– Это отец твоего ребенка?
Фредерика кивнула и рассказала мне о юноше, в которого влюбилась, о молодом еврее, жившем в соседнем поселении. Несколько месяцев назад они втайне обвенчались.
Меня так потрясло ее описание Даниэля, что я с трудом смогла вслушиваться в дальнейшее. Дворяне порой выходили замуж за купцов, как Феба вышла замуж за Маттеуса, но высокородная принцесса, понесшая ребенка от еврейского крестьянина, казалась чем-то немыслимым. Когда я была маленькой, синагога в соседнем городе сгорела посреди ночи. Отец говорил, что это Бог ниспослал пламя, а вот матушка сказала, что поджог устроили злые люди, которые хотели прогнать евреев.
– Он был бы таким хорошим отцом, – промолвила Фредерика.
– Как ты оказалась в его поселении?
Голос у нее был усталым.
– Когда сильно похолодало, я больше не смогла спать в лесу. Нужно было найти, где остановиться. Какое-нибудь место, не имеющее никакого отношения к моему отцу. Я шла по торговому тракту на запад и повстречала купца, который направлялся в еврейское поселение. Оно показалось мне безупречным. Небольшое. Ни священников, ни князей, да и королевской гвардии не пришло бы в голову искать меня там.
Я снова посмотрела на Фредерику, впервые осознавая, насколько она умна. Как иначе ей удалось бы сбежать от отца? Судя по рассказам, у него был не менее острый ум.
– Я не собиралась влюбляться в Даниэля, – вздохнула принцесса. – Все вышло само.
Сопереживая ее горю, я в свою очередь рассказала о браке Маттеуса, о том, как он предпочел бы жениться на мне, и о том, что я отказалась стать его любовницей.
– Просто не смогла, – договорила я, удивляясь горечи и злобе в собственном голосе. Точно с такими же нотками Кунегунда упоминала о Церкви. – Не вынесла бы позора.
Фредерика внимательно посмотрела на меня.
– Он был тебе очень дорог.
Я надолго замолчала, глядя в темноту и понимая, что все подавленные чувства грозят вырваться наружу.
– Да, – призналась наконец, тщательно следя за голосом. – Но недостаточно. Мне нужно уважение, чтобы работать повитухой. Я хочу детей, хочу настоящую семью.
Фредерика не отозвалась. Я подумала о своих словах и о том, что могло быть жестоко говорить о стремлении стать матерью, пока принцесса пыталась решить, прерывать ли ей беременность. Когда я извинилась, та помрачнела, в отчаянии от судьбы, которую прочил ей отец. В конце концов мы заговорили о чарах, которые Кунегунда наложит наутро; они, казалось, завораживали Фредерику самой своей сутью, даже если творились не во благо. Когда она призналась, что мачеха научила ее нескольким заклинаниям, я сразу вспомнила слухи о ручном зеркале королевы, и у меня захватило дух.
– Ты пробовала старые обряды?
Фредерика медленно кивнула, напуганная моей горячностью. Я постаралась себя обуздать.
– А твой отец знает?
– Ни в коем случае. Мы все скрывали.
Ее смелость меня вдохновила. Принцесса втайне выучилась старым обычаям, сбежала от брака по расчету, спряталась от отца в этих лесах, а я тут боялась влезать в шкатулку какой-то старухи.
– Мне нужно кое-что сделать, – заявила я, выбираясь из постели. – Скоро вернусь.
– Хорошо.
Фредерика завернулась в одеяло.
Я прокралась вниз по лестнице, прислушиваясь к движениям наверху и наслаждаясь тем, что противлюсь Кунегунде. На первом этаже башни было тихо, если не считать моих шагов. В очаге под снадобьем, запаренным в плошке, мерцали угли. Я подошла к аптекарскому шкафу и открыла ящик, в который Кунегунда положила ключ. Зажгла маленькую свечу и на цыпочках спустилась в подвал. Огонек замерцал и зашипел, когда я шагнула в темноту под сводом двери. Я огляделась. Куда она положила шкатулку? Я проверила за бочками в кладовой, но ничего не нашла. Проверила в ящиках в углу, и тоже безуспешно. А потом, обыскивая полки, споткнулась о выступающий камень. Присела, чтобы его вытащить, и обнаружила шкатулку спрятанной под полом. В ней шумно перекатывались сушеные фрукты, и у меня вырвалось радостное ругательство.
Я открыла шкатулку, забрала три яблока, понадеявшись, что такую убыль Кунегунда не заметит, опустила крышку обратно и заперла шкатулку, затаив дыхание. Только когда та вернулась в свой тайник в подвале, а ключ лег в ящик наверху, я снова смогла вдохнуть. И сразу отломила и съела кусок сушеного альрауна, а остаток завернула в ткань, купаясь в своей непокорности. Задув свечу, я вспомнила, что нужно вымыть руки. Я проделала все так тихо, как только смогла, а затем на цыпочках вернулась наверх, чувствуя себя более чем уверенной в том, что по праву взяла бывшее моим изначально.
Когда я проскользнула обратно в комнату, Фредерика лежала на боку и как будто уже спала. Я спрятала альраун в глубь кошелька и легла, пытаясь вспомнить, на каком месте беседы мы остановились. Пока я думала, она повернулась и посмотрела на меня. Сказала:
– Так здорово, что ты здесь. Хорошо, когда есть с кем поговорить.
