– Ваше императорское и королевское величество, я уповаю на то, что моя дочь оказалась полезной. Как вам хорошо известно, есть еще один предмет, который я хотела бы с вами обсудить. Могу ли я теперь обратить ваше внимание к нему?
Король моргнул, как будто забыл, что она здесь.
– Нам сейчас не до ваших проповедей, святая госпожа. Прежде всего должен быть решен вопрос с тем, кто убил мою дочь. Стража!
Люди по обе стороны помоста выступили вперед, ожидая приказа.
– Закройте ее в западных покоях.
Сердце у меня поникло. Меня станут держать взаперти? В отчаянии я повернулась к Беатрис.
– Моя королева, – прошептала горячо, пытаясь привлечь к себе внимание.
Она встретилась со мной взглядом, сверкнув золотистым сиянием глаз.
Мне пришлось соображать быстро, чтобы сказать именно то, что могло возбудить ее любопытство, не раскрывая мою ересь никому другому. Нужно было завладеть ее интересом. Мысли у меня заметались. Рассказы о ее воспитании, о чародейке, которая ее растила. Возможно, Хильдегарда их не знала. Дворяне как будто не внимали такого рода молве.
Я улыбнулась королеве, пытаясь выглядеть угодливо, чтобы никто не понял, к чему я клоню. Присела в поклоне.
– Для меня большая честь увидеть вас. Моя матушка очень хорошо отзывалась о вашей бабушке.
Беатрис моргнула и слегка приподняла брови, настолько неприметно, что я сама усомнилась в увиденном.
Хильдегарда озадаченно глянула на меня, но только покачала головой, похоже, не придав значения тому, что сочла невинной лестью. Потом повернулась к королю.
– Я бы подождала вместе с дочерью, ваше величество, если это позволительно.
– Позволительно, – промолвил тот. Затем обратился к стражникам: – Следите, чтобы они не вели разговоров наедине.
Глава 29
Двое людей короля заперли нас в западных покоях – темном и гулком месте с каменным полом и без единого окна. Когда гвардейцы зажгли факелы вдоль стен, посередине комнаты обнаружился до смешного богато украшенный стол. Сделанный из дерева, он весь был покрыт витиеватой резьбой, окружавшей королевский герб. Вдоль стен стояли скамьи. В соседние комнаты, наверняка не менее роскошные, вели три двери. Я опустилась на одно из сидений, утопая в море страха и вины за то, что подвергла Маттеуса опасности.
Хильдегарда села напротив с разочарованным лицом. А потом повернулась ко мне, и выражение его стало суровым. На долю секунды я испугалась, что она собирается спросить о моем обращении к Беатрис, но матушка хотела обсудить другое.
– Почему ты не предупредила меня, что назвала Ульриху чужое имя? Мы могли бы подготовиться.
Я моргнула, глядя на нее. Эта ошибка сейчас была последней из моих забот. Я пожала плечами, раздраженная тем, что потеря рычагов давления как будто тревожила ее более всего прочего. Для человека, утверждавшего, что служить важно лишь дому Господню, она казалась чрезмерно обеспокоенной одобрением короля. Но теперь я, как никогда прежде, нуждалась в ее защите, а потому не могла позволить себе выдавать досаду.
– Совсем вылетело из головы. Простите.
– А история с мужем-простолюдином Фредерики. – Голос у настоятельницы дрогнул от разочарования. – И это правда?
Посмотрев ей в глаза, я поняла, насколько опасно было в таком признаваться. Праведной женщине полагалось быть искренней. Я собралась с духом и кивнула.
Взгляд у нее стал умоляющим и растерянным.
– Почему ты мне не сказала?
Я снова моргнула. Там, где Кунегунда бы окутала себя молчанием и холодом, настоятельница выказала сострадание и стремление понять. В груди у меня заворочался стыд. Это еще ничего. Если бы она только знала обо всей моей лжи. Я глубоко вздохнула, решив, что сейчас лучше всего признаться честно. С такого рода обманом могла примириться даже праведница.
– Муж действительно был, – прошептала я. – Но он до сих пор жив. Я пытаюсь его уберечь.
– Ох, – сказала Хильдегарда, распахнув глаза. А через миг кивнула, оставив этот предмет, и я поняла, что прощена.
Вскоре после этого, ранним вечером, я удалилась в одну из спален, опасаясь от усталости и переживаний совершить новую ошибку, от которой подозрительность Хильдегарды только окрепнет. Раздеваясь, я размышляла о беседе с королем и тревожилась о том, насколько плохо она прошла. Сколько времени мы здесь проведем? Где сейчас Маттеус? С ним все в порядке? Смогло ли мое заявление заинтересовать королеву?
Лежа в постели, я помолилась Матери и попросила указать мне путь, но ко мне не сошли ни голос, ни видение. Я потерла изгибы фигурки, отчаянно пытаясь понять, почему она замолчала именно теперь, когда я больше всего в ней нуждалась. Никаких благословений на этих землях как будто бы не было. Я заснула, отчаянно волнуясь о безопасности Маттеуса и чувствуя себя безнадежно потерянной. Со дня смерти Рики я следовала советам Матери, насколько могла. Что за ошибка привела меня в ловушку, в эти запертые покои? Почему прием у короля пошел решительно не так?
