Натуральные ресурсы очень разнообразны – уголь и нефть, хлопок и зерно, соль и сахар и многое другое. И моя идея в том, что все они обладают различными политическими свойствами. Различия в химических свойствах очевидны для всех. Но у разных ресурсов разная география, они требуют разных технологий – это целый мир. Хлопок был связан с рабством в США, зерно – с крепостным правом. Нефть и газ – наименее трудоемкие ресурсы, которые создают огромные ценности, требуя сравнительно мало усилий. Уголь, напротив, требует больших групп рабочих, среди которых зарождается чувство солидарности и появляется возможность забастовки.
Получается, что самый важный вопрос для ресурсного государства – куда деть собственное население.
Да, это действительно самый острый вопрос. Один вариант – подсадить население на ресурс, как это было с бермудским сахаром в Британии. Население будет беднеть, но не перестанет его покупать. Есть крайние варианты – уничтожить людей, но такое происходило нечасто. Больше случаев, когда избыточному населению было куда уйти. Его выселяли в колонии, например в Австралию, или фронтир расширялся, как это было в России и США.
В современном мире проблема избыточного населения стоит еще острее в связи с развитием технологий. Автоматизация рабочих процессов лишает людей рабочих мест. Их надо кормить, но они все равно не будут довольны, их нужно еще чем-то занять. Вот, например, французские таксисты бастуют против Uber. Так сырьевое государство, во многих отношениях домодерное, кажется обманчиво сходным с постиндустриальным. В России и раньше образовывались такие исторические складки, когда внутренняя колонизация сочеталась с модернизацией, а наивные историки писали об этих периодах как о вестернизации. Посмотрим, чем дело обернется в этот раз: смутным временем, или войной, или новой перестройкой, или очередной эпохой застоя. Я не верю в исторические аналогии, на самом деле все всегда происходит в первый раз. Но историки без дела точно не останутся.
Мог ли мир стать другим?
Беседовал Михаил Соколов
Эхо Москвы. 2016. 27 марта
Мы поговорим о после Соединенных Штатов Уильяме Буллите, благодаря которому как минимум дважды современный мир мог бы быть другим, но таковым не стал. Александр Эткинд решил в этой теме разобраться, и вот вышла книга, которая так и называется: «Мир мог быть другим: Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век». И вопрос первый такой. Ваш герой – дипломат, писатель и журналист Уильям Буллит, подозреваю (это я подозреваю) привлек ваше внимание не в связи с политической карьерой, а потому, что был другом, биографом и соавтором Зигмунда Фрейда, так или нет?
Именно так. Я им стал заниматься довольно давно, когда я писал самую первую книжку «Эрос невозможного. История психоанализа в России». И тогда я заинтересовался Буллитом, потому что он был соавтором Зигмунда Фрейда. Они написали вместе биографию Вудро Вильсона, американского президента, и это стало образцом психобиографии. Был такой жанр, он цвел в 1970‐х годах, а сейчас практически умер. Кроме того, в бытность свою американским послом в Москве Буллит подружился с разными представителями советской элиты. Он на свой вкус их выбирал. Он, например, был близок к Радеку.
И бал сатаны, описанный Булгаковым, я так понимаю, – это бал посла в 35‐м году, да?
Да, бал в Спасо-Хаусе, на которым были и Булгаков с женой. Буллит действительно подружился и часто виделся с ними обоими. И вот эта необыкновенная дружба между американским послом в СССР и гонимым писателем – Булгаков тогда уже был в опале, его как раз уволили из МХАТа, и, более того, он и его жена были отказниками. Они подали документы на выезд, эти документы лежали в инстанциях, в конце концов им отказали. Они хотели уехать во Францию. Буллит знал всех французских дипломатов в Москве и министров в Париже и т. д. В общем, я думаю, что он пытался помочь. Они встречались в этот момент особенно часто.
Фото: Софья Разумовская
В общем, я больше чем 20 лет назад высказал гипотезу, что всем известный роман «Мастер и Маргарита» отчасти построен на реальной канве отношений между Буллитом и Булгаковым. И отсюда фигура Воланда в романе, визитера из других сфер, который пытается помочь несчастному гонимому писателю. Он пытается помочь, в конце концов помогает, но мы так и не знаем, на какой Свет взял Воланд Мастера. А Буллит Булгакова ни на какой Свет не взял, он просто переехал из Москвы послом в Париж. Но эти отношения отразились в романе, где Елена Сергеевна оказалась Маргаритой, Булгаков Мастером, а Буллит Воландом.
А вы взялись за биографию Буллита. Ну вот, давайте тоже по биографии пройдем. Молодой журналист во время Первой мировой войны едет в Европу, посещает разные страны. Почему же он после этой поездки становится востребованной персоной, его приглашают работать в Госдепартамент, что помогло ему?
