мчивым, а в плечах оставалось напряжение, которое вода не смогла изгнать. Я продолжала сидеть за своим кустом, страдая от того, что ему пришлось пережить, чтобы меня найти. И смотрела, как Маттеус плещет водой под мышки и умывается.
Когда он повернулся к берегу, я резко втянула воздух, увидев, что порезы рассекают ему и грудь, и руки. Сколько раз его хлестали плетьми? Как я могла не заметить этого накануне вечером? Я подумала о нашей близости. Он не снимал рубашку. Чувствуя себя невыносимо ужасно, я постаралась вспомнить, не сделала ли ему больно, притягивая его к себе и крепко сжимая в объятиях.
К этому мгновению Маттеус выбрался из воды, а я присела за деревом, молясь о том, чтобы остаться незамеченной. Пока он одевался, мой взгляд блуждал по тому, что было у него между ног. Оно оказалось розовее, чем я себе представляла, с большими камнями под ним и спутанным гнездом волос. Как только Маттеус прошел мимо, я обогнула поляну, притворившись, что ходила в лес облегчиться.
Когда я вернулась к хижине, он меня ждал. И сразу с серьезным лицом задал вопрос:
– Откуда ты знаешь, что с тобой говорит не Богородица? Или не призрак твоей матери?
– Я сначала и думала, что это призрак. Но голос принадлежит не ей или не только ей.
Мне нужно было как-то все ему объяснить.
– Что ты имеешь в виду? – тихим голосом спросил Маттеус. – Что Мать велела тебе сделать?
– Найти Хильдегарду. Спасти принцессу. Защитить себя.
Он медленно кивнул.
– Не похоже на демона.
– Она хочет вернуть себе законное место рядом с Отцом. – Я стиснула его руки. – Так яснее?
Маттеус снова кивнул.
– В общем-то да.
Пока мы готовились сниматься с места, я размышляла о простиравшемся передо мной пути. У меня теперь было все необходимое, чтобы жить так, как хотелось: возможность вступить в круг и любимый человек. Я потянулась к фигурке в кошельке. Спасибо, вознесла мысленную молитву, посылая благодарность вверх, вверх, вверх.
Мы двигались старым торговым трактом на юг; Маттеус ехал впереди. Глядя ему в спину, я поймала себя на том, что думаю о нем, а не о сложностях, что ждут впереди. Мне вспоминалась прошлая ночь, и хотелось остановиться и сделать это снова. Он словно зачаровывал меня, словно пленил.
В пути мы многое успели обсудить. Пути проникновения в замок. Опасения по поводу встречи с Ульрихом в лесу. Толику спокойствия, что привносили тарнкаппены, дарившие скрытность. Новости из дома. Его мать снова понесла. Ей казалось, что на этот раз может родиться девочка. Чем дальше мы уезжали к югу, тем более гористой становилась местность. Ближе к ужину у меня начал урчать живот. Солнце уже опускалось, когда мы выехали из-за поворота горной тропы и с удивлением обнаружили в долине внизу липовую рощу. Она сразу напомнила мне другую, ту самую рощу в нашем родном городе, где мы стреляли из лука. Деревья там росли старые, со спутанными ветвями и глубокими тенями под каждым. У них были толстые стволы и сучья, густо усыпанные листьями. Когда последние солнечные лучи растаяли, мы посмотрели друг на друга поверх лошадиных голов.
– Надо остановиться тут на ночь, – сказал Маттеус.
Я кивнула, не менее голодная, чем он. Мы привязали лошадей в середине рощи и задали им корму. Маттеус собрал трут и камни под ближайшими деревьями и принялся устраивать костер. А я тем временем присела на траву и прочла заклинание над зеркалом, чтобы проверить, в порядке ли Урсильда. В стекле было видно, как она сидит в постели, а повитуха кружит рядом. Пока я накладывала чары, Маттеус настороженно смотрел на меня. Потом бросил работать и заглянул в зеркало через мое плечо с благоговением и ужасом в глазах.
Я ожидала вопросов, но он молча вернулся к разведению огня. Как только затрещало пламя, мы вместе устроились под стволом дерева и приступили к еде. Весна была уже в разгаре, так что, даже несмотря на вечернюю прохладу, костер требовался только для освещения. Мы, не сговариваясь, приняли привычные с детства положения – спинами к дереву, но ближе один к другому, чем прежде; бок о бок, соприкасаясь бедрами. Взялись за сыр и хлеб, выпили вина, что дала Беатрис. К тому времени в роще стемнело, не считая сияния огня и луны. За кромкой освещенного круга стал скапливаться туман. Мы сидели и ели в уютной тишине. Вино, которое по велению королевы налили в мою флягу, было душистым и крепким.
– Вкусно, – сказал Маттеус по окончании ужина, похлопав меня по бедру. Непринужденным, дружеским движением. Пока мы были детьми, он делал так, наверное, сотню раз. Но вот так просто вдруг вернулось ощущение чего-то особенного, тянущего нас друг к другу. Он посмотрел на свою руку, затем снова на меня. Костер догорал.
Когда его губы приблизились к моим, я целиком отдалась поцелую. Чувствуя, как остальной мир отдаляется и уступает место теперь знакомой мне завороженности.
