Я хотел помешать наемникам убивать друг друга и не видел другого способа сделать это, кроме как привлечь их всех на сторону Бланко, а покамест намеревался сглаживать ссоры, свидетелем которых мне доведется стать.
Очень хорошо, их нужно было привлечь на сторону Бланко — но об этом не могло быть и речи, пока не пройдет достаточно времени, чтобы ясно показать ложность обещаний Дуко, — и к тому времени война, скорее всего, будет проиграна. Я горько упрекнул себя за то, что сделал вид, будто согласен, когда Инклито заговорил о перехвате мулов с серебром, которых обещал прислать Дуко, — кивнув головой, я показал, что принимаю мысль о том, что Дуко Ригоглио располагает такой суммой и заплатит ее. На самом деле я кивнул, чтобы казалось, будто мы с Инклито согласны по всем вопросам. И все же это была ошибка, о которой я продолжаю сожалеть.
(Пока я писал, мне пришло в голову, что есть шанс, пусть и незначительный, что Инклито был прав, а я ошибся. До десятого осталось всего три дня. Хорошо бы послать всадников перехватить серебро, если оно существует; но у меня здесь нет лошадей, о которых можно было бы говорить, и я уверен, что Инклито сделает это сам, если он не будет вести ожесточенный бой.)
Как убедить Дуко Ригоглио отказаться от войны? Для этого я послал к нему Фаву, а также написал письма в Олмо и Новеллу Читта, надеясь, что гонцы будут захвачены труперами Солдо — и все для того, чтобы Ригоглио отменил вторжение, опасаясь, что его союзники не так надежны, как он предполагал. Оба моих трюка явно провалились, и, сидя на каменном полу душной комнаты, в которой я не мог находиться, я не мог придумать ни одного нового плана, который мог бы привести к успеху.
Что еще хуже, Мора стала одним из гонцов, чьими жизнями я рисковал в надежде добиться мира. К этому времени она, по-видимому, была схвачена, изнасилована и рыдала в подземелье, гораздо худшем, чем это подземелье в моем сне.
За всем этим скрывалась еще более серьезная проблема: как я могу вернуться в Новый Вайрон, к тебе, Крапива, как мне бы хотелось, не бросив здесь своих друзей? Все эти проблемы до сих пор мучают меня, но эта больше всех.
Фава подошла и села рядом со мной, а я, оглядев ее и улыбнувшись, вдруг понял, что половина комнаты в нашем распоряжении.
— Я подумала, что тебе не помешает общество. — Она ответила улыбкой на улыбку. — Кто-нибудь, с кем можно поговорить, даже если это я.
— Ты думаешь, что я твой враг. — Я покачал головой. — Я никогда им не был, Фава. Пока мы были там, где были, я не мог быть твоим другом, но я никогда не был твоим врагом.
— Так однажды сказала Мора.
— И она была права. Если мы собираемся быть друзьями, скажи мне сейчас вот что. Ты так молода, как выглядишь?
Через мгновение она покачала головой.
— Я так и думал. Ты старше и очень хитроумна...
Она рассмеялась, и это был звонкий девичий смех.
— Слишком часто ты это показываешь. Ты действительно пыталась освободить Инклито?
Она кивнула:
— Он был добр ко мне. Он позволил мне жить с его дочерью в его доме и относился ко мне почти так же хорошо, как и к ней. Я причинила боль ему и его матери и, если бы могла, хотела бы загладить свою вину.
Я снова улыбнулся, стараясь, чтобы моя улыбка не стала горькой:
— Мало кто из нас настолько благороден.
— Я ведь ни на минуту тебя не обманула, правда?
— Напротив, — сказал я. — Я очень надеялся, что ты говорила правду.
— Ну, так и было. Но я хотела поквитаться с Дуко Ригоглио. Держу пари, ты думал, что я не доставлю это письмо.
— Я надеялся, что ты это сделаешь, и считал, что ты в силах.
— Я так и сделала. Он арестовал меня и собирался отрубить мне голову.
Я извинился и сказал ей, что не думал, что он может отреагировать так бурно.
— Ты считаешь, что я умна, потому что ты сам умный. Ты считаешь, что все, кто против тебя, тоже должны быть умными. Если бы Дуко был умен, он хотел бы сохранить меня в качестве шпиона. Я рассчитывала на это, но все говорят, что он более чем наполовину сумасшедший, и он пришел в ярость, когда я принесла плохие новости.
Я сказал, что хотел бы поговорить с ним.
— Нет, лучше этого не делать, — уверенно сказала Фава.
— Значит, он собирался убить тебя. Я так понимаю, ты сбежала?
Она снова рассмеялась:
— А ты думаешь, что я не могла? Они поместили меня в маленькую комнату с железными прутьями на окне, и как только они перестали смотреть, я пролезла между ними. Мы можем очень сильно менять свое тело. И ты это знаешь. Я знаю, что ты знаешь, потому что ты вложил это в мою историю в тот раз.
Я кивнул:
— Я знаю, что вы можете удлинять ноги и расправлять руки, превращая их в крылья.
— Мы можем делать и многое другое. Помнишь, как Флоссер[86] связал мне руки? Я могла бы вытащить их прямо тогда! Не думай, что я не испытывала искушения, просто чтобы увидеть его лицо. Мы даже можем проскользнуть под дверью, если там есть большая щель. Хочешь увидеть, как я удлиняю шею и открываю капюшон? Мы делаем это здесь, чтобы заставить животных думать, будто мы больше, чем мы есть.
