В дзен-буддизме есть притча. Если вы занозите левую руку, как поведет себя ваша правая рука? Скажет ли она: «Да, это очень печально, но это не моя проблема»? Нет, конечно нет. Правая рука начнет вытаскивать занозу. Это и есть взаимосвязанность.
Когда я спросила одного человека, пострадавшего от землетрясения, почему он каждый день выходит помогать другим, он посмотрел на меня и недоуменно покачал головой. «Это реальность, – сказал он. – Это все происходит на самом деле, и мы должны помогать друг другу. В одиночку мы не справимся».
– Я пыталась, – заговорила Аннабель, неопределенно махнув рукой в сторону стопок. – Когда ты сказала, что придешь. Я знаю, что это выглядит не так, но…
Ее слова затихли, как будто в них иссякло желание продолжать.
– Чудесно! – воскликнула Кори. Несколько дней назад она позвонила и сказала Аннабель, что собрала друзей помочь ей, но теперь квартира выглядела еще хуже, чем раньше. Пустое место в середине гостиной было завалено вещами, диван скрылся под грудой журналов, книг, коробок и одежды. Откуда все это взялось? Как будто угроза зачистки вселила ужас в имущество Аннабель, высвободив его скрытую материальную мощь, и теперь оно яростно размножалось, пытаясь спастись от вымирания.
– Давай выйдем, – предложила Кори. Положив руки на плечи Аннабель, она вывела ее на переднее крыльцо и усадила на ступеньки, откуда было видно мусорный контейнер Негодного Вонга. – Так вот. Этот большой старый мусорный контейнер напоминает мне одну историю. Историю о моей бабушке Ди…
Кори знала толк в историях и умела их рассказывать. Она говорила тем же тихим, торжественным голосом, каким читала детям сказки. Этот голос требовал как минимум полного внимания, и Аннабель прислушалась. Слушала она молча, время от времени кивая. Иногда на ее лице появлялось страдальческое выражение, похожее на тень от пролетающего облака. Порой она пыталась что-то сказать, но тогда Кори, подняв руку, произносила: «Ш-ш-ш». Кори была библиотекарем. Она умела призвать к тишине.
Ее бабушка Ди была барахольщицей, именно так она сама именовала себя с гордым упрямством. Она выросла в бедности во времена Великой депрессии, и ее шкафы были набиты бесполезным хламом – по крайней мере, так называла эти вещи мать Кори. Но для Кори бабушкины вещи были сокровищами, и всякий раз, когда она навещала бабушку, она всегда возвращалась домой с охапками подарков, которые ее мать незамедлительно отнимала и выбрасывала. Бабушка Ди умерла, когда Кори было двенадцать лет, и мать Кори получила своего рода мстительное удовольствие, наполнив этими сокровищами два огромных мусорных контейнера. Кори помогала их загружать, но перед тем, как контейнеры увезли, она успела забраться внутрь и спасти несколько вещей: старый свитер ручной вязки, шарик канцелярских резинок, разбитую и заботливо склеенную памятную тарелку с Джоном Кеннеди. Ее любимым сокровищем была маленькая пустая коробочка с изящной надписью: «Маленькая пустая коробочка», сделанной аккуратным почерком бабушки. Кори поставила ее на свою книжную полку.
Она не могла ничего положить в коробку, не превратив ее в то, чем она не была по определению, и это очень забавляло Кори, хоть она всякий раз сразу же с тоской вспоминала бабушку. Бабушке Ди нравились все вещи. У каждой разбитой вазы и обрывка пряжи была своя история, у каждого куска использованной фольги и пакета для сэндвичей было применение, и поэтому она относилась ко всем вещам с почтением.
Ты тоже такая, Аннабель, сказала Кори. Ты точь-в-точь как моя бабушка Ди, ты умеешь любить вещи и находить им применение. Но хоть это хорошо и достойно восхищения, проблема состоит в том, что вещей у тебя слишком много, и ты не успеваешь о них заботиться. И все же у этой проблемы есть решение.
– В конце концов, это проблема распределения. У тебя чего-то слишком много, а у других слишком мало. Так что нам просто нужно придумать, как перераспределить твои вещи и найти для них дома, где их будут любить и пользоваться ими. Если мы сможем освободить их, мы освободим и тебя. Беспроигрышное решение, ведь так?
Аннабель рассеянно кивнула. Ее внимание было поглощено кусочком засохшей овсянки, прилипшим к колену спортивных штанов, и она соскребала овсянку ногтем.
Кори, глядя на нее, ждала. Она знала, как управляться с рассеянным вниманием. Она сделала длинную паузу, потом посмотрела Аннабель в лицо и заговорила низким и настойчивым голосом, каким зачитывала детям те места из сказок, где заблудившихся в лесу детей подстерегала в сладком домике злая ведьма, или большой злой волк прятался в кустах прямо за поворотом.
– Тебя не оставят в покое, Аннабель. К тебе придут. Ты уже потеряла работу. Потом тебя выселят, и ты останешься без жилья. Следующим будет твой ребенок. Служба защиты детей вернется, и если ты не приведешь дом в порядок, у тебя заберут Бенни и отдадут его под опеку властям. А потом отдадут в приемную семью. Ты потеряешь сына. Ты потеряешь все.
Овсянка впиталась в волокна махровой ткани. Как она туда попала? Аннабель пыталась вспомнить, когда в последний раз ела овсянку. Ее зрение затуманилось – это слезы? – и тут она почувствовала, как ее спины коснулась легкая рука.
– У тебя нет времени для слез, – сказала Кори. – Ты должна проявить инициативу.
Комочек овсянки оторвался, оставив на волокнах бледный крахмалистый осадок.
– Аннабель?
Аннабель вздохнула и вытерла нос тыльной стороной ладони.
– Хорошо, – пробормотала она. – Давай сделаем это.
– Отлично. – Кори встала и сняла куртку. Под ней была футболка с надписью:
Библиотекарь…
потому что конченая стерва —
это не официальная должность.
Словно по команде, к тротуару подкатил потрепанный белый фургон. На боку его красовался логотип с изображением довольного шмеля и надписью:
AAA Хлам-Улетай-Ка
Ваше Облегчение – Наше Увлечение
Пассажирская дверь распахнулась, и из кабины выпрыгнул какой-то парень с дредами. Аннабель узнала его: это был охранник библиотеки, который нашел Бенни. Он помахал им рукой, а затем обошел фургон сзади. Водитель, бледный коренастый парень в форме уборщика, уже открывал задние двойные двери. Они выдвинули пандус, и на землю нерешительно спустился тощий мужчина с бородой, за ним – невысокая полная женщина с выпученными глазами, а затем высокая женщина с невзрачной собачкой. Они выстроились на тротуаре, и кто-то из фургона начал раздавать им ведра, метлы и чистящие средства. Уборщик сказал что-то на непонятном языке, затем поднялся в фургон и через секунду появился снова, осторожно катя вниз по пандусу инвалидное кресло. В кресле сидел какой-то старик. Оказавшись на тротуаре, он развернулся лицом к дому.
– Это тот самый бомж! – прошептала Аннабель. – Тот, который приставал к Бенни в автобусе.
– Это Славой. Люди называют его Бутылочник, – сказала Кори.
– Бутылочник!
– Да, он сдает бутылки. Постоянный читатель Библиотеки. Мы все знаем Славоя.
Старик покатил по подъездной дорожке к дому, остальные последовали за ним. Когда они подошли к ступенькам, где сидела Аннабель, Славой широко раскинул руки, как будто хотел обнять ее, крыльцо и весь дом.
– Мы прибыли! – торжественно объявил он.
– Вы действительно Бутылочник? – спросила Аннабель.
– К вашим услугам, – ответил он.
– Значит, вы реально существуете?
– Ну-у, – скромно протянул Бутылочник. – С философской точки зрения это вопрос довольно спорный, но для ваших целей – да, я реален в достаточной мере.
– Не заводи его, – сказала Кори, протягивая руку Аннабель. – Пофилософствовать можно будет потом. Пора приниматься за работу.
Аннабель послушно поднялась на ноги с ее помощью, но перед тем, как войти в дом, остановилась и обернулась.
– Симпатично. – Она указала на надпись на боку фургона. – Но мои вещи – это не хлам. Это архив.
Горячо обсуждавшийся в Твиттере вопрос, являются ли японские сторонницы уборки противниками книг, так же горячо обсуждался и на наших полках. Многие из нас считали, что требовать, чтобы книги доставляли только радость, крайне глупо, и мы соглашались с критиками в том, что осчастливливать людей – не наша работа. Другие из нас считали, что вся эта полемика была вызвана неточным культурно-лингвистическим переводом – проблема, с которой мы, книги, знакомы слишком хорошо. И мы все знали о книгах в личной библиотеке Айкон: как она их любит, сколько внимания им уделяет и в каком прекрасном состоянии содержит – ее книги рассказывали нам об этом без всякого стеснения. Даже самые суровые критики из наших рядов втайне испытывали некоторую зависть. Нам нравится, когда с нас вытирают пыль и заботятся о нас. Мы не любим небрежения.
Вспомните на мгновение свой собственный прикроватный столик. Представьте, каково это – быть верхней книгой в вашей стопке, занимать почетное место буквально в топе – и ежевечерне наслаждаться вашим вниманием. Конечно, дни тянутся долго, но мы с нетерпением ждем того момента, когда вы, юркнув под простыни, откинетесь на подушки и включите лампу для чтения. Тихий звук, похожий на покашливание, который вы слышите, когда раскрываете обложку и переворачиваете страницы, – это вздох облегчения. И вот представьте себе наше смятение, когда появляется очередной том и опережает нас, нередко еще до того, как вы дочитаете нас до конца! Представьте себе унижение, которое мы испытываем, когда книга за книгой опускаемся на дно вашей стопки, осознавая, что нам не удалось привлечь ваше внимание и нас заменили подчас более легкими, более «понятными» книгами. Стоит ли удивляться, что некоторые из тех, кого постигла такая участь, могут быть немного раздражительными? К сожалению, жанризм – это разновидность ксенофобии, распространенная в библиотеках и книжных магазинах, в любом месте, где собираются книги. Этим объясняется тот факт, что, когда несколько уважаемых критиков и влиятельных лиц в социальных сетях присоединились к критике Айкон за ее «антикнижную» позицию, зайдя в этом так далеко, что даже смеялись над ее неумением говорить по-английски, многие в наших рядах аплодировали.