– Хаэльвайс? Куда ты делась? – Маттеус выглядел так, будто узрел привидение. – Гром и молния, – прошептал он полным благоговения голосом.
В мешках у нас нашлось по сырной голове, завернутой в полотно, и по бурдюку с вином. Мы поели на ходу прямо в седлах, скинув капюшоны, чтобы видеть друг друга в туманной ночи.
Маттеуса так завораживал плащ, что он вывернул его наизнанку, надеясь понять, как тот работает. И попросил меня рассказать о рунах на манжетах. Пока мы ехали, я поведала ему о плодах альрауна, о том, как матушка навещала меня в саду, и о ворожее в лесной башне, у которой училась. Потом о рунах, которыми она вела записи в книге, о заклинании, что перенесло ее душу в тело ворона, о фигурке, полученной от матери, и о голосе, говорившем со мной через нее. И наконец, о преступлении, свидетелем которого мне выпало стать; тогда я объяснила, что кинжал, полученный от королевы, и стал орудием убийства Фредерики.
Услышав о том, что Ульрих пытался со мной сделать, Маттеус разъярился.
– Он что?!
У меня ушел целый час на то, чтобы его утихомирить.
После всех объяснений я показала ему матушкино зеркало, украшенное рунами, и рассказала о заклинании, которое Беатрис научила меня читать. Проведя пальцами по знакам на оправе, Маттеус покосился на меня, как будто не вполне способный поверить моим словам.
Я его не винила. Повествуя эту историю вслух, я сама себе верила с трудом.
Приблизившись к городу, мы спрятали еду и натянули капюшоны. Стоило нам это сделать, как Маттеус исчез, и рядом со мной осталась только белая лошадь без всадника. Было бесконечно странно смотреть вниз и видеть лишь светлую спину Небель там, где находилось мое тело. Я накинула капюшон ей на голову, и она тоже пропала, так что теперь мне казалось, будто я плыву над землей. Маттеус повторил за мной. Мчась мимо городской стены, я взглянула на красные отсветы огней в башнях. И представила, как дозорные слышат топот наших невидимых лошадей, бегущих по пастбищу. Дома они наверняка станут рассказывать женам о призраках с нотками неверия в голосах.
Мы пронеслись мимо них и дальше скакали по старому торговому тракту, покуда город у нас за спиной не обратился смутной тенью. Дорога тонула в густом тумане, блестевшем в предрассветном сумраке. На обочине показался гнилой деревянный столб, как будто из тех, что использовали для повешенья. Я уже собиралась попросить Маттеуса снять капюшон, чтобы увидеть, где он находится, но тут со стороны леса донеслись далекие голоса. Шум драки. И пьяные возгласы.
– Надо ехать дальше, – тихо сказал Маттеус. – Люди, которые не спят и пьют в такой час, могут быть опасны.
Вглядываясь в чащу, я порылась в кошельке в поисках фигурки и помолилась Матери, испрашивая защиты. Немного погодя голоса затихли. Над дорогой стелился туман. Горизонт розовел первыми лучами восходящего солнца. Когда больше никому из нас не удалось расслышать ни звука, мы сняли капюшоны и повели лошадей в сторону от дороги в поисках места для привала.
После всех минувших событий я даже не удивилась, наткнувшись на безупречное место для отдыха на безопасном расстоянии от тракта. На поляне, усыпанной молодой порослью, скрывалась старая хижина. Наше путешествие казалось благословленным, это убежище – предначертанным. На краю поляны, примерно в дюжине футов от дома, журчал ручей. Сама постройка была древней, от крыши осталась почти одна только виноградная лоза. Блеклая луна опускалась к горизонту, всего в сутках-двух от полной. Я улыбнулась увядающей красоте нашего лагеря, а вот Маттеус казался отстраненным. Пока мы привязывали лошадей у ручья, я поняла, что его что-то беспокоит.
Когда он лег рядом со мной в хижине и повернулся на бок, чтобы посмотреть на меня, выражение лица у него было серьезным.
– Твой отец считал тебя мертвой, – сказал Маттеус, подперев голову рукой. – Он был потрясен, когда я сказал ему, что ты намеренно оставила город.
Это открытие меня позабавило. Мне даже в голову не приходило, что отец заметит мое отсутствие. Но само собой, в какой-то день он явился к ужину, собираясь сообщить новости о беременности Фелисберты или пристыдить меня за неподобающую пищу. Я представила, как он заходит в нашу хижину, зовет меня по имени и затем возвращается домой, гадая, куда я ушла. Сколько раз он пытался меня застать, прежде чем счел умершей?
– Как давно это было?
– Прошлой осенью. Я время от времени тоже приходил узнать, не вернулась ли ты. К февралю мне стало казаться, что твой отец прав. Я был вне себя от радости, когда Феба сказала, что стражники искали некую Хаэльвайс.
Договорив, Маттеус внезапно отвернулся, так что я больше не видела его лица.
Я снова задалась вопросом, что с ним сделали, когда он пришел искать меня в замке, но мне не хотелось на него давить.
Через мгновение Маттеус встряхнулся, оставляя тревоги, повернулся ко мне. Коснулся рун на тарнкаппене, который мы натянули на себя, чтобы укрыться от холода, и распахнул сияющие глаза.