Я сказал ей, что очень хотел бы это увидеть, если она уверена, что никто другой этого не увидит.
— Они боятся даже взглянуть на тебя, а мои волосы скроют это. Я только ненамного удлиню шею.
Она повернулась ко мне лицом, подняла голову и улыбнулась. Ничего не произошло, и я сказал ей:
— Нам не нужно беспокоиться о том, что они это увидят.
— Я не могу!
— И еще ты не можешь летать, — сказал я. Я гадал, но был совершенно уверен, что моя догадка верна. — Зато ты можешь бегать и прыгать, и, если бы здесь были лошади, ты бы даже научилась ездить верхом, как Мора.
Она вытаращила глаза:
— Что произошло?
— Я заснул, вот и все. Мы с тобой сидим и разговариваем в моем сне, и ты такая, какой я тебя представляю.
Она обвила руками мою шею и поцеловала меня.
— Крайт однажды сказал мне, что его жизнь была кошмаром, в котором он был пойман в ловушку в теле пьющей кровь рептилии, — сказал я, когда освободился.
— Вот именно! В точности!
— Я так не думаю, но я тебе не судья. То, что ты должна понять — то, что мы оба должны понять, — что это действительно кошмар, независимо от того, мой он или наш. Твой разум присоединился к моему собственному, чтобы породить его. Я часто думал о тебе как о девушке, хотя и знал, кто ты на самом деле. И ты, должно быть, тоже часто думаешь о себе как о девушке. Таким образом, в нашем общем кошмаре ты на самом деле...
Она вскочила на ноги и помчалась прочь, ее длинные волосы развевались за спиной, как знамя. Я наблюдал за ней, вспоминая, как Мамелта бежала по залу спящих, одержимая девушкой, запертой в маленькой и вонючей спальне, девушкой, слишком голодной и больной, чтобы бегать, даже если бы она была свободна.
Секундой позже Фава исчезла в дальнем тусклом углу комнаты. Еще одна секунда, и она вернулась. Я сказал, что она больше не может летать, но она, казалось, летела, когда мчалась обратно ко мне.
— Мужчины... — задыхаясь, она упала на пол. — Идут. Они видели, как я тебя поцеловала. Один из Солдо... — она указала пальцем.
Я посмотрел:
— Капитан Сфидо, капитан Купус и еще один офицер.
— Цептер[87]. — Она выдохнула. — Мы ему не нравимся.
Цептер был дородным офицером со светлыми усами. Я пробормотал, что при сложившихся обстоятельствах вряд ли могу его винить, но не уверен, что Фава меня услышала.
— Можно нам поговорить с вами, Раджан? — спросил Сфидо.
— Вы, конечно, можете говорить со мной, но я бы предпочел, чтобы вы обращались ко мне не так.
— Как же нам вас называть? — Он неуверенно шел вперед, но все равно был далеко впереди двух других.
— В Бланко меня называют Инканто.
Все трое остановились, глядя друг на друга.
— Зовите его Дервиш, — лукаво предложила Фава. — Это хорошее имя, и я не думаю, что он будет возражать.
— Мы... — начал было Купус, замолчал и начал сначала. — Люди... — он откашлялся.
— Садись, — сказала ему Фава. — Ему не нравится, что ты вот так стоишь над ним. (Они были еще в полудюжине шагов от меня.) И мне. И папе; я уверена, что он не забыл, когда ты заставлял нас сидеть на холодной земле и кричал на нас сверху.
— Я не хотел вас оскорбить, — спокойно ответил Сфидо. — Я разрешил вам сидеть в знак уважения.
— Ты заставлял нас сидеть, потому что боялся, что он снова тебя пнет! Он бы так и поступил!
Я встал:
— Я уверен, что эти храбрые труперы пришли не для того, чтобы ссориться с нами.
Все трое кивнули, Сфидо особенно энергично.
— Эти храбрые труперы вообще не пришли бы, если бы я не показала им, что ты не кусаешься.
— Мы хотим заключить сделку, — сказал Купус. — Вам придется верить нам...
Фава фыркнула.
— И вы можете. Вы пришли во время перемирия, и никто не пытался причинить вам вред. Вы обменяли себя на пленника, которого мы держали законно. Вы сами предложили этот обмен.
— Я тоже пришла добровольно, — сказала ему Фава, — и Инканто хотел обменять себя на меня и папу.
Я жестом попросил ее замолчать:
— В то время я не знал, что ты можешь сбежать, когда захочешь, поэтому не имеет никакого значения, осталась бы ты со мной или ушла с Инклито. Давай не будем об этом спорить. Капитан Купус, какую сделку вы хотите предложить?
— Люди говорят, что вы перенесли нас сюда с помощью магии, — вмешался Цептер. — Это правда?
— Нет, — ответил я ему.
Фава топнула ногой:
— Инканто!..
— Я не переносил. Ты бы хотела, чтобы я солгал?
— Ты... — ее лицо пылало от ярости.
Я повернулся к Купусу:
— Теперь, когда мы уладили этот вопрос, какова ваша сделка?
— Вы можете перенести нас туда, где мы были?
— На тот голый заснеженный склон холма? Я удивлен, что вы не предпочитаете это место.