Он был из хорошей семьи, это помогает не только в Москве. В какой-то момент он взял интервью у очень влиятельного Эдварда Хауса, который был ближайшим советником Вудро Вильсона по внешней политике и первым лицом в администрации Вильсона. Вот это интервью в самом начале Первой мировой войны – в нем Хаус высказал свои, обычно скрытые, стратегические планы и опасения. Довольно скоро после этого интервью Хаус пригласил Буллита писать меморандумы в Госдепартамент, а еще через пару лет он стал членом американской делегации на Парижской мирной конференции. Это было чрезвычайно важное событие, одно из главных событий века. Страны-победители в отсутствие побежденных стран и в отсутствие своего ключевого союзника – России решали судьбы Европы. Война закончилась победой, что делать теперь?
Александр Маркович, ну вот на ваш взгляд, какова была сверхидея президента Вильсона, основателя идеалистического направления в американской политике? С чем он ехал в Париж?
Эти цели были написаны Эдвардом Хаусом и приглашенными им профессорами-экспертами, озвучены президентом Вильсоном и стали мировой сенсацией. Они назывались «14 пунктов Вудро Вильсона». В Австро-Венгрии в окопах эти «14 пунктов» читали в переводе как молитву. В них и победители, и побежденные видели действительно надежду на справедливый для всех исход войны. Они так и были написаны. Но вот беда или трагедия истории в том, что многие из них не осуществились. Ну, например, один из этих пунктов обещал сохранение Австро-Венгрии как единого государства. Другой пункт говорил, что отношение к России – это лакмусовая бумажка доброй воли, пробное испытание доброй воли всего мира. У Хауса было такое нежное, сентиментальное отношение к России.
А почему? Он когда-нибудь был в России, полковник Хаус?
Насколько я знаю, нет. Вообще, он был писателем и плантатором, у него были хлопковые плантации в Техасе. И что интересно, – в моей книжке есть на эту тему некоторые рассуждения – администрация Вильсона была первая после Гражданской войны в Америке администрация южан. То есть Север победил Юг, после этого в течение 50 лет все американские президенты были северянами. А Вильсон и Хаус, они оба были южанами. И вот эта идея побежденных, которые в конце концов примирились с победителями и могли вместе вершить общие дела, это как раз заняло три поколения (о похожем процессе я писал в другой книге, «Кривое горе», но это совсем другая история). В общем, я думаю, что с этим тоже было связано особенное отношение Хауса к России. Оно было выражено в раннем романе Хауса, который он опубликовал до того, как стал большим дипломатом и руководителем. Это очень интересный утопический или скорее антиутопический роман, рассказывающий о возможностях социализма в Америке. Там изображен диктатор, его зовут администратор Дрю, и вот он установил мир, спокойствие, благополучие по всей Америке, например, введя обязательное медицинское страхование для каждого американца.
Привет Обаме.
Там гораздо лучше страхование, чем Obamacare. И, в общем, все у этого Дрю получилось, этот роман так написан, что как бы не очень понятно, где утопия, а где антиутопия. Это очень интересный текст. Ну вот, после того, как у него все получилось, этот Дрю, диктатор, покидает свой пост, возвращает Америке ее Конституцию, которую сам отменил, и на яхте со своей подругой уплывает через Тихий океан в Россию строить там социализм и диктатуру.
А может быть, дело было просто в опасении какого-то большого блока с участием России, уже большевистской, с Германией, с Японией?
Да, действительно, Хаус говорил, что это главное опасение всех дипломатов Европы: что война закончится союзом обиженных – Германии, России и Японии. В деталях не вполне точно, но прогноз отличный. У Буллита это постоянная тема; он так и говорит, что настоящего политика отличает дар предвидения. Например, он видел такой дар у Чан Кайши и у Рузвельта, оба были его друзьями. И сам постоянно делал политические прогнозы.
Но процесс заключения мира шел в духе наказания Германии, да и «14 пунктов» не были реализованы.
Вильсон не знал Европы. Он нанял американских профессоров, экспертов по разным европейским странам, и говорил им: скажите мне то, что будет справедливо, и я буду за это бороться. Он был готов бороться, у него была для этого энергия и религиозный темперамент, он хотел переделать Европу по образцу США.
Но кое-что он сделал, все-таки целая группа национальных государств образовалась.
Да. Это был его принцип, национальное самоопределение. Oн его формулировал очень близко к тому, как формулировал этот же принцип в те же самые месяцы Ленин. Декрет о мире, который приняли большевики сразу после своей победы, опережал «14 пунктов» и, в общем, очень на них похож.
Ну, у Ленина всегда было дополнение – если это полезно пролетариату. А если оно становилось бесполезно, все эти независимости легко игнорировались.
У американских капиталистов тоже были похожие дополнения, а у Вильсона их как раз не было, он действительно был идеалистом. Но ему приходилось сражаться сначала с врагами, потом с союзниками, и всегда с собственными банкирами и филантропами.