Когда мы наконец прильнули друг к другу, глаза у меня закрылись. Я больше не была собой. Я была никем. Я была кем угодно. Была каждой женщиной, когда-либо целованной. Меня обволокло дремотой, я зависла в толще нашего желания. Вскоре мы уже расшнуровывали одежду; я сидела у него на коленях в последних отблесках огня. Когда я вжалась в него, мир исчез, и осталась только темнота. Только он, я и наши соединившиеся тела. Только история о нас.
После этого мы долго сидели рядом, сплетя объятия. Потом все началось сызнова. Мы ощутили тягу. Трижды в ту ночь нечто привлекало нас одного к другому. После третьего раза Маттеус тихо прошептал, что никогда не сможет меня оставить. И заснул на траве рядом со мной с полуулыбкой на лице и каплями пота на коже. Наше травяное ложе под сенью липы тонуло во тьме. Я откусила кусочек альрауна и решила тоже отходить ко сну.
Лежать раздетой оказалось противоестественно и неуютно. Я натянула сорочку и снова попыталась уснуть, наблюдая, как Маттеус дышит. Но ночь сомкнулась вокруг меня, неся с собой тревогу. Когда я наконец беспокойно задремала, Мать послала мне новый сон. Прижавшись к стене покоев княжны Урсильды, я смотрела, как в окно забирается человек в маске. В небе позади него висел убывающий полумесяц. На мужчине были черные штаны и плащ с капюшоном. За маской сверкали голубые глаза. Двигаясь бесшумно и плавно, он погасил факел и вытащил из ножен клинок с королевской печатью. Провел им по горлу спящей на кровати и подкрался к колыбели.
Когда я рывком пришла в себя, сквозь завесу загудел голос Матери, шипящий и яростный: Еще один убийца.
Стоило мне сесть, как напряжение в воздухе схлынуло. Сердце колотилось в горле. Как я могла спать, зная, что мне придется предотвращать убийство снова, сразу после того как я справлюсь с первой наемницей? Вцепившись в фигурку со сведенным от страха нутром, я принялась молиться о том, чтобы успеть понять, как все это остановить. Луна будет в такой фазе спустя неделю или около того.
Когда небо на горизонте наконец начало светлеть, я разбудила Маттеуса. Он вздрогнул и стал с ужасом в глазах озираться, пока не понял, где находится.
– Прости, – пробормотал, смущенный своим испугом. – В камере меня будили в любой час, чтобы попытаться что-нибудь выведать.
Я ждала, что он продолжит, но большего ему было не выразить. Я протянула руку и сжала ему ладонь.
– Не извиняйся, Маттеус, – сказала, целуя его в лоб. – Пожалуйста. Это я тебя во все втянула.
Когда он успокоился, я рассказала ему о сновидении и о том, что оно, по-моему, могло означать. Как только я договорила, мы решили проехать остаток пути как можно скорее.
Глава 32
Мы промчались по торговому тракту подобно призрачным демонам.
Потребность выполнить свое задание влекла меня вперед. Маттеус скакал рядом, разделяя мое желание поспешить. Въехав в северные окраины древнего леса, в котором скрывался замок Ульриха, мы накинули капюшоны и погрузились в мир теней. Неизвестно было, куда спрятался Ульрих, – он мог оказаться где угодно в этой чаще. Старые дубы и ясени сплетали над нами руки, словно помогая держать путь в тайне. Наше продвижение выдавали только звуки – тихий перестук копыт и шелест дыхания.
Мы не смели заговаривать.
До сих пор капюшоны пригождались нам лишь на короткие промежутки времени, когда мы приближались к деревням и городам или слышали где-нибудь вдалеке шум. Теперь же, спустя два часа езды под покровом тарнкаппенов, пальцы рук и ног у меня онемели, как после обморока. Я вспомнила предупреждение кучера об осторожности. Сколько мне можно было провести в тарнкаппене при полной луне?
– Ты это чувствуешь? – прошептала я. – Иголки и булавки?
– Нет, – выдохнул Маттеус.
– Кажется, мы уже слишком долго в капюшонах.
Мне не хотелось останавливаться. Чем дольше мы тянули, тем больше была вероятность опоздать. Но вскоре лошади тоже стали вести себя странно, а я осознала, что, если мир теней нас поглотит, мы не доберемся до цели никогда. И принялась с неохотой высматривать в лесу укрытие, что позволило бы снять плащи.
Вскоре на глаза мне попались тернистые заросли шиповника. Такие спутанные, такие высокие и буйные, что в их гуще можно было спешиться незамеченными.
– Сюда, – сказала я, сворачивая с тропы. Судя по звукам, Маттеус последовал за мной.
Промеж шиповниковых кустов, в окружении переплетенных колючек и аромата бутонов, я скинула капюшон. Маттеус повторил за мной, потом помог мне стащить ткань с лошадей. Мы замерли в неподвижности, и я с облегчением почувствовала, что мурашки в конечностях постепенно тают, как будто душа увереннее обосновывается у меня в плоти. Прошло около получаса, пока ощущение целиком не исчезло. Тогда я мрачно кивнула:
– Пойдем.
Мы натянули капюшоны обратно и вернулись на тропу, придавленные тяжестью нашей задачи. Нам пришлось снова останавливаться и делать перерывы каждые пару часов до завершения пути через чащу, но чем ближе мы подъезжали к замку Ульриха, тем труднее мне было убеждать себя в важности этих остановок. К тому времени как мы добрались до части леса, хорошо мне известной по долгим прогулкам с Кунегундой, сердце колотилось в ушах, требуя рваться вперед до самого замка.