И Кори со своей командой тоже старались изо всех сил, и ситуация выглядела многообещающей, пока твоя мама не забеспокоилась и не выгнала их. Травма – это мощная штука, Бенни. У твоей мамы своя карма, и мы не ее книга, но будь даже так, книги не могут управлять людскими поступками. Все, что мы можем сделать – это подготовить сцену: рассказать немного предыстории, предвосхитить некоторые вероятные результаты, возможно, даже внести пару предложений – но в основном мы просто ждем, что вы, люди, решите сделать. Мы ждем и надеемся. Если бы у нас были пальцы, мы бы скрестили их.
Итак, просто чтобы внести окончательную ясность: мы не делали так, чтобы с твоей мамой произошли все эти беды, точно так же, как не заставляли тебя целовать Алеф на горе, и обвинять нас нет смысла. Обвинение – это просто один из способов уйти от ответственности за свою жизнь, и когда ты обвиняешь нас, ты отказываешься от своей собственной власти и свободы действий. Неужели ты этого не понимаешь? Упрекая нас, ты превращаешься в жертву, в Бенни-бедного-маленького-сумасшедшего-мальчика-жертву – и тебе это не нравилось, помнишь? И нам тоже это не нравится.
Мы не хотим расстраивать тебя или вызывать у тебя чувство вины. Мы рассказываем тебе о переживаниях Аннабель не со злым умыслом. Мы рассказываем, потому что мы твоя книга, и это наша работа. И даже если бы мы предпочли плести тебе красивые сказки и рассказывать милые истории про «долго и счастливо», мы не в состоянии это делать. Мы должны отображать реальность, даже если это причиняет боль, и ты сам к этому пришел. Это был твой философский вопрос, помнишь? «Что такое реальность?» В основе каждой книги лежит вопрос, и это был твой вопрос. А уж если вопрос задан, то наша задача – помочь вам найти ответ.
Так что да, мы – твоя книга, Бенни, но это твоя история. Мы можем помочь вам, но, в конце концов, только вы сами можете прожить свою жизнь. Только ты сам можешь помочь своей матери.
Часть пятаяСнова дома
Любой порядок – это поддержание крайне неустойчивого равновесия.
Книга
Муха на стене могла бы сказать примерно следующее:
Бенни сидит в своем инвалидном кресле в углу общей комнаты и смотрит в окно. На многолюдном тротуаре внизу он видит свою мать, она стоит на автобусной остановке. Все вокруг нее в движении, люди ходят, разговаривают по телефону, и лишь она стоит неподвижно и одиноко.
Несколько минут назад Бенни видел, как ее выводили из отделения два медбрата. Когда они проходили мимо общей комнаты, Аннабель остановилась, заглянула внутрь, окинула взглядом комнату и увидела сына. Бенни увидел, как просияло ее заплаканное лицо. Она помахала рукой и шагнула в его сторону, но медбрат ухватил ее за локоть и придержал. Часы посещений закончились, услышал Бенни, вы можете прийти завтра. Плечи ее поникли, но потом она взяла себя в руки, подняла голову и улыбнулась сыну. Он видел, каких усилий стоила ей эта улыбка. Увидимся завтра, родной, крикнула она, снова помахав рукой, держись там! Я люблю тебя!
Сейчас Бенни смотрит на мать через оконное стекло, и время от времени его губы шевелятся, как будто он с кем-то спорит. Он качает головой. Он хмурится. Он сжимает кулак. Если бы дежурная медсестра была повнимательнее, она бы услышала, как мальчик с избирательным мутизмом ясно и отчетливо говорит: «Это брехня собачья!»
А потом: «Ты же книга!»
А потом: «Сделай так, чтобы все вышло по-нормальному!»
Но медсестра не слушает. Она заполняет форму отчета о приеме лекарств, записывая, что было дано вечером каждому из детей. Если бы она оторвала взгляд от монитора, то увидела бы, как мальчик в инвалидном кресле начинает раскачиваться взад-вперед, затем наклоняется и с трудом поднимается на ноги. Он стоит, пошатываясь и глядя на свои кроссовки на липучках. Его губы снова шевелятся, и он что-то говорит своей обуви, а может быть, ноге – из угла, где сидит муха, плохо слышно, – а затем делает шаг. На секунду он теряется, словно пытается понять, что совершает движение – обувь или нога, но это не имеет значения. Может быть, на сей раз они работают сообща, в гармонии, чтобы сдвинуть его тело с места. Бенни делает еще один шаг, потом третий. Если бы медсестра наблюдала за происходящим, а не искала ключи, чтобы запереть кабинку с лекарствами, она бы заметила, что мальчик в инвалидной коляске снова начал ходить. Врач говорил, что его двигательная дисфункция – психогенная, а значит, проблема у мальчика в голове, и его внезапно обретенную способность ходить нельзя назвать чудом, однако это все же прогресс, и его следует отметить в истории болезни, но медсестра сидит спиной к общей комнате, поэтому она так удивляется, когда слышит за спиной голос, который произносит: «Извините». Она оборачивается и видит, что мальчик с диагнозом шизофрения, биполярное расстройство, избирательный мутизм и психогенная астазия-абазия стоит перед ней и разговаривает, как будто это самая нормальная вещь в мире.
