— Нет, — сказал я, — не скажу.
Офицер, чье имя я еще не знал, дородный мужчина со светлыми усами, объявил:
— Я думаю, что это зашло слишком далеко. Если мы останемся с Солдо, то получим обещанное Дуко жалованье. Если мы подпишем контракт с Бланко, то начнем все сначала за меньшие деньги. Мы все видели орду Дуко. Большинство из нас не видели орду Бланко. Я и сам не видел, но, судя по тому, что я только что услышал, Дуко победит.
— Вы не были в Гаоне, — сказал лейтенант Карабин.
— Я бы сказал то же самое, если бы был там.
Препирательство продолжалось в течение какого-то времени. Мне потребовались бы все листы, которые у меня есть, чтобы записать их слова, да я и не помню их достаточно хорошо; часто два или даже три человека говорили одновременно.
Наконец я встал на свое каменное сиденье и смог успокоить их.
— Вы вот-вот подеретесь между собой, — сказал я им.
Два офицера-наемника громко это отрицали.
— Послушайте меня! Если вы решите остаться на службе у Дуко Ригоглио, гаонцы среди вас и несколько других, кто был в Гаоне, будут драться с остальными. Если вы перейдете на сторону Бланко, почти половина из вас будет сражаться, чтобы остаться с Дуко. Среди вас нет ни одного человека, который не знал бы в глубине души, что я только что сказал правду.
Я ждал, что кто-нибудь возразит. Никто этого не сделал, и Орев каркнул:
— Шелк речь!
— Я уже говорил, что с сотней труперов мог бы раздавить вас. Теперь вы видите, как легко я мог бы это сделать. Зачем мне труперы, если я так легко мог бы заставить вас сражаться между собой?
Им стало стыдно, и они промолчали.
— Но я не хочу видеть, как вас уничтожают. Слишком многие из вас сражались рядом со мной, когда мы победили Хан. Позвольте мне еще раз привести доводы в свою пользу; я обещаю сделать это быстро и потом вести себя как можно тише.
Во-первых, Бланко вам заплатит. Во что бы ни верил капитан Сфидо, я знаю, что Солдо не заплатит — у них просто недостаточно денег.
Во-вторых, победит Бланко. Несколько минут назад я говорил о том, чтобы разделить добычу, взятую в Солдо, с Олмо и Новеллой Читта. Вы слышали, чтобы кто-нибудь спросил об этом? Или возразил? Союзники Дуко теперь наши союзники.
— Я всем рассказала, что они перешли на нашу сторону, — сказала Фава.
— Одним словом, — продолжал я, — Бланко, безусловно, победит, и, я полагаю, любой из вас, кто посмотрит на это прямо, увидит, что аргументы очень убедительны.
Дородный офицер фыркнул:
— Для меня недостаточно убедительны.
— Слушать Шелк! — настойчиво сказал Орев, и я велел ему замолчать.
— Я уверен, что многие из этих людей встанут на вашу сторону, лейтенант. Я хотел бы поговорить с теми, кто встанет на мою.
Он встал и вытащил игломет.
Как и капитан Купус.
— Не думаю, что мы это допустим, — сказал Купус.
— У вас нет причины не делать этого, — сказал я ему. — Все, что я хочу им сказать, это то, что они не должны сражаться со своими товарищами, которые так же и мои. Самое лучшее, если бы вы сражались за Бланко и справедливость. Но для вас было бы лучше сражаться против Бланко, чем между собой.
Я снова обратился к Купусу:
— Капитан, я хотел бы сделать вам предложение, которое удержит вас от убийства друг друга. Полковник Белло, полковник Виво и я пришли сюда с вами, без оружия и под флагом перемирия. Я уверен, что вы не станете отрицать этого; вы знаете, что это правда.
Он кивнул.
— Очень хорошо. Я хочу обменять себя на генерала Инклито и его дочь. Если...
Дородный офицер со светлыми усами перебил меня:
— Когда вы перечисляли причины, по которым ваш город мог бы победить, вы ничего не сказали о вашей магии.
— Это не мой город, — сказал я ему, — и у меня нет магии, угрожающей вам.
Это вызвало гул разговоров.
— Моя бабушка — старая, очень старая женщина, — громко закричала Фава, чтобы ее услышали. — Ей было почти пятьдесят, когда она приехала сюда, на Синюю, и она много знает о стрего. Она говорит, что Инканто — самый великий стрего, которого она когда-либо видела.
— И не говорите потом, что вас не предупреждали! — еще громче прокричала она.
Купус подошел достаточно близко, чтобы говорить почти нормально:
— Вы хотите обменять себя на Инклито?
Я кивнул:
— И на его дочь. Я хочу быть с вами, чтобы вы не убили друг друга.
— Только не дочь. — Убрав игломет в кобуру, он взял у одного из наблюдателей карабин и выстрелил в воздух, призывая к тишине. — Она приехала одна, чтобы попытаться вытащить отца, и мы ее задержали.
На этом наша встреча и закончилась. Прежде чем уйти, Инклито попытался поговорить со мной наедине, но ему помешали Купус и охранники. Он сказал Купусу:
— Примите совет от того, кто знает, капитан. Все кончено. Вы и ваши люди скоро станете частью орды Бланко. Вы можете так не думать, но вы не знаете Инканто так, как я. — Он поцеловал Фаву перед тем, как уехать с Белло и Виво.
