Но чтобы перейти эту черту, надо что-то отложить от себя, снять какие-то покровы, обнажиться. И покровы-то, кажется, ветхие, но они плотно пристали к коже, и, отдирая их, пожалуй, кусками будешь отдирать мясо.
Или иначе приходящий к этой черте точно стоит у берега прозрачной, светлой реки в палящий полдень. Тому, кто не привык плавать, войти в воду страшно. Холодом охватит все тело, будешь задыхаться и будет казаться, что тонешь.
Ну а если поплывешь, какая прохлада, какая благодать.
Когда люди у этой черты – это самый страшный миг их жизни.
Тогда ложится на их лица та знакомая складка. И никогда, никогда она не исчезнет с лица бесследно: или радость – или тоска, или свет – или мрак от нее на всю жизнь…
Может, лучше совсем никогда не подходить к этой черте…
Ведь есть люди, и как много их, которые о ней совсем даже не знают…
И есть преступившие… О некоторых Иуда наверное знает, что они преступили.
Вот Симон, кажется, переступил. А Иоанн Зеведеев переступил наверное. Он уже не вернется назад, и какое у него спокойное и радостное лицо.
Ну а он, Иуда?
Он подходил к самой черте.
Он как будто глядел туда, за эту черту, и у него кружилась голова и захватывало дыхание.
Но вот она лежит пред ним, невидимая, но ощутимая, более тонкая, чем волосок паутины.
Так тонка и так непреодолима.
Недаром первое чудо совершил Учитель там, в Кане, на бракосочетании… С тайной брака непонятными узами связано Его служение. Ведь вот и Иоанн Креститель называл Его Женихом, радующимся о Своей Невесте.
И Сам Он часто говорил о таинственном брачном пире. Недавно фарисеи упрекали Его за то, что Его ученики не постятся. Но Он отвечал им: «Могут ли поститься сыны чертога брачного, пока с ними Жених?»
И Он сравнивал Свое учение с молодым бурлящим вином, разрывающим обветшавшие мехи.
А Иуде что-то подступало к горлу, так хотелось плакать. Он не знал только, от радостного восторга или от тоски…
Старый раввин Бен-Акиб, видимо, делает свое дело… Он, конечно, не одному Иуде говорил свои страшные слова об Учителе.
Теперь уже фарисеи, точно сговорившись, повторяют, что Учитель не друг, а враг Иегове… Мудрый, добрый, старый Бог Иудеи ревнив и строг в исполнении законов, но требует от людей для Себя законной десятины и точности в исполнении обряда, а в остальном предоставляет широкое поле человеческой свободе. Обрезание – для Него, но обрезанная плоть остается плотью и может жить по своему закону.
А Учитель? Он снисходителен к нарушающим законную форму и не сохраняющим субботу, но Его слова, обжигая, обращают в пепел самую сердцевину жизни. Проникая в душу с нежной лаской, они становятся там страшными и неумолимыми.
Учитель – одержимый, вышедший из себя, бесноватый. Он служит Веельзевулу, его проповедует, его именем совершает чудеса.
Об этом говорят теперь так много, и это утверждают ученейшие. А недавно, когда Он сидел в одном доме, окруженный народом, и учил, к Нему пришли Мать и братья Его. И они тоже слышали, что Он вышел из себя, и хотели увести Его. Но, когда Ему сказали об этом, Он спросил:
– Кто Матерь Моя и братия Мои? – И, осмотрев сидящих вокруг, говорит: – Вот матерь Моя и братья Мои, ибо кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат и сестра и матерь.
И ближние Его ушли, не увидев Его…
Теперь все чувствуют, что между Ним и учителями Иудеи легла непроходимая пропасть. Не Он начал войну, но Он принял вызов. Какие страшные слова сказал Он недавно. Он, прощавший самых ужасных, самых нестерпимых грешников, велевший прощать не до семи, но до семидесяти семижды семи раз, Он говорил о грехе, вовеки не прощаемом: «Будут прощены, – говорил Он, – Сыном Человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили, но кто будет хулить Духа Святаго, тому не будет прощения вовеки, но подлежит он вечному осуждению».
И все поняли, что говорит Он о них, о фарисеях, восставших на самый дух Его учения и жизни.
И если они называли Его бесноватым, а дух Его – веельзевуловым, то Он, кажется, считал их одержимыми и думал, что они служат не Богу, а сатане.
Он говорит, что, когда злой дух выйдет из человека, он блуждает по безводным местам, ища покоя и не находя. И тогда возвращается в дом, откуда вышел. И, найдя его незанятым, выметенным и убранным, идет и берет с собой семь других духов, злейших себя, и они, вошедши, живут там, и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом.
И ученики поняли, что Он говорил об учителях и о народе, послушном им. Это от них отошел дух нечистый, когда Он, Учитель, подошел к ним, со святыней своего Святаго Духа. Но они не восхотели Его принять. И вот вернулся к ним сатана с семью злейшими, возбуждая их к ненависти и хуле.
И теперь борьба неизбежна. И борьба эта не на жизнь, а на смерть. И кто-то должен погибнуть. Кто истинный Бог? Их ли Бог, обряда и Закона, старый Бог, не требующий разрушения их мирного, теплого и уютного царствия плоти, или Его Бог, ради Которого должен человек отречься от всего, что он имеет, и от самой жизни своей.