Нас держали под замком долгими днями. Каждое утро стражники приносили еду, и я спрашивала, удалось ли найти Ульриха, но ответ всегда был отрицательным. За завтраком Хильдегарда радостно говорила о моем предстоящем обете, как будто ничуть не сомневаясь в том, что я вернусь в аббатство вместе с ней. Я пыталась изображать нетерпение, но из-за стремительно падавшего настроения мне постепенно становилось все труднее продолжать этот спектакль.
Большую часть времени Хильдегарда и Вольмар проводили за большим столом, и монах вел записи в травнике, над которым работала настоятельница и который, по их словам, был сборником всех потаенных свойств каждого Божьего творения. После того как стража приносила ужин, Хильдегарда на целые вечера удалялась в свою спальню для размышлений. Из-под двери доносились ее тихие молитвы.
Дни сменялись неделями, королева так и не появлялась, и я перестала надеяться на то, что смогла захватить ее внимание. Опустошенная, я больше не находила в себе силы изображать рвение к праведной жизни. Когда Хильдегарда заводила речь о церковных санах, я только вежливо кивала. У матушки и Вольмара заметно истекало терпение. Однажды утром, на третьей неделе нашего заключения, когда они полагали меня еще спящей, я подслушала их разговор в соседней комнате. Хильдегарда высказывала монаху сомнения в моей приверженности грядущим обетам. И спрашивала, замечает ли тот, что мой интерес угас. Когда Вольмар не высказал уверенности, она выразила обеспокоенность тем, что Ульриха никак не задержат. И сказала, что он наверняка скрылся, так что нам стоило бы покинуть это место. Во время завтрака матушка неприкрыто изучала меня пристальным взором бледно-золотистых глаз, словно рассчитывая благодаря одному лишь наблюдению разгадать мою истинную природу. Если она уедет без меня, подумалось мне, не отправит ли меня король в какую-нибудь тюрьму похуже? Возможно, лишь ее присутствие уберегло меня от настоящей темницы?
Остаток дня я провела в попытках возобновить представление и выказать приверженность праведной жизни. Старалась помогать Хильдегарде и Вольмару. И даже посидела с ними, пока они трудились над травником, задавая вопросы и стараясь создать видимость интереса.
После вечерней смены караула я сидела на скамье и слушала, как настоятельница диктует монаху свойства розового кварца, как вдруг снаружи раздались шаги.
В замке щелкнул ключ.
В комнату стремительно вошла королева. Ее золотые косы оплетали голову подобно короне. Когда она повернулась к гвардейцам, сердце у меня зачастило. Наконец-то, спустя целую вечность.
– Идите, – бросила она, жестом прогоняя стражей. – Поиграйте в кости в зале.
Те быстро удалились, несомненно, охотно оставляя скучный пост.
– Прости меня, Хаэльвайс, – сказала королева, взглянув на меня гордыми, царственными золотыми глазами. – Я хотела прийти раньше, но пришлось подождать, пока оба стражника будут из моих людей. Кто ты на самом деле?
Сердце исполнилось облегчением. Я вознесла короткую благодарственную молитву.
– Меня зовут Хаэльвайс из Готель, ваше императорское и королевское величество. Я дочь Хедды-повитухи и рыбака, имени которого не хочу называть.
– Она послушница в моем аббатстве, – добавила Хильдегарда.
Королева вгляделась мне в лицо, нахмурив брови.
– Но ты одна из нас…
Вольмар подозрительно прищурился.
– Из кого?
Беатрис не обратила на него внимания, повернувшись ко мне и Хильдегарде.
– Вы едите альраун. Обе. Я вижу это по вашим глазам.
– Мы принимаем настойку из освященного корня, – поправила Хильдегарда, взглянув на монаха.
– Я задал вам вопрос, – напомнил тот. – Попрошу вас ответить.
Беатрис испустила звонкий смех, раскатившийся громче, когда она повернулась к нему с сухой улыбкой.
– Попрошу вас не забывать, что вы находитесь в императорском замке. Я королева и императрица. Я могу отдать вас под стражу ради собственного удовольствия.
Лицо у Вольмара побагровело, а на висках забились вены.
Беатрис мило улыбнулась, как будто довольная его унижением. Затем повернулась ко мне.
– Хаэльвайс, неведение – сущая пытка. Одна ты из нас или нет?
Я глубоко вздохнула. Это была она. Возможность. Но попроситься в круг значило отказаться от своего спектакля. И отвергни меня королева, я бы осталась ни с чем.
– Хаэльвайс? – обеспокоенно спросила Хильдегарда. – Почему ты колеблешься? О чем вы говорите?
Я закрыла глаза, внезапно ощутив давление в висках.
– Я не одна из вас, – сказала, подняв взгляд и посмотрев прямо на королеву. Мой голос эхом заметался над полом. – Но хочу ею стать.
В зале надолго воцарилась тишина.
Потом королева радостно рассмеялась с полными восторга глазами.
– Mervoillos! Как ты о нас узнала?
– От Фредерики и Урсильды.
– Хаэльвайс? – снова растерянно спросила Хильдегарда. – Что ты имеешь в виду?
Я тяжело вздохнула и полезла в кошель за фигуркой, хотя боялась, что это оттолкнет ее раз и навсегда. Но другого выхода я не видела, и если так можно было завоевать доверие королевы, не имело значение, что подумает настоятельница.