в точности так же, как от пряностей в котле, и этого диковинного аромата я не чувствовала ни до, ни единого раза после. Должно быть, матушка купила тот пирог здесь.
Вспомнив, с каким предвкушением она предложила мне его отведать, я поникла под ударом очередной волны скорби. Мне пришлось постараться, чтобы заговорить спокойным голосом.
– Как часто моя мать сюда приходила?
– Раз-другой, пожалуй? Может, и больше.
Кунегунда помешивала еду, не отводя взгляда от котла.
– Она умерла прошлой зимой, – прошептала я, с трудом выдавливая слова. Услыхав их, хозяйка посмотрела на меня. В ее глазах сквозила грусть, будто у нее сохранились о матушке крайне теплые воспоминания.
– Я слышала, что она захворала.
У меня по щекам побежали слезы. Как она могла услышать это здесь, в такой дали? Сколько народу к ней заходит? В городе ее все опасаются и считают похитительницей Урсильды. Я вспомнила купца, называвшего себя Готель, – торговца тканями, которого мы как-то повстречали в портняжной.
– Готель – имя вашего мужа?
Кунегунда издала тихий смешок.
– У меня нет мужа. Готель – имя этого места.
Старушка разломила хлеб из дровяной печи на две половинки и наполнила их похлебкой. Не удосуживаясь тем, чтобы вырезать на них кресты, подметила я. Потом она выставила еду на стол возле огня и кивком указала мне садиться. Я послушалась и принялась есть, не без усилий не давая себе торопиться и согревая ладони о хлеб, в который на самом деле хотелось впиться зубами. Рагу чудеснее этого я не пробовала никогда. Терпкое от чеснока и трав, оно источало густой запах свеклы. Мясо, которое я унюхала, оказалось крольчатиной, но гораздо более вкусной, чем существо, которое я зажарила в лесу. С хрустящей корочкой и горьковатыми нотками той пряности.
– Чем я могу тебе помочь?
Расправив плечи и собравшись с духом, я решила, что будет лучше напрямую заявить о своих намерениях.
– Я пришла предложить себя в качестве ученицы.
Сначала хозяйка рассмеялась – удивленным и веселым смехом – и подняла глаза к небу, будто вознося благодарственную молитву. Я заулыбалась в уверенности, что матушка была права и меня примут. Но через мгновение выражение лица у Кунегунды поменялось, и вся радость на нем померкла. Она посмотрела на меня с усталой грустью.
– Не уверена, что ты будешь здесь в безопасности.
Внутри у меня что-то оборвалось.
– Но башня… туман… Мне больше некуда пойти.
– На туман нельзя полагаться. Есть способы с ним сладить.
– Меня чуть не забили камнями в родном городе. Я уже кое-что понимаю в лекарском искусстве, – заговорила я в надежде стать более ценной в ее глазах. – Матушка была повитухой.
– Я знаю! – отрезала старуха, мигом разъярившись, будто из-за того, что я посчитала иначе. Настроение у нее переменилось. Глаза засверкали.
Я моргнула. Должно быть, удивление отразилось у меня на лице.
Она застыла, поняв, как резко только что заговорила.
– Прости меня. Но твоя мать не раз ко мне приходила. А я всех запоминаю. Ты не притомилась? На втором этаже есть запасная спальня. Я сержусь, когда не высыпаюсь как следует. Нам лучше побеседовать после того, как обе отдохнем.
– Буду признательна за позволение переночевать, – медленно отозвалась я, все еще изумленная ее резким нравом.
Хозяйка повела меня наверх, уже дружелюбно воркуя о том, как темно станет в комнате с закрытыми ставнями и как удобно мне будет лежать. Она говорила торопливо, будто пытаясь отвлечь меня от своей вспышки гнева нескончаемым потоком болтовни.
– Заходи-ка.
В спальне было высокое узкое окно, светлевшее блеклым сиянием зари. У стены стояла роскошная кровать с льняными простынями, покрывалом и перьевым матрасом. Я никогда не спала в такой прекрасной постели. Глаза у меня, должно быть, стали круглыми, как монеты. Я выдохнула:
– Благодарю.
Кунегунда кивнула и удалилась, сказав, что ей нужно запереть все внизу, прежде чем ложиться.
– Из-за охотничьего отряда.
Когда она закрыла за собой дверь, я подошла к окну и выглянула в огороженный сад. Один из воронов поменьше чистил крылья в птичьей купальне. Пока я за ним наблюдала, на меня накатило изнеможение от плотного ужина и долгой дороги. Я заперла ставни и забралась в кровать, но сонливость во мне боролась со страхом остаться непринятой в ученицы.
Я полезла в кошелек на поясе и вытащила фигурку матери-птицы. Взмолилась, потирая каменные изгибы: пожалуйста… пожалуйста, позволь мне остаться. Фигурка у меня в ладони потеплела и тихонько загудела, сгущая в окружающем воздухе туман. Тот заклубился рядом, обволакивая и оглаживая мне руки. Я задрожала, на глазах выступили слезы – и счастья, и скорби одновременно, – как и тогда, когда матушка посетила меня в саду. Это было настолько умиротворяюще, что вскоре я с улыбкой на губах погрузилась в пустоту между бодрствованием и сном, в которой не было места сновидениям. Какое-то время спустя мне почудилось, что я слышу голос матушки. На этот раз не демонический, а нежный. Иди к соседней горе, прошелестела она.