Я улыбнулась.
– Не обязательно сразу решать, стоит ли накладывать чары. Готова поспорить, что Кунегунда позволит тебе остаться подольше.
– Королевская гвардия приближается. Если они найдут меня в таком виде…
– Ни один мужчина не может видеть внутри круга. Здесь ты в безопасности.
– Ульрих может, – вздохнула принцесса. – Если он с ними…
Сквозь щели ставней пролился бледный лунный свет. В глазах у нее стояли слезы.
Глава 18
Когда я проснулась на следующее утро, Фредерика сказала, что всю ночь провела в раздумьях. Это родители Даниэля отправили ее в башню, но теперь она сомневалась, что сможет пойти на исполнение заклинания, не поговорив с ним самим. Принцесса решилась узнать у Кунегунды, позволит ли та остаться до завтра, и спросила меня, не соглашусь ли я тогда пойти с ней к ее возлюбленному. Она боялась, что не сможет найти обратную дорогу к башне без моей помощи. Когда я рассказала, что Кунегунда запрещает мне покидать круг, Фредерика предложила улизнуть. Она сказала, что поселение всего в часе езды верхом. Мы могли бы обернуться туда и обратно за одну ночь, если погода не подведет.
– Хорошо, – согласилась я, горя жаждой завоевать ее доверие. – Так и сделаем.
Принцесса улыбнулась и попросила называть ее Рикой, пока мы не спустимся вниз. Перед тем как выйти из спальни, я достала матушкино ручное зеркальце и всмотрелась себе в глаза. Зрачки прекратили разрастаться, а тонкое красное кольцо вокруг них стало медным. Достаточно близко к тому, что получалось от употребления порошка, и едва ли заметно для Кунегунды. Слава богам, подумалось мне. День накануне был утомительным.
Кунегунда пекла что-то к завтраку из айвы и сыра, которые принесла Рика. Все три ворона устроились на потолочной балке над ней, жадно наблюдая за стряпней. Птицы не издавали ни звука, но от их вида нахлынуло беспокойство. Они сидели там и прошлой ночью, когда я прокралась вниз? Могла Кунегунда смотреть за мной глазами Эрсте, пока я воровала альраун?
Входя за мной в комнату, Рика вдохнула запах обжаренного теста, охнула и порывисто прикрыла рот рукой.
– Извините, – сумела выдавить, оглядывая комнату в поисках выхода.
Утренняя дурнота. Я отвела ее в сад, и она извергла содержимое желудка в сугроб.
Через мгновение ей полегчало.
– В последнее время это случается все чаще.
– Так почти всегда бывает на ранних сроках беременности. Если ты решишь оставить ребенка, через пару месяцев все почти наверняка пройдет.
Она грустно усмехнулась.
– Не могу дождаться.
Взгляд у меня упал на птичью купальню в нескольких футах от нас. Я посмотрела через плечо, не последовал ли за нами какой-нибудь из воронов или сама Кунегунда. И стала выгребать снег, скопившийся в чаше, пока не показались знаки. Жестом подозвав Рику к себе, я тихо спросила:
– Ты раньше видела что-нибудь подобное? Они и на ручных зеркалах, и в ее книге заклинаний.
Принцесса подошла поближе и заглянула в купальню. Я наблюдала за ее лицом в поисках признаков узнавания. Немного погодя она подняла глаза на меня. Взгляд у нее был неподвижен.
– Это водяной шпигель [10].
– Мачеха научила тебя читать такие знаки? Откуда взялся старый язык? Кто на нем говорит?
Она крепко сжала губы.
– Не могу сказать.
– Почему нет? – взмолилась я, смотря на нее и чувствуя, как внутри поднимается ужас. Неужели и она откажется рассказать мне о старых обычаях? Слова полились из меня потоком. – Рика, это зеркальце, в которое мы смотрелись прошлой ночью, принадлежало моей матушке. Она умерла той зимой. Я знаю, что знаки – это старый язык, только Кунегунда говорит, что я не готова его изучать, и явно что-то скрывает…
– Мне жаль твою мать, – перебила принцесса с каменным лицом. Ее сдержанность приводила в бешенство. – Но я ничем не могу помочь. Мне уже лучше. Идем в дом. Я начинаю замерзать.
Она пошла обратно к башне, не оставляя мне возможности себя удержать.
Я моргнула, глядя ей вслед и чувствуя себя уязвленной. Почему Рике не поделиться со мной знаниями? И как уверенно прозвучал отказ. Будто не она из нас двоих младшая. Я стала накидывать снег обратно в птичью купальню, размышляя, как заполучить ее доверие. Когда я закончила и вернулась внутрь, Рика делилась с Кунегундой своими сомнениями. Бабушка слушала, вдавливая в тесто кусочки айвы и сыра.
– Я понимаю, – сказала она, когда принцесса замолчала, и посмотрела моей подруге в глаза. – Это трудный выбор.
– Слишком трудный, что совершить его запросто, – заметила я. – Можно ей остаться у нас, пока она принимает решение?
Кунегунда перевела взгляд с меня на Рику, нахмурив брови.
– Нет никакой нужды решать сегодня. Мы можем завершить заклинание завтра или спустя неделю. Полагаю, ты можешь пожить здесь до тех пор.
Фредерика вздохнула с облегчением.
– Вы очень любезны.
Кунегунда вернулась к готовке и отозвалась подозрительно мягким голосом: