Главная библиотекарша испугалась, когда увидела спички, но Айкон сказала, что их можно не зажигать. Они поставили свечу и благовония рядом с пеплом, Кори стащила у кого-то со стола несколько цветов, а Айкон написала имя моего отца причудливыми японскими буквами на листе бумаги, и его тоже положили рядом с пеплом. Она поклонилась, сделала что-то с ароматическими палочками и что-то сказала, а потом она и женщина-переводчик спели какой-то японский гимн, который представлял собой просто кучу беспорядочных звуков, похожих на то, что могли бы произнести мои голоса. Никто ничего не понял, но отец-то владел японским и должен был понять, так что все в порядке. В конце концов, это были его похороны. После гимна Айкон сказала мне и моей маме сложить руки вместе, поклониться и возложить папе немного благовоний, что мы и сделали. Потом она поговорила с папой на японском, как будто он был еще жив, что было странно, но в то же время довольно мило. Она предложила и нам что-нибудь сказать ему, и тут мама не выдержала. Она заплакала и начала говорить что-то вроде: «О, Кенджи, я люблю тебя и раскаиваюсь в том, что я сказала в тот вечер. Я не хотела. Ты ведь знаешь это, правда? Простишь ли ты меня когда-нибудь? Я люблю тебя, и я так по тебе скучаю, но я делаю все, что в моих силах…»
Честно говоря, это было довольно тяжело слышать, ведь она говорила о той ссоре, которая у них с папой произошла перед его смертью, и я это знаю, потому что все это время я был наверху в своей спальне и все слышал. Я слышал, как отец сказал: «Я скоро вернусь», а мама ответила: «Не утруждайся» – а потом раздался сильный грохот, и все. Он так и не вернулся домой. Слова меня пугают, в них есть какая-то сила. Когда я слушал, что говорит мама, то понял, что она винит в его смерти только себя, и где-то в душе, наверное, я тоже ее винил. Но теперь уже нет.
Все это крутилось у меня в голове, пока она говорила, а потом настала моя очередь, поэтому я подошел, обнял маму и сказал папиному праху: «Земля – Папе. Земля – Папе. Как слышите? Это я, Бенни. Я скучаю по тебе. На какой ты планете?» Я знал, что его бы это позабавило.
Потом церемония закончилась. Мама такая: «Ой, спасибо, спасибо!» – и опять всех обнимать и говорить о завершенности. Айкон на все очень любезно отвечала, но у нее вот-вот должна была начаться встреча с читателями, так что нужно было расходиться. Перед уходом она подписала для меня экземпляр своей книги, и это довольно круто. Как вы знаете, я очень люблю книги, и хоть от книги Айкон я не особенно в восторге, все равно приятно. Мама была очень взволнована, и потом часто раскрывала эту книжку и читала то, что написала Айкон.
«Слушай! «На память Бенни, который слышит крики всего мира». Разве это не прекрасно? И очень верно, правда?»
Я не знаю, правда это или нет, но если ее это радует, то я не против. Только мне в тот момент надоела вся эта суета вокруг уборки, и я сказал маме и Кори, что посижу на Девятом этаже. Они так переглянулись, но сказали, ладно, замечательно. Я поднялся на эскалаторе и остановился на пешеходном мостике, но когда посмотрел вниз, то ничего не услышал. Ни ветра, ни Калипсо. На месте соседа-астронома спал уже другой студент по обмену, но машинистка все так же сидела за своим столом и печатала.
– Ты вернулся, – сказала она. – Мы скучали по тебе. Нам было интересно, куда ты подевался.
Я сказал, что лежал в больнице, и она просто кивнула, как будто уже все знала, и в этом не было ничего особенного.
– Теперь тебе лучше?
– Да, похоже, что так.
– Хорошо. Приятно это слышать. Ты не так уж много пропустил.
Она огляделась по сторонам. Я тоже огляделся и увидел, что на полках стало меньше книг. Тогда она пожала плечами, как будто прочитала мои мысли:
– Они убирают книги, чтобы освободить место для новых компьютерных мест. А еще они окончательно закрыли Переплетную мастерскую и вывезли все старое оборудование. В остальном все почти так, как ты оставил.
Мне стало грустно, когда я услышал о Переплетной. Это было жутковатое, но в то же время прекрасное место.
– Да, очень жаль, – сказала машинистка, снова прочитав мои мысли. – Красивые старые механизмы, и вообще… Насколько я понимаю, они решили, что с появлением Интернета слова больше не нужно переплетать. Лично я с этим не согласна. Я думаю, что слова предпочитают быть зафиксированными на бумаге. Им нужны границы. Без всяких ограничений, без дисциплины они могут просто нести все что им заблагорассудится. Но, подозреваю, что мои взгляды несколько устарели.
Когда я смотрел на нее, мне вдруг привиделась жуткая вещь: она говорила и старела на глазах: щеки ее обвисли, волосы поседели. Превращение происходило очень быстро, но может быть, все дело в освещении. Она еще раз посмотрела на полупустые полки, затем сняла очки и потерла лицо.
– Ну что ж, – сказала она, снова надевая очки. – Ничего не могу с этим поделать. Я просто люблю книги. Как объекты, я имею в виду.
– Я тоже, – сказал я.