– Мне нужно позвонить, разрешите, пожалуйста.
– Ох! – выдыхает она. – Ты меня напугал. Я должна позвать доктора.
– Да, пожалуйста, – говорит Бенни четко и внятно.
А затем, потому что я все-таки Бенни, а не муха на стене, я говорю ей:
– Я бы хотел немедленно вернуться домой. Я нужен моей маме.
Бенни
Это был поворотный момент. Медсестра испугалась и вызвала дежурного врача, тот отправил сообщение доктору Мелани, которая, как обычно, не торопилась. Может, была на свидании или что-нибудь в этом роде. Или делала маникюр. Но в конце концов она нарисовалась, и я повторил ей то, что сказал медсестре. Что я должен вернуться домой. Что я нужен маме, а мама нужна мне. Кроме того, я сказал, что не соглашусь пойти в приемную семью, а если они попытаются заставить меня, я снова перестану ходить и говорить и, возможно, объявлю голодовку, как Ганди. Я не сказал ей, что Ганди тоже слышал голоса. Я не стал рассказывать ей о разговоре, который состоялся у меня с моей Книгой. Я действовал строго по принципу «need-to-know»[89].
Все это я высказал доктору М. совершенно спокойно и думаю, что она меня наконец-то услышала. Я сказал ей почти все, что сказала мне Книга: что я сам отвечаю за свою жизнь, а перекладывание ответственности на голоса только делает их сильнее. Они не могут приказывать мне, что делать. Я должен взять на себя ответственность за принятие решений, и одним из таких решений было вернуться домой и помочь маме. То есть реально по-настоящему помочь. А не просто складывать ее футболки, если мне захочется.
Я знаю, что Книга выставила доктора М. довольно-таки невежественной, но на самом деле она не так уж плоха. Она задала мне кучу вопросов, которые, как я понимаю, на самом деле были скрытыми тестами, и в течение следующей пары недель я, очевидно, находился под особо пристальным наблюдением, но этот экзамен я, видимо, прошел, потому что в конце концов она перешла на нашу сторону и решила помочь. Она позвала мою маму на семейное совещание, и когда доктор сказала, что я, по ее мнению, готов к выписке, мама явно хотела заплакать и заключить нас обоих в одно из своих безумных материнских объятий, но сдержалась. Вместо этого она задала доктору М. несколько и вправду хороших вопросов. Например, действительно ли слышать голоса – это всегда плохо? Или что, если голоса Бенни иногда помогают ему? Значит ли это обязательно, что он шизофреник или психопат? Например, он всегда был творческим ребенком, так может быть, это как-то связано?
Было очень похоже, что мама перед этим пообщалась с Алеф. Я затаил дыхание, ожидая, что доктор М. примется ее уничтожать, но та меня удивила. Она вдруг сказала, что в некоторых случаях то, что говорит моя мама, может быть правдой и что даже Зигмунд Фрейд слышал голоса – это я уже знал от Би-мена, а потом посоветовала мне вступить в группу поддержки сверстников, которую основал мой бывший сосед по палате Максон. Группа отличная, и как оказалось, Максон тоже очень неплох. Мы с ним иногда общаемся, когда он приезжает из своего колледжа. Реально суперумный. К тому же он гей, так что не создаст проблем в отношениях с Алеф. Мы иногда говорим о ней, и я даже рассказал ему немного о своих чувствах, и он меня понял, так что тут все нормально. Правда, он тоже не знает, куда она подевалась, но говорит, что беспокоиться не надо, потому что она всегда возвращается.
Меня не сразу выпустили из Педипси. Сперва женщина из Службы защиты детей должна была еще раз осмотреть наш дом и убедиться, что мне безопасно в нем жить. Кори и ее команда неплохо поработали, а перед проверкой мама наконец очухалась и смогла прибраться настолько, что инспектор сказала, что в целом неплохо, и дала ей отсрочку, чтобы уже все закончить.
Оставалась еще проблема с полицией, но доктор М. помогла разобраться и с этим. Она даже появилась в суде по делам несовершеннолетних и сказала судье, что моя мама хорошая мать и действительно любит меня, и что разлука с ней плохо скажется на моем психическом здоровье, потому что мой отец умер и я был травмирован. А потом и мне пришлось поговорить с судьей, и я высказался в том смысле, что у меня хороший контакт с предметами, и повторил слова Книги, что нужно смотреть правде в глаза и брать на себя ответственность за свою жизнь, и судье это понравилось. Она сказала, что у меня было озарение, и она отпустит меня домой, если я обещаю продолжать лечение у доктора М. и больше не делать в себе дыр. И я это обещал и буду держать слово. Я понимаю, что вел себя как псих, и не должен был причинять себе боль, но знаете что? Я больше ничего не слышу, так что, возможно, голоса действительно ушли через дыры. Доктор М. говорит, что причина определенно не в дырах, но она согласна, что что-то, видимо, сработало, потому что хотя вещи все еще болтают и издают шум, он какой-то случайный и безличный, как фоновые помехи. Большинство по-настоящему злых голосов ушли, и единственное, что я все еще слышу – это моя Книга.