призраках с огромными и вечно пустыми животами, об их ненасытном аппетите и неутолимом желании большего. Рты у них крошечные, как булавочные отверстия, а горла тонкие, как ниточки, поэтому они никогда не могут насытиться. Айкон понимала их мучения.
«Дорогая Сенджу Каннон, – молилась она. – Пожалуйста, помоги мне написать эту книгу. Пожалуйста, пусть моя книга поможет другим людям, которые страдают так же, как и я. Пожалуйста, пусть моя книга станет бестселлером, чтобы я могла оплатить новую крышу для храма».
В день, когда умер ее учитель, кровельщикам все еще не было уплачено. Айкон с тяжелым сердцем сидела рядом с ним и смотрела, как он тяжко дышит. Она не успела закончить книгу вовремя и не выполнила своего обещания принести храму доход. Он, наверное, страшно разочарован во мне, думала она. А если он умрет разочарованным, не станет ли и он голодным призраком? Это была ужасная мысль. А старый храм, что с ним станет? Землю продадут, а храм снесут, чтобы освободить место для офисных зданий и высотных кондоминиумов? В последний месяц своей жизни ее учитель передал ей дхарму и сделал ее наследницей своей дхармы[68], но без храма мало что можно унаследовать и передать дальше. Умрет ли вслед за ним и его дело?
И что станет с ней? Куда ей деваться?
Учитель тогда, казалось, услышал ее мысли. Он уже несколько дней ни на что не реагировал, дыхание его замедлялось, а паузы между вдохами становились все длиннее. Но в этот момент он открыл глаза и посмотрел прямо на Айкон, и его взгляд был ясным и пристальным. Он ничего не сказал, но в этом не было необходимости. Она знала, о чем он думает.
«Хорошо, – прошептала она. – Я не сдамся. Так или иначе, я сохраню наш храм, обещаю».
Кажется, он услышал и ответил: в его взгляде мелькнули знакомые огоньки. Потом он моргнул и закрыл глаза навсегда.
Но она и теперь чувствовала на себе его взгляд: он смотрел на нее с фотографии все с тем же чуть насмешливым выражением. Струйка дыма потянулась за кончиком благовонной палочки, когда она, совершая ритуал, протянула руку и крепко воткнула палочку в чашу с пеплом.
– Вы думали, я не смогу этого сделать, – сказала она. – А я смогла.
Ее помощница, еще одна послушница по имени Кими, открыла дверь, поклонилась, а затем посторонилась, пропуская ее. Айкон вышла в коридор, ведущий к дзендо, поклонилась хранительнице времени и взглянула на надпись, сделанную на деревянной доске изящным каллиграфическим почерком. Это было дзен-буддистское стихотворение, написанное ее учителем:
Успей родиться прежде, чем умрешь.
Жизнь преходяща. Время ждать не станет.
Проснись! Проснись!
Мгновений не теряй!
Это стихотворение, хоть оно и было предостерегающим, всегда придавало Айкон сил и помогало мобилизоваться. В дзендо она села то место, где раньше сидел ее учитель, и окинула взглядом зал и ряды медитирующих, которые устраивались на подушках, лицом к гладким белым стенам. По одну сторону сидели гости и прихожане, а напротив них – монахини. Айкон пробежала взглядом по своим ученицам, проверяя осанку, и с удовлетворением отметила, что их спины прямые, а головы выбриты до блеска. Женский монастырь, подумала она. Вот что получил в итоге ее учитель. Никто не поднимал на нее глаз. Женщины сидели, опустив глаза и погрузившись в медитацию, но если бы они взглянули на Айкон, то увидели бы, как по ее лицу промелькнула легкая, как тень, улыбка. А что – сильные, компетентные женщины, подумала аббатиса. Старик получил то, чего заслуживал.
Уважаемая госпожа Кониши,
Надеюсь, я не утомила вас своими письмами. Хотя, думаю, вы все равно не читаете свою электронную почту, так что это не имеет большого значения. В последнее время у меня не слишком широкий круг общения, и когда я пишу вам, мне проще держать себя в руках, так что вы помогаете мне, даже не отвечая.