У меня в рюкзаке была тетрадь для сочинений, а также карандаш. Я сел в свою кабинку, которая пустовала, как будто ждала меня. Я не собирался ничего писать. По правде говоря, в голове у меня тоже было довольно пусто, но с тех пор, как Би-мен сказал мне, что я хороший писатель, я всегда стараюсь быть наготове, на случай, если услышу голос или мне придет в голову какая-нибудь идея. Но в тот вечер я ничего не услышал, только машинистка продолжала печатать, и этот звук напоминал шум дождя, или скворцов, или стук камешков, омываемых на пляже прибойной волной. Это был приятный, успокаивающий звук, и довольно скоро я опять задремал.
Уважаемые г-жа Айкон и г-жа Кими,
Огромное вам спасибо за то, что нашли время встретиться со мной и Бенни и провели для нас в Библиотеке эту прекрасную церемонию. Достойные похороны Кенджи дали нам чувство настоящей завершенности, и с тех пор в доме все переменилось, в нем стало спокойней и уютней. Бенни тоже это заметил. Недавно он спросил у меня: «Ты действительно думаешь, что дух папы преследовал нас, а теперь он обрел покой?» Я ответила, что это определенно так и есть.
Да уже то, что Бенни вернулся домой, все меняет. На этот раз он действительно изменился после больницы, повзрослел, он берет на себя ответственность за все и много помогает. Мы снова можем разговаривать по-настоящему, как раньше, до того, как умер Кенджи и появились голоса. Бенни ходит в группу поддержки сверстников, и это очень сильно повлияло на его коммуникативные способности. Теперь он действительно слушает, стал гораздо более открытым, больше делится тем, что с ним происходит. Он говорит, что все еще что-то слышит, но голоса уже не пугают его так сильно, к тому же он отвечает им вежливо, но твердо, и у них нет нужды чувствовать себя отвергнутыми и разыгрывать из себя несчастных. Его врач тоже настроена оптимистично, хотя высказывается, конечно, осторожно. Она предупредила меня, что клиническое выздоровление не всегда проходит гладко, что возможны рецидивы. Я это знаю, и Бенни тоже, но мы оба верим, что вместе мы справимся.
Мы как следует поработали над домом, и теперь он выглядит по-настоящему красиво! Я даже шью занавески для комнаты Бенни из какой-то чудесной ткани, которую купила со скидкой для сотрудников в моем любимом магазине рукоделия. Я начала работать там неполный рабочий день, и пока что все прекрасно. Женщины-коллеги относятся ко мне дружелюбно, к тому же эта работа заставляет меня двигаться, выходить из дома, так что я теперь веду здоровый образ жизни. Сама возможность выходить из дома и общаться с людьми позволила мне осознать, насколько я самоизолировалась. Теперь я понимаю, что позволила своему горю и чувству вины из-за Кенджи отрезать себя от всего мира.
А еще я начала работать волонтером в Публичной библиотеке, помогаю своей подруге Кори. Это детский библиотекарь, вы с ней знакомы, и она дает мне читать детям книжки во время «детского часа»! Мне это так нравится, все эти маленькие личики, которые смотрят на меня снизу вверх, как цветы. Это мое самое любимое время в неделе. В общем-то я уже всерьез подумываю о том, чтобы доучиться на библиотекаря. Я знаю, что это не может произойти прямо сейчас, но это моя мечта.
Мечтать нужно, не правда ли? Так я говорю Бенни. Я говорю, что мы с его отцом много мечтали, и хотя некоторые мечты так и не сбылись, но самая замечательная сбылась, и эту мечту зовут Бенни.
С благодарностью,
Аннабель
Волны и скворцы, камешки и вороны…
Ты здесь, Бенни? Ты еще слышишь нас? Теперь сны – это единственное место, где мы можем с тобой связаться. Открой глаза. Видишь, где ты находишься?
Ты стоишь на вершине какого-то холма, озирая далеко простирающийся во все стороны пейзаж. Над твоей головой серое небо, в нем кружатся вороны, чайки и другие птицы. Дует легкий ветерок и доносит звуки, похожие на музыку, только она не похожа ни на один из известных тебе жанров. Это странная, диссонирующая, хотя и не отталкивающая симфония, и частью ее являются крики птиц, и есть в ней грохочущая басовая линия гигантских землеройных машин, которые работают вдалеке и выглядят с твоего холма как крошечные игрушки. Вглядевшись, ты понимаешь, что находишься на гигантской свалке, и возвышение, на котором ты стоишь, – это гора мусора, тысячи тонн мусора.
Твое лицо выражает восхищение и растерянность. Глядя на протянувшуюся на много миль свалку, ты начинаешь различать отдельные предметы: тут автомобильная покрышка, там унитаз. Потом ты начинаешь узнавать вещи. Ты видишь кучу разбитых снежных шаров, несколько осколков чайника и несколько потрепанных мягких игрушек. Клубок носков, погнутый пюпитр и похожие на осыпи кучи кассет, компакт-дисков и газет. Все предметы, которые текли из вашего дома, оказались здесь. Это конечная точка мечтаний твоей матери и всех ее благих намерений, и ты стоишь на ее вершине. У тебя подступает комок к горлу, и ты плаче