Кунегунда вскинула руку, преграждая мне путь. Тем же самым жестом, которым предупредила мой побег за несколько недель до этого, когда мы услыхали королевскую гвардию. Я проследила за ее взглядом и увидела, как в еловой рощице по сугробам торопливо трусит лиса. Маленький рыжий зверек, тонконогий и востроносый. Сквозило что-то странное в ее движениях и в том, как она задирала морду и нюхала воздух. Глаза у нее были дикими.
– Убегает, – отметила Кунегунда.
Лиса стремительно поскакала на восток, а я услышала далекий звук. Долгий, высокий и пронзительный. Крик. Сердце у меня испуганно заколотилось. Было похоже на голос Рики.
– Не двигайся, – прошипела Кунегунда. Вытащила из сумки сушеный альраун и надкусила плод, даже не таясь. Потом сурово глянула на меня и пробормотала то же заклинание, что и в прошлый раз. – Лиик хаптбхендун фон хзост. Туид хесту.
Не успела я задуматься, что означают эти слова, как у меня онемели кончики пальцев. Волосы на голове зашевелились, а душа в плоти ощутимо затрепетала. Господи боже, с ужасом подумала я, когда чары вырвали мой сопротивляющийся разум из тела. Все, что свершилось, и правда обратимо.
На мгновение я стала ничем. Вернее, стала светом и тенью, туманом и ветром, ничем и всем одновременно. А в следующий миг уже парила над еловым морем в теле той птицы, а подо мной с головокружительной скоростью проплывали деревья. Вдалеке среди бескрайнего моря крон высилась соседняя гора. Поначалу в этом новом мысленном пространстве не было слов, только восходящие потоки ветра и тревожное чувство даримой им опоры. Снизу долетали едва слышные голоса. И сильно пахло лошадьми и людьми.
Мы нырнули туда. Мы. На осознание этого ушло время, но в пространстве разума действительно были мы. Все ощущения испытывала не я одна; со мной внутри птицы умещались другие души. Наши мысли и чувства все перемешались. Беспокойное неодобрение качества бытия лошадей и людей. Это Эрсте. Я с трудом смогла разобрать, где кончаются его мысли и начинаются мои. С нами был и другой разум, третий по счету. Более сложный, наводненный замысловатыми думами и горящий такой яростью, что его близость опаляла. Кунегунда.
Мир накренился, и мы опустились на самую нижнюю ветку ели. Поляну под нами укрывал снег. В самой середине в своей изодранной одежде и с растрепанной косой стояла Рика, сжимая стрелу, пронзившую ей бедро. Ярко-красное оперение у той на хвосте подрагивало, пока принцесса пыталась осмотреть рану. Рика, завопила я с разрывающимся сердцем. Слово вылетело из клюва ворона, обратившись птичьим криком. Кхарр!
Рика перепуганно глянула вверх, стрела упала на снег.
На краю поляны поднял глаза человек в маске, слезавший с лошади. Посмотрел на птицу на ели, затем снова обратил внимание к своей жертве. Его лошадь несла цвета принца Ульриха, как и в моем сновидении: зелено-черное знамя с изображением волка. Мужчина подошел к Рике, взирая на нее из-за маски пустыми глазами. Осклабился:
– Неверная девица! С кем из этих грязных мужиков ты легла? Из какой он деревни?
Рика не произнесла ни слова, по ее щекам покатились слезы.
– Мы вас видели. Кто он? – Человек в маске как будто разъярился за своего хозяина. – Назови его имя!
Принцесса горячо замотала головой.
– Как ты посмела предать своего мужа?
Рика попятилась и рухнула в сугроб. Когда мужчина двинулся на нее, я заметила это. Напряжение в воздухе. Чем ближе он подходил к ней, тем теснее придвигался иной мир. Когда мужчина сорвал с нее ожерелье, я поняла, что пришла пора обрушиться на него ураганом перьев. Вот она. Сцена из моих снов.
Но как только Эрсте приготовился повиноваться моему порыву, Кунегунда дала понять, что хочет оставаться на месте. Нет-нет-нет, подумала я, перебивая ее волю. Мы должны напасть. Мир заколебался от того, что птица замотала головой, не в силах разобраться в противоречивых приказах. Когда к нам вернулось зрение, человек в маске уже вынул из ножен свой кинжал, жуткий серебряный клинок с усыпанной изумрудами рукоятью. Лезвие очаровало разум ворона. Тот больше не смог оторвать от него глаз.
Мужчина занес кинжал над грудью Рики. Она попыталась и не сумела встать, убегать было поздно. Дрожащие от холода губы принцессы зашевелились, шепча молитву.
«Хэр дорнс!»
Вопль, заполонивший наш разум, принадлежал мне. Сначала безмолвный – чистая мысль, бессловесное выражение ужаса – он затем переродился в крик птицы. Кхарр!
Мужчина посмотрел наверх; ожерелье Рики болталось у него в руке. На мгновение я испугалась, что он каким-то образом все поймет, схватит лук и нас пристрелит. Но тот лишь отвернулся, качая головой, и бросил ожерелье в сумку. А потом вновь обратил все свое внимание к принцессе и вонзил клинок ей в грудь.
Рот у нее открылся в беззвучном крике. Глаза широко распахнулись и отчаянно заметались. Тело обмякло. С губ полилась кровь. Я со скорбью в сердце увидела, как душа бледной струйкой оставляет ее тело и растворяется в ином мире.
Мужчина осмотрел руки принцессы, вытянул кинжал и отрубил один палец. Напряжение в воздухе сгинуло.
