Тогда они тоже частенько оказывались на полу, но в основном они жили у нее на кровати, смотрели на нее и бездельничали, поэтому она в наказание запирала их в шкаф. Аннабель взяла в руки обезьянку, посмотрела ей в глаза и спросила: «Ты меня любишь?»
«Нет», – ответила обезьянка, и Аннабель посадила ее на кровать лицом к стене. Потом потянулась к Тряпичной Энни. «Ты любишь меня?»
«Нет». Она отвернула от себя куклу и положила ее рядом с обезьянкой, затем взяла в руки тюленя.
«Ты меня любишь?» – Ее голос задрожал. Она спросила медведя, сову, страуса и бегемота, но они все как один отворачивались от нее. Когда последнее животное отвергло нее, Аннабель взяла с тумбочки шариковую ручку. Зажав ее в кулаке, она начала колоть ею подушку, вновь и вновь протыкая острием подушку и матрас под ней, пока, наконец, рыдание, застрявшее глубоко внутри, не вырвалось наружу. Потом полились слезы. Она долго плакала, лежа вниз лицом на кровати, а закончив, перевернулась на спину и уставилась в потолок. Она чувствовала в теле опустошение и покой. И в душе тоже. Это ощущение Аннабель помнила с детства и удивлялась тому, что ритуал до сих пор действует.
Поднявшись, она вдруг ужасно захотела пить. Коридор между спальней и ванной выглядел ужасно – экипаж покидал судно в спешке – но ванная была пуста и в самом деле выглядела прилично. На подставке для чашки, где ей и положено быть, стояла чашка. Аннабель налила в нее воды и попила.
Дверь в спальню Бенни была открыта, и она постояла на пороге, оглядывая комнату. Здесь был другой мир: аккуратно разложенные по шкафам и полкам вещи, у каждой из которых было свое место. Мир, в котором одиноко жил ее сын. Ох, Бенни, подумала Аннабель. Прости меня, пожалуйста.
В коридоре она нашла коробку с большими промышленными мусорными мешками, которые Владо прихватил из Библиотеки. Запасливый Владо.
Животные все еще сидели на ее кровати, выстроившись в ряд спиной к ней. Глядя на них, Аннабель почувствовала приступ гнева. Как они посмели отвергнуть ее? Она повернула их так, чтобы они вновь смотрели на нее остекленевшими глазами, которые так много видели. Они были ее свидетелями. Она должна была испытывать к ним благодарность, но не могла, и поэтому сгребла их всех в мусорный мешок. Так-то лучше, подумала она, но потом остановилась, вынула обезьянку и сунула ее под подушку. Пусть лежит там. Из всех зверей ее приятнее всего будет кусать.
Гостиная тоже была разгромлена, но и здесь были заметны подвижки к лучшему. Кое-где показался пол, а стены вообще все открылись. Кто-то аккуратно выложил ее снежные шары на подоконник, возле аквариума, где лежали подарки от ворон. Аннабель переложила снежные шары в кучу пожертвований, оставив себе только морскую черепаху и цунами, подарок Бенни. Аквариум она тоже оставила себе.
Осколки розового чайника все так же валялись на полу возле дивана. Она собрала их и выбросила в мусорное ведро. Пакет там был уже полон, поэтому она вынула его за горлышко и вынесла во двор. Кто-то оставил на крыльце потрепанный кейс. Наверное, кто-нибудь из бездомных. Нечего оставлять свой мусор на чужой территории, подумала Аннабель и подняла его. Он ей совсем ни к чему. Лишний хлам.
Мусорный контейнер Негодного был полон, поэтому она понесла пакет с мусором и кейс в переулок. Борта мусорного контейнера Благотворительного магазина были высокими, но она смогла поставить пакет на край, где тот застыл в равновесии. Аннабель с сожалением подумала о своем бедном маленьком чайнике, а затем толкнула пакет через край. Следом за ним она швырнула и кейс.
Она услышала, как он ударился обо что-то, и чей-то голос сказал: «Блядь!»
– Ой! – испугалась Аннабель. – Там кто-то есть?
Из мусорного контейнера послышался скрежет, потом кейс вылетел обратно и приземлился на кучу грязных матрасов, лежавших под фонарным столбом. Над краем контейнера появилась голова.
– Это ты! – воскликнула Аннабель. Это была девочка с резиновой уточкой. Спутница Максона в ночь полнолуния.
– Ты вывалила свое дерьмо мне на голову, – сердито сказала девушка. – Я спала.
Она перелезла через борт контейнера и, спрыгнув на тротуар, подняла кейс и отряхнула его.
– Это даже не твоя вещь, а ты ее выбрасываешь.
– Кто-то оставил это на моей территории, – сказала Аннабель. – Почему ты там спишь?
Девушка присела на край влажного матраса и зевнула.
– А ты как думаешь, почему? Единственное место, где копы не докопаются.
Она была одета почти так же, как и в первый раз, но ее некогда обесцвеченные волосы были редкими и грязными, а их темные корни отросли так, что белыми остались только кончики. Она похудела. Девушка почесала руки, и Аннабель заметила, что руки у нее дрожат.
– Ты подруга Бенни. Ты художница, верно?
Девушка посмотрела на нее, прищурившись, хотя день был пасмурный. Под глазами у нее были темные круги. Голос ее звучал глухо, как будто все еще доносился из мусорного контейнера.