Я подскочила так стремительно, что спальня вокруг меня закачалась. И невозможно было понять, наяву это произошло или во сне.
Глава 12
Комнату озарял полуденный свет. Сперва я даже не поняла, где нахожусь. Потом все вспомнила – лес, кольцо камней, башню. Дымку, приходившую ко мне ранним утром, умиротворяющую и прекрасную. Та все еще реяла где-то на грани ощутимого. Сев в постели, я увидела, что с подоконника на меня глядят два ворона с блестящими разумом черными глазами. Давно они за мной наблюдают? Это Кунегунда открыла окно? Третий, самый большой, – хотя теперь и у него глаза казались черными – прилетел из сада и тоже устроился рядом с сородичами. Под этим оценивающим взором мне стало не по себе.
– Кыш, – шуганула я птицу. Та не шелохнулась.
Я затворила скрипучие ставни прямо перед всеми троими, вытеснив их наружу. Заперла за ними окно, послушала, как они хлопают крыльями и каркают. Прикрыла глаза, позволив себе насладиться вновь обретенным уединением. Потом мне вспомнился голос, который я услышала перед тем, как заснула. Наверное, он мне приснился. Если же нет, то матушка дала очень загадочный совет. Зачем идти к соседней горе? Я ведь только добралась сюда.
С лестницы тянуло запахом свинины и слышалось шкворчание жира над огнем. Сколько я проспала? Кунегунда даже успела зарезать свинью? Я нашла амулет матери-птицы под покрывалом, сунула его в кошель и спустилась вниз. На первом этаже хозяйка башни стояла в нескольких футах от огня, приглядывая за шипящим мясом и читая книгу. Мне бросились в глаза насыщенные краски на страницах. Рубиново-красный, темно-синий, золотой настолько яркий, что он чуть не сиял.
– Я накрыла стол снаружи, – сказала Кунегунда, не поднимая глаз.
– Снаружи?
Накануне было так холодно, что я все время куталась в плащ.
Старуха кивнула, отложила книгу и выложила еду на тарелку. Пахло замечательно.
Я пошла за ней к двери, ведущей в сад. Вокруг ванночки, в которой под утро купался ворон, разрослись колючки. Теперь птиц нигде не было видно. Тут и там вокруг купальни стояли статуи, что я видела ночью. Обнаженная женщина с руками, опутанными плющом и запачканными грязью. Несколько растрескавшихся нелепых созданий – полулюдей с рылами и рогами. И страшных тварей, изображавших языческих богов, вроде маминых кукол Пельцмертель… или моей фигурки, внезапно подумалось мне. Вдоль задней стены росли деревья с огненно-красными яблоками на ветвях. Трава под ними была усыпана листьями, похожими на золотые монетки.
Узловатые ножки стола кривились под стать булыжникам на земле, обструганная столешница гладко блестела. В середине ее высилась корзина с полудюжиной вареных гусиных яиц. Перед каждым из стульев ждала плошка с размоченным хлебом. Рядом пылал костер, от которого веяло уютным теплом. Кунегунда опустила на стол тарелку с кусками свинины, и мы сели. За плечом у нее суетливо свивал свои сети паук.
– Весьма похоже на парнишку, – сказала она, кивая на мою рубаху.
– Так заманчиво пахнет.
Принявшись за завтрак, я набила рот жирным мясом, сочным и соленым. И стала с жадностью жевать. И свинина, и яйца в особенности были невероятно вкусными. Мы погрузились в довольное молчание, наслаждаясь пищей. Чуть погодя я беспокойно улыбнулась Кунегунде, собираясь с духом, чтобы снова заговорить о цели моего прибытия.
– Матушка сказала, что вам нужна ученица. Это ведь правда?
– Да, – тихо отозвалась хозяйка со сдержанным лицом. Было очевидно, что она взвешивает каждое слово. – Прости, что я не вполне подобающе выразилась этим утром. Моя последняя ученица… все обернулось не очень ладно.
Я вспомнила матушкину историю об Урсильде.
– За мной никто не придет. Отец даже мое отсутствие заметит только спустя неделю.
В ее взгляде вспыхнул такой сильный гнев, что мне стало страшно.
– Даже если он умудрится сообразить, куда я пошла, у него не будет волчьей шкуры, – поспешно пошутила я, пытаясь разрядить обстановку и уберечься от перемен ее настроения.
– Речь не об этом, – ответила Кунегунда. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, но заговорила все равно сдавленно. – Я бы рада взять тебя в ученицы, только в этих лесах опасно. Чтобы остаться, тебе придется пообещать не выходить за каменный круг.
– Согласна, – горячо заверила я. – А какому ремеслу вы меня станете обучать?
Старушка кивнула и откашлялась.
– Я могу научить травничеству, сделать хорошей повитухой. Могу научить читать и писать. Могу научить старым обрядам…
У меня перехватило дыхание.
– Мне бы очень этого хотелось.
Самый большой ворон внезапно слетел откуда-то, где он прежде таился в саду. Каркнул, посмотрел на меня блестящими черными глазами и попытался запрыгнуть на стол.
– У него поменялся цвет глаз?
– Их трое. – Птица снова каркнула, словно соглашаясь. Кунегунда рассмеялась. – Эрсте делает, что хочет.