Рика лежала бездыханной в сугробе, из ее груди медленно сочилась кровь. На какой-то миг единственным звуком стал шорох падающего снега. Когда мужчина вложил клинок в ножны, волк на рукояти сверкнул в солнечном луче. Я попыталась перевести взгляд на тело Рики, затапливая горем наше общее пространство разума, как бурной рекой, которой больше некуда деваться. Птица испустила сдавленный звук, и мир задергался из стороны в сторону от того, что Кунегунда изъявила свое желание убираться прочь.
Нет, снова перебила я. Постой…
Спор дал ворону свободу выбирать самому. Он метнулся к кинжалу. Мужчина замахнулся и ударил нас, когда Эрсте когтями вытягивал оружие из ножен.
И тут Кунегунда снова возобладала и, подняв нас над деревьями, повлекла обратно к телам, оставшимся позади; неся тяжелый клинок, мы теперь летели заметно менее плавно. Пронизанная ужасом, я безуспешно попыталась нас развернуть. Следующее, что я помню, – как мы шлепнулись в снег рядом с нашими скорченными телами. Я ощутила, что Кунегунда вырывается из тела птицы; а потом и Эрсте ушел и тут же слился с туманом. На какой-то кошмарный миг я в одиночку поддерживала жизнь в его теле, прежде чем тоже смогла освободиться…
Разлепив веки, я обнаружила себя лежащей на боку возле ельника рядом с открытой сумкой. Пошевелиться было невозможно. Руки и ноги казались деревянными. По коже как будто вышагивали муравьи. Меня затопило такой горечью, что я застыла в снегу, отдавшись обездвиживающему холоду.
Потом, наконец подняв взгляд, я увидела Кунегунду, стоявшую на коленях в нескольких футах от меня; старуху пошатывало от попыток удержать равновесие. Перед ней распластался Эрсте, брошенный кинжал валялся в сугробе. Увидев, что я смотрю на нее, она невнятно выкрикнула:
– Что ты натворила!
Я бы не смогла ответить, даже если бы захотела. Язык у меня прилип к небу. Но ее отношение меня потрясло. Она оплакивает птицу, когда мы только что увидели, как умирает Рика?
Немного погодя мне удалось сесть, но я почти сразу упала обратно. Попыталась еще раз. Голова закружилась сильнее, чем когда-либо прежде.
– Ты перестала принимать порошок, – пробормотала Кунегунда, глядя на меня. – Украла альраун. Надо было догадаться. Твои глаза…
Я задрожала, наконец медленно поднимаясь и глубоко дыша. Что-то надломилось у меня в груди, будто лед на берегу озера по весне.
– Как ты могла прогнать Рику?
По мере произнесения слов составлять их становилось все легче. Язык покалывало.
– Всем было приказано сообщать о ней под страхом смерти. Если бы король прознал, что мы ее укрывали…
– Она погибла из-за тебя.
Кунегунда тихонько усмехнулась.
– Лучше она, чем мы.
Ее бессердечность привела меня в ужас. Я закричала:
– Она мертва, Кунегунда! Тот человек ударил ее ножом в сердце!
– Я видела.
– Ты солгала насчет альрауна. Давала мне порошок, который отнял мой дар.
– Твой дар? Так твоя мать это называла? – Дыхание Кунегунды ледяными клубами срывалось у нее с губ. – Наши души не закреплены должным образом в телах. Вот почему они покидают плоть. Вот почему мы способны чувствовать приближение иного мира. Ты снова слышала голоса? И потому хотела напасть на этого мужчину?
Рот у меня открылся.
– Да, но…
– Демоны славятся своим вмешательством в дворцовые интриги. Им нет дела до жизней простого люда. Тот человек мог нас убить. Мы были скованы телом птицы. А у него был лук!
– Ты сама ешь альраун!
Кунегунда открыла рот, чтобы заговорить, но никаких слов не последовало. Она закрыла глаза, словно желая успокоиться. Немного погодя снова сдавленно заговорила:
– Ты не понимаешь, насколько опасен мир мужчин. Я вправе заставлять этого демона молчать, покуда ты не выучишься настолько, чтобы уметь сама себя защищать. Если встрянешь в склоки, творящиеся на соседней горе, ты пострадаешь.
– Это не демон, – сухо возразила я. – Это матушка. Голос, который со мной говорит, принадлежит матушке.
Кунегунда уставилась на меня янтарными глазами, блеснувшими в тусклом свете. Во всем безбрежном лесу не было слышно ни звука.
– Знаешь, почему отец сказал тебе, что я умерла?
Я потерянно моргнула. Покачала головой.
– А шрам, который был у твоей матери на щеке. Она упоминала, как его заполучила?
На меня навалились воспоминания об этом шраме и о том, как я обсуждала его с лекарем. Воздуха как будто стало не хватать.
– Несчастный случай на охоте.
Кунегунда натянуто улыбнулась.
– Ничего подобного. Твоя мать была здесь в день, в который Альбрехт пришел за Урсильдой. Это князь ее ранил, когда она пыталась сдернуть у него со спины волчью шкуру.
Я неверяще уставилась на нее. Неудивительно, что матушка не любила говорить об этой истории.
– Рана загноилась. У меня ушло шесть недель на то, чтобы ее залечить. Твой отец обвинил меня. Он считал, что ездить ко мне небезопасно. Истина в том, что он прав. Здесь не будет безопасно, пока я не найду способ уничтожить волчью шкуру.