– Ты мать Бенни. Барахольщица, верно?
Она еще раз зевнула и легла на матрас, свернувшись калачиком на боку и зажав руки между коленями.
– Ты и есть Алеф? – спросила Аннабель.
– По обстоятельствам, – сказала Алеф. – Иногда да.
Она вся дрожала. Она выглядела уже не такой реальной, как в предыдущие две встречи, но и воображаемой явно не была.
– Не стоит тут лежать, – сказала Аннабель. – Там могут быть клопы. Может быть, зайдешь в дом?
Расчистив стул на кухне, Аннабель открыла и разогрела банку супа, но девушка отказывалась есть – возможно, и не могла. Она дрожала, постоянно зевала и почесывала руки, которые начали кровоточить. Кейс она принесла с собой и все время проверяла, на месте ли он. Она казалась измученной и возбужденной одновременно.
– Откуда ты знаешь Бенни?
– Педипси, – сказала Алеф.
– Что это?
– Детская психология. Отделение. Мы были там вместе, пока меня не выписали по возрасту.
– А, – сказала Аннабель. – Это хорошо.
– Ничего хорошего. Педипси – отстой, но взрослая психушка еще хуже. Фабрика фашистских фармацевтов. – Она обхватила себя руками.
– Ты неважно выглядишь, – сказала Аннабель.
– Ты тоже.
– Ты сейчас под кайфом?
– Отхожу, – сказала девушка.
– Как ты себя чувствуешь?
– Потрясающе. Как ты думаешь, каково это?
– Понятия не имею, – ответила Аннабель. – Потому и спрашиваю.
Девушка посмотрела на нее так, словно она была с другой планеты, затем смягчилась.
– Похоже на грипп, только в миллион раз хуже.
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Нет.
– Может, поспишь?
– Сомневаюсь, что получится.
– Ну, хотя бы приляжешь?
– Ладно.
Аннабель отвела девушку наверх, уложила ее на постель в комнате Бенни и закрыла дверь. Когда она вернулась через несколько часов, девушка вроде бы спала. Лежа на «астронавтских» простынях Бенни, она выглядела одновременно невероятно юной и невероятно старой, как некий древний инопланетянин с татуированными и продырявленными руками, сальными волосами и пирсингом. Ее дыхание было неровным – то медленным и ритмичным, то учащенным и сбивчивым. Порой она стискивала зубы, хмурилась и стонала, приподнимала руки и царапала острыми ногтями воздух, как будто пытаясь выбраться из какого-то тесного замкнутого пространства, а затем внезапно успокаивалась и вновь погружалась в глубокий сон. Лицо ее было липким от грязи, и Аннабель принесла влажную тряпку и, присев на край кровати, осторожно положила ее на лоб девушки. В груди ее поднялось какое-то тоскливое чувство. Если бы Кенджи был жив, у них мог бы родиться второй ребенок. Девочка. Она всегда хотела дочь. Аннабель убрала прядь волос со щеки Алеф. Где же мать этой бедной девочки, она ведь так нужна ей сейчас? Потом она вспомнила свою мать и задалась тем же вопросом. Все эти ночи. Потом она подумала о Бенни.
Пора было собираться в больницу, скоро должны были начаться часы посещений, но Аннабель не хотелось оставлять девочку одну, чтобы та проснулась в незнакомой спальне. Не согласится ли Алеф пойти со мной в больницу, подумала она. Ей захотелось привести и показать ее доктору Мелани. Смотрите! Она существует! Аннабель взяла бы с собой и Бутылочника, но не успела попросить его об этом – ну, если честно, она их всех выгнала. Интересно, сможет ли она уговорить его вернуться. Аннабель снова посмотрела на девушку и заметила в уголках ее глаз слезы. Она промокнула их кончиком полотенца. Кстати, что за вещества она употребляет? Последствия употребления фентанила и опиоидов часто появлялись в новостях, Аннабель отслеживала и эту тему. Она знала, что ломка может быть опасной. Не позвонить ли в 911? Она вытащила свой телефон из кармана и начала гуглить симптомы наркотической абстиненции.
Когда она снова подняла глаза, то встретилась взглядом с Алеф.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Аннабель.
– Говенно, – ответила та, продолжая смотреть ей в глаза, и Аннабель занервничала. – Ты из-за меня нервничаешь?
– Нет, – сказала Аннабель. – То есть да. Беспокоюсь. Ты стонала во сне, как будто от кого-то отбивалась.
– Демоны, – скорчила гримасу Алеф. – Монстры. Бугимен[88].
– А, понятно, – сказала Аннабель. Девушка закрыла глаза и ушла в себя. Лицо ее стало похоже на маску и выглядело на много лет старше. – Наверное, нужно отвезти тебя в «неотложку» или что-нибудь наподобие.
– Нет! – Глаза Алеф распахнулись. Она откинула одеяло и попыталась сесть.
– Хорошо! – Аннабель положила руку на плечо девушки. – Если не хочешь, мы никуда не пойдем. Просто останься здесь и отдохни.
Она почувствовала под пальцами шрамы на коже Алеф. Та отстранилась, и повернувшись, села на краю кровати рядом с Аннабель. Потом она потерла руками плечи и осмотрелась.
– Это комната Бенни?
– Да.
– Как тут все аккуратно.
– Он всегда был опрятным мальчиком.
Алеф взяла с полки маленький шарик и покрутила его на ладони.