– Хаэльвайс. Мы же как будто очутились в одной из твоих историй. Мы выполняем поручение чародейки, нацепив тарнкаппены и неся с собой волшебное зеркальце. – Он разразился отрывистым смехом и покачал головой. – Борода Фредерика… все твои сказки о ворожеях и феях, заколдованных зеркалах и чудесных растениях. Я думал, ты их сочиняешь. Но… Хаэльвайс… – Серые глаза у него загорелись, тревожные, почти лихорадочные. – Они правдивы, все до единой, да?
Я покачала головой.
– Нет.
– Верно. Верно. – Он закивал, волосы упали ему на глаза. Торопливо заговорил, спотыкаясь и глотая окончания. – Я знаю. Знаю. В них все не дословно. Но они говорят о старых временах, которые предшествовали нашему. О том, что было возможным…
– В древних сказаниях.
Он взволнованно посмотрел на меня.
– Да.
Я порылась в кошельке. Теперь как будто было самое время показать ему фигурку. Я раскрыла ладонь, чтобы он ее рассмотрел. Черный камень блеснул в сумраке.
– Вот что подарила мне матушка.
Маттеус взяла амулет и вздрогнул, завидев ее обнаженную грудь, крылья и когти. Лицо у него потемнело.
– Я не понимаю. Похоже на демона.
Сердце у меня упало. Мне нужно было, чтобы он воспринял ее так же, как я сама.
Я рассказала ему, что моя матушка тайно поклонялась Матери, а голос, говоривший со мной уже несколько месяцев, принадлежал ее богине. И пересказала объяснения Беатрис о том, что Мать была древней женой Отца, которую все позабыли, когда тот стал широко почитаем. Едва я упомянула настойку, которую дала мне Хильдегарда, Маттеус восторженно распахнул глаза.
– Ты виделась с настоятельницей?
Я кивнула.
– С ней Мать тоже разговаривает.
Упоминать ее беспокойство по этому поводу я не стала.
Маттеус на мгновение задумался.
– Ты о Богородице?
Я глубоко вдохнула.
– Возможно, это одно из ее имен. Только то, что о ней рассказывают священники, не имеет смысла. Никакая она не Непорочная.
Маттеус снова опустил глаза на фигурку у себя в ладони, внимательно всмотрелся в нее с испугом на лице.
– И… не праведная.
Я кивнула головой.
– И ты уверена, что она не демон?
Он вернул мне фигурку на вытянутой руке.
Я убрала ее обратно в кошель и спрятала тот в траву, которая служила мне подушкой.
– Она не демон. Я клянусь. Она защитница, жаждущая справедливости.
Маттеус кивнул, как будто все понял, но без уверенности. И надолго умолк, прежде чем озвучить следующий вопрос:
– Как далеко ты готова зайти?
– Ты о чем?
– Беатрис дала тебе кинжал. Сказала, что это для защиты. Но повитуха – убийца. Как далеко ты готова зайти, чтобы спасти княжну Урсильду?
Я вспомнила, с какой добротой та отнеслась ко мне в поселении и сколько боли ей уже довелось пережить. А ребенок? Наемница должна была убить и младенца. Мне вспомнилось, как я держала на руках сына мельника. Вспомнились его невинные, просящие глаза. В груди у меня закипел гнев на короля, готового причинить боль чему-то столь беспомощному и чистому.
– Так далеко, как придется, Маттеус. Две жизни в опасности.
– Я знаю. Знаю. Просто… – Он помолчал, силясь облечь мысли в слова. – Я портной. Я никогда не думал, что увижу, как убивают человека. И… ты… эта богиня, которой ты служишь. Она не непорочна. Она жестока…
– Да, – согласилась я. – И в этом нет ничего неестественного. Женщине не обязательно оставаться чистой, чтобы быть добродетельной. Девочки злятся. Матери сражаются за своих детей.
Он пристально посмотрел на меня.
– Маттеус, – добавила я дрожащим от избытка чувств голосом. – Это мое задание. Тебе не обязательно идти со мной. Я пойму.
– Нет! – быстро ответил тот. – Я не могу тебя оставить. Боже мой, твоя жизнь тоже будет в опасности. Я не вынесу собственного существования, если… – Он вздрогнул, не в силах договорить.
– Хорошо. Но я тебя предупредила. Я сделаю все необходимое, чтобы их уберечь.
Маттеус кивнул, как будто все усвоил. Однако еще долго ворочался – тревожась и глядя в темноту, – прежде чем заснуть.
Я проснулась к полудню от хруста веток. Место, где лежал Маттеус, пустовало. Подняв глаза, я увидела его уходящим к деревьям. И решила прокрасться за ним, страшась, что его оттолкнули переживания из-за Матери. Но Маттеус остановился в нескольких шагах от поляны, там, где ручей изгибался, образуя запруду.
Спрятавшись за кустом позади него, я увидела, как он снимает штаны и рубаху. На спине у него оказались длинные тонкие порезы, покрытые коркой засохшей крови. Мне пришлось зажать себе рот, когда я осознала, почему ему не хотелось говорить о своем заточении: люди короля его пытали.
Стыд, которым меня тогда окатило, был нестерпим. На глазах выступили слезы, а сердце переполнилось кошмарным сожалением. Я отвела взгляд от порезов и стала смотреть на то, как он заходит в ручей; как напрягаются у него мышцы ног и ягодицы. Вода с шумом обтекала его бедра. Щебетали пташки. Солнце окутывало запруду тонкой светящейся дымкой. Маттеус пригнулся и погрузился под воду. Стало тихо, покуда он не вынырнул, зачесывая пальцами мокрые темные волосы. Лицо у него было заду