До наступления темноты наши руки были свободны, а потом Сфидо приказал связать нас. Стражники забрали мой посох и прогнали Орева.
Глава тринадцатаяПОБЕГ НА ЗЕЛЕНУЮ
В очередной раз я позволил этому отчету отстать от событий. Я вернулся в Бланко и снова остановился у моих друзей — торговца канцелярскими принадлежностями Аттено и его жены; он позволил мне наполнить эту маленькую чернильницу и дал мне много бумаги — больше, конечно, чем мне когда-либо понадобится. Моя задача — собрать достаточно денег, чтобы заплатить нашим наемникам, и я нахожу ее далеко не легкой; но прежде чем я перейду к этому, я должен объяснить, как мы заполучили их, хотя я вряд ли могу ожидать, что всякий, прочитавший об этом, мне поверит.
У них не было палатки для Фавы и меня; единственная палатка во всем лагере принадлежала Сфидо. Снег, который я поначалу переносил легко, после захода солнца превратился в своего рода пытку, промочив и охладив всех. Мы с Фавой скорчились под терновником, и хотя она, возможно, и получила от меня немного тепла, я не получил от нее ничего. Несколько часов я лежал, дрожа, в то время как четверо труперов с карабинами охраняли нас, мои замерзшие пальцы сжимали друг друга под одеждой, но в конце концов я заснул.
Или проснулся.
Вместо камней я лежал на ровном каменном полу, который казался благословенно прохладным, хотя горячий воздух, которым я дышал, мог исходить из бани. Человек, голова которого была обмотана тканью на гаонский манер, нагнулся надо мной, потряс меня за плечо и тихо сказал:
— Раджан, Раджан.
Я сел, каким-то образом чувствуя, что потная девушка, лежавшая рядом со мной, была человеком, хотя свет был настолько тусклым, что я с трудом видел лицо человека, который тряс меня за плечо.
— Да, Чаку, я проснулся. Чего ты хочешь от меня?
— Раджан, где мы?
Я понятия не имел, но приложил палец к губам, боясь, что он разбудит Фаву.
Один из труперов, который должен был охранять нас, подошел и встал рядом с Чаку. Его звали Шрайнер[85], и он спросил меня голосом, дрожащим от страха:
— Вы сделали это с нами?
— Сделал с вами что? — Когда у меня нет ответа, я предпочитаю ответить вопросом на вопрос.
Чаку повернулся к нему:
— Я что, сплю?
Когда Шрайнер не ответил ему, я спросил:
— Чаку, спрашиваешь ли ты во сне других, спишь ли ты?
— Никогда!
— Тогда я сомневаюсь, что ты сейчас спишь, — сказал я ему.
Дородный раб-человек распахнул дверь, и в комнату вошел невысокий, но красивый мужчина в богатой мантии; за ним следовало трое обнаженных мускулистых рабов-людей. Их запястья охватывали железные обручи, соединенные тяжелыми цепями, которыми они размахивали, как оружием. Хозяин в мантии указал на Чаку; чувствуя, что сейчас произойдет, я поспешил встать перед ним с распростертыми руками.
Рабы заколебались; затем самый крупный из них, седеющий мужчина с торчащими ушами и выступающей челюстью, указал на Шрайнера.
Его хозяин кивнул.
Шрайнер поднял свой карабин, но раб выбил его из рук Шрайнера, раньше чем тот успел выстрелить; второй удар цепи большого раба последовал как молния, бросив Шрайнера на каменный пол.
Тотчас же хозяин в мантии бросился на него и, казалось, поцеловал в шею. Его раб прошептал:
— Ты, твою мать, лучше делай копыта, патера.
Он не успел договорить, как Чаку выстрелил. Голова хозяина в мантии практически взорвалась, обрызгав мое лицо кровью и мозгами, которые с силой разлетелись во все стороны. Из других частей огромной комнаты тоже начали стрелять, пули с визгом рикошетили от стен, потолка и пола. Рабы закричали и подняли руки, затем схватили тело своего господина и выбежали, захлопнув за собой железную дверь.
Фава с криком села.
К тому времени я уже узнал это место. Охваченный изумлением и благоговением, я пробормотал:
— Я сплю и вижу сны, а они — в моем сне. — К счастью, Чаку меня не услышал.
Комната, в которой мы находились, была так тускло освещена, что я едва мог разглядеть ее стены; но, насколько я мог судить, только Фава изменилась. И даже Фава изменилась почти неуловимо, потому что всегда казалась розовощеким ребенком, едва достигшим половой зрелости, с длинными светло-каштановыми волосами и обаятельной улыбкой.
Размышляя об этом, о том, что только что произошло, и еще кое о чем, я снова сел на прохладные каменные плиты, рисуя указательным пальцем правой руки круги на щеке.
Пока я сидел, погруженный в свои мысли, Шрайнер, наш охранник, пришел в себя; его голову перевязали полосами материи, оторванными от его туники, а затем, поскольку ему, казалось, не нравилось мое общество, ему помогли встать и увели. Я видел все это, но это не произвело на меня особого впечатления. Я чувствовал, что этот сон должен скоро закончиться, как и наш прежний сон о Зеленой, прерванный поварихой. Различные неприятности, с которыми я пытался как-то справиться, лежа рядом с Фавой под заснеженным терновником, снова сдавили меня, и я, без особой надежды, боролся с ними, гадая, не замерзаю ли я на самом деле до смерти, вытирая рукавом сутаны пот с лица.