Но если вы все-таки случайно прочтете это и захотите ответить, у меня к вам есть конкретный вопрос по избавлению от беспорядка, которое, кстати, продвигается, потому что в последнее время сын начал мне помогать. В своем первом письме я рассказывала, что у Бенни эмоциональные проблемы, но на самом деле все гораздо серьезнее. У него слуховые галлюцинации, и ему кажется, что вещи с ним разговаривают например его кроссовки, чего, конечно, не может быть. Он принимает антипсихотические препараты и две недели лежал в детском психиатрическом отделении, но после выписки его поведенческие проблемы только усугубились. Он начал лгать мне, прогуливать школу и тусоваться с ребятами постарше, с которыми познакомился в отделении, и у меня есть подозрение, что они могут употреблять наркотики. Врач говорит, что у него, возможно, шизофрения, но это еще неизвестно, потому что она все время меняет свой диагноз. Конечно, сейчас у него подростковый возраст, так что некоторые его выходки, вероятно, вызваны гормонами, но я вся изволновалась.
Однако в последнее время у меня появилась надежда на лучшее, потому что после того неприятного случая, когда я упала со ступенек и меня спасли вороны, Бенни стал помогать по дому, он ходит за продуктами и убирается. Не знаю, что бы я без него делала! Он все еще замкнут, но врач считает, что ему уже лучше, так что прогресс налицо. У его отца были проблемы с наркотиками и алкоголем, и иногда я боюсь, что Бенни мог перенять это от него. Кенджи почти никогда не употреблял тяжелые наркотики, но он любил выпить и покурить травку с друзьями. Сначала меня это не беспокоило, потому что он был музыкант и это был просто его образ жизни, но потом, когда я забеременела, я попросила его завязать, и он это сделал. Он действительно хотел быть хорошим отцом, и мы оба согласились, что должны подавать сыну хороший пример. Мы знали, что никогда не разбогатеем и не сможем дать Бенни много материальных благ, но нас это не пугало. Мы были уверены, что сможем создать для сына атмосферу любви, стабильности и творчества, и какое-то время, мне кажется, нам это удавалось.
Но когда Бенни было лет шесть или семь, Кенджи снова взялся за старое. Возможно, он был разочарован тем, что его группа не получила большой известности, а он чувствовал, что стареет и при этом как бы стоит на месте, хотя он никогда, в общем-то, об этом не говорил. Он начал все позже приходить домой после концертов, и я сначала этого не замечала, так как мне из-за моей работы приходилось рано ложиться спать. Но потом я нашла у него в кармане пакетик с травкой, и это привело к нашей первой по-настоящему большой ссоре. Я на него ужасно разозлилась за то, что он нарушил свое обещание и солгал мне, и в конце концов он извинился и поклялся, что снова «завяжет», и он попытался. Он действительно пытался.
Вообще-то, я не хотела во все это вдаваться. Я просто хотела сообщить вам, что Бенни становится лучше, и уборка тоже идет довольно хорошо, по крайней мере, шла. Успех, которого я добилась с ящиком для носков, придал мне уверенности и показал, что я могу измениться, но над остальной частью дома все еще нужно хорошенько поработать. Вы в своей книге написали, что не так важно поскорее выполнить работу, как выполнять ее как следует. Но, к сожалению, для меня сейчас важнее поскорее выполнить, потому что сын моей квартирной хозяйки арендовал мусорный контейнер, оплату которого он вычитает из моего страхового депозита, и приказал мне срочно прибрать мою часть дуплекса, иначе он начнет процедуру выселения. И я не могу выполнять эту задачу как следует, потому что у меня перелом лодыжки, сотрясение мозга и работа.
Нет, я не жалуюсь. Есть и хорошие новости: моя лодыжка заживает, сотрясение мозга тоже проходит, и врач говорит, что я снова могу пользоваться компьютером, но только понемножку, а ведь через неделю выборы, в новостях столько всего происходит, что мне нужно работать сверхурочно, а в сутках просто не хватает часов! Итак, вот мой вопрос: как мне навести порядок должным образом, с любовью и состраданием, когда у меня сломана лодыжка, больной ребенок и страна на грани катастрофы? А если я не смогу закончить уборку и нас выселят, куда нам деваться? Наша квартирная хозяйка, старая миссис Вонг, любила моего мужа и никогда не повышала нам арендную плату, но моей зарплаты едва хватает, чтобы ее выплачивать, а арендная плата в городе взлетела так высоко, что жить здесь нам скоро будет не по средствам.
Наверное, мы могли бы переехать в другой город, но тут еще эта ситуация с Бенни. Он наконец-то начинает осваиваться в школе с новой индивидуальной образовательной программой, но совсем недавно…
Всю ночь напролет, пока монахини крепко спали, электронные письма продолжали приходить. Неумолкающие звуки внешнего мира почему-то разбивались, как волны, о стены маленькой обители, не достигая монахинь. Грохот и вой уличного движения, визг полицейских сирен и машин скорой помощи, вопли пьяных рабочих, поющих и блюющих на тротуары, – ничто из этого гама не проникало в спальни послушниц.