Если один – Бог, то другой – сатана. И если один восторжествует – то другой должен рассыпаться в прах.
Учитель как будто даже не хочет говорить для фарисеев и тех, кто с ними.
Он говорит о них словами пророка – «огрубело сердце людей сих, и ушами еле слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их».
Он облекает Свое учение в форму иносказаний и притч, непонятных для непосвященных.
Своим ученикам наедине Он разъясняет сокровенный смысл.
Он говорит теперь о Царствии Божием, и Его слова так необычайны. Проповедуемое Им Царство так не похоже на то, о котором толкуют раввины. Оно так далеко от всего, что кругом, что видят глаза и осязают руки. Оно точно совсем в ином мире. И вместе с тем иногда, когда они слушают, оно кажется совсем близким, как будто бы оно вот здесь, под сердцем.
Тогда Учитель говорит: «Царствие Божие внутри вас есть».
Смотрели на закат, все небо пылало, точно совершился там какой-то исполинский пожар.
Учитель был грустен.
И, смотря на небесное зарево, Он говорил тоже об огне:
«Огонь пришел Я низвести на землю. О, как желал бы Я, чтобы он скорее возгорелся!»
«Крещением должен Я креститься: и как Я томлюсь, пока сие совершится…»
«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю, но меч».
____
Иуда часто видел во сне Учителя. И раньше это были такие радостные сны. Учитель приходил и нежно склонялся над его изголовьем.
Но страшный сон видел Иуда недавно. Снилось ему, что он не человек, а какое-то необыкновенное существо, наполовину человек, а наполовину – зверь, как вот те страшные изваяния с лицом человека и с туловищем животных, которым, как слышал он, поклоняются в Египте.
Звериное мясо покрыто шерстью – там, снизу. Но оно растет, постепенно покрывает его тело, и того и гляди покроет и голову, и тогда из человека станет он чудовищем, бессмысленным и страшным. Он не один, кругом него много таких же, как он, и все они копошатся на дне какой-то пропасти.
А наверху, на уступе, стоит Учитель, как всегда, весь в белом, и еще белее кажется от падающих на Него солнечных лучей.
У Него в руках меч, длинный-длинный, почти в длину человеческого роста. Обеими руками держит Он рукоять и опирается на нее подбородком.
Он бесконечно грустен.
Нижней части лица не видно.
Глаза закрыты, и из-под опущенных ресниц медленно, одна за другой, текут слезы…
А руки, кажется, ранены или даже проткнуты насквозь, и по рукояти и по лезвию струится кровь.
И вот Иуда знает, что меч Учителя должен коснуться его тела, Он отсечет от него нарастающее звериное мясо. Будет больно, может быть, очень больно, но в этом и только в этом спасение от страшной и отвратительной гибели.
Так будет и с другими. Меч коснется всех тел и пройдет туда, в самую глубину земли, откуда рождается и ползет эта звериность.
И все хотят этого, все ждут хотя и со страхом, но и с радостью. Но вот Иуда узнаёт близко от себя раввина Бен-Акибу. Тот уже почти совсем зарос звериным телом, видно только еще окруженное отовсюду мясом и шерстью лицо.
И вот он хулит Учителя. Он говорит всем, что копошиться всем здесь хорошо и тепло, а меч не исцелит, он убьет их, и в нем не спасение, а смерть.
Надо, говорит, пока еще не поздно, вырвать меч и сразить им Стоящего наверху.
И с ужасом замечает Иуда, как будто все окружающие его полузвери соглашаются с Бен-Акибой. Шепотом, осторожно, еще боясь, они выражают ему одобрение.
И вот все взоры обращаются на Иуду. Он обреченный, он должен повиноваться. Это он убьет… Учителя, это – неизбежно. Вот он сейчас будет карабкаться по скользким отвесным стенам, с силой вырвет у Учителя меч, Учитель не будет защищаться.
Он вонзит нож в самое сердце. И алая кровь хлынет на белые одежды.
Так будет через миг.
А сейчас Учитель стоит, склонив голову на рукоять, и медленно текут слезы, сливаясь на руках с кровавыми струйками…
Когда Иуда проснулся, он чувствовал сильную боль в левом боку, около сердца.
____
Учитель послал учеников на проповедь.
Иуда вместе с Симоном Зилотом, теперь уже без Учителя, переходит из города в город, благовествуя об исполняющихся обетованиях.
Его поразили слова какого-то насмешника, кажется из необрезанных: «Ты вот все говоришь о Боге, но я не видел ни одного человека, который бы видел Бога и знал Бога. Один ссылается на другого. Никто ничего не знает и не видит, но убеждает сам себя, что видит и знает другой… этот самообман люди называют верою…»
А он, Иуда, видел Бога?
Он видел Учителя.
В самом деле, кто такой Учитель?
Ученики уверены, что Он – Мессия.
Но ведь Мессия и по учению раввинов, и как будто даже по Писанию должен быть могущественным царем. Он – бездомный нищий. Ученики думают, что эта нищета призрачна и что настанет миг, когда на смену ей придут богатство и власть. Но Сам Он как будто думает иначе. Он, кажется, не хочет прощаться со Своей нищетой. И тем не менее Он не возражает тем, кто считает Его Мессией.