— Я ничего не понимаю, Отец.
— Очень может быть, что никто не понимает. — Я заговорил еще тише. — Я хотел отвезти нас на Зеленую, где живет Сухожилие. Я хотел снова увидеть его, как и сейчас, и хотел, чтобы все — особенно ты и Дуко Сфидо, а также Мора и Эко, появившиеся по воле провидения, — увидели, что такое настоящее зло, чтобы вы могли понять, почему мы на Синей должны объединиться в братство, прежде чем наш собственный виток станет тем, чем уже является Зеленая.
Я замолчал, заставив себя подумать о том, что сам только что сказал.
Глава двадцать втораяБАРБАКАН И МЕДВЕЖЬЯ БАШНЯ
Пока я сидел здесь и размышлял, как начать следующую часть моего отчета, Шкура и Джали вошли вместе. Я попросил их подвести итог тому, что мы видели и сделали.
— Я узнала, почему женщины плачут, — сказала Джали, а Шкура добавил: — Мы отвезли Дуко умирать домой.
Я не мог бы сделать лучше, и, честно говоря, большинство моих идей были хуже. «Мы побывали на холме с разрушенными посадочными аппаратами» — пожалуй, самая лучшая из них, но она меня не удовлетворила.
Отнюдь нет.
Чтобы узнать их мнение, мне пришлось объяснить, что я делаю, и показать свою рукопись — на сегодняшний день больше шестисот листов, причем обе стороны каждого листа исписаны почерком настолько мелким, насколько перья Орева и я можем это сделать.
— Птиц помочь! — гордо сообщил он Шкуре. — Помочь Шелк! — И я объяснил, что он дарит мне любые крупные перья, которые случайно выпадают у него из крыльев и хвоста.
— У меня был для него насест в моей спальне в Гаоне, и, так как он оставил меня почти на год, я завел привычку пользоваться его перьями, которые подобрал с пола. Видишь ли, я скучал по нему и не хотел, чтобы женщины, которые приходили подметать, вытирать пыль и так далее, выбросили их. Я держал их в своем пенале, потому что никто не был бы настолько глуп, чтобы выбросить перья из пенала, даже если бы он лежал открытым.
— Конечно, — ответил Шкура.
— После этого мне показалось разумным заострить их своим маленьким ножичком, что я и сделал, ломая голову над одним из юридических вопросов, которые мне предстояло решить. А потом... — я замолчал, слишком поздно.
— Неужели ты смутился из-за меня? — спросила Джали. — Это правда, что я не умею читать и писать, но я этого не слишком стыжусь. Если захочешь унизить меня, попроси приготовить еду.
— Нет, просто то, что я собирался сказать дальше, прозвучит очень высокомерно. Мать Шкуры и я написали отчет о жизни патеры Шелка — вплоть до того момента, как мы расстались с ним. И мне казалось, что, составляя отчет о своих поисках Шелка — а именно этим я здесь и занимаюсь, или, во всяком случае, мне нравится говорить себе, что я занимаюсь, — я продолжаю тот отчет. Поэтому я начал с письма из Паджароку и рассказал о встрече с некоторыми важными людьми из нашего города, о необходимости новых сортов кукурузы и так далее. Кстати, я принес немного семян из Витка и собрал еще больше в Гаоне.
Так что, Шкура, нам на самом деле нужен не способ вернуться в Виток, а более эффективные способы обмена товарами и информацией между собой. Если бы все города здесь, на Синей, поделили между собой растения и животных, которых они привезли на своих спускаемых аппаратах, многое из расхищенного за триста лет можно было бы восстановить.
— Неужели люди наверху, в Витке длинного солнца, все это время спускались в те туннели, о которых говорила мама? — спросил Шкура. — А ты откуда знаешь?
— Я не знаю. Я знаю только то, что прошло около трехсот лет с тех пор, как Виток покинул виток Короткого солнца. На самом деле чуть больше трехсот пятидесяти — триста пятьдесят пять или что-то в этом роде. Я довольно небрежно предположил, что грабеж аппаратов начался сразу же после начала путешествия, что на самом деле маловероятно.
Шкура почесал ухо:
— Если это было триста лет назад или около того…
— Да?..
— Я подумал о старом доме Дуко. Где я стрелял в человека, который нанес ему удар ножом?
— Омофага[106], — подсказала Джали. — Так его назвал тот первый человек, которого мы встретили у реки.
Он казался вполне заурядным человеком, хотя мы посчитали его фантастически одетым. Он увидел, что руки нашего пленника связаны, а ноги в путах, и спросил, не ведем ли мы его к пельтастам[107]. Поскольку я понятия не имел, кто это может быть, я спросил, что они с ним сделают.
— Перережут ему глотку и бросят в реку. — Незнакомец рассмеялся, видя, что наш пленник понял его.
Я предположил, что его арестуют и будут судить за то, что он ударил ножом нашего товарища.
— Он омофаг, сьер. Что толку от всех этих процедур? С таким же успехом вы можете убить его сами и избавить от него весь город. Кстати, откуда вы родом?
Терцо, Морелло и Сфидо назвали Солдо, Мора и я — Бланко, а Шкура — Новый Вайрон.
— Никогда о них не слышал. Они ведь на юге, верно?
С находчивостью и остроумием, удивившим и обрадовавшим меня, Шкура сказал:
— Мы так не думаем.
Незнакомец пристально смотрел на Джали:
— Если такие женщины, как эта, там не носят одежду, я бы хотел пойти туда, где бы это ни было.
Она улыбнулась ему и облизнула губы.
— Эти пельтасты... — громко произнес я, чтобы привлечь его внимание. — Они вершат здесь правосудие и следят за соблюдением законов?
— Это солдаты, сьер. Видите ли, автарх увольняет их со службы, когда они уже достаточно повоевали и устали от этого. Они возвращаются, чтобы набрать новых людей и обучить их, а тем временем они заставляют нас уважать себя, собирая налоги и пошлины, разгоняя мятежников и все остальное.
— Я понимаю. Где мы можем найти их, а также врача?
— Здесь? — Он покачал головой. — Вы не можете, сьер. В этой части города уже очень давно почти никого нет.
— И как давно? — спросил я. Мы снова двинулись в путь, и он вместе с нами, краем глаза наблюдая за Джали.
— Не могу точно сказать, сьер. — Он указал вверх по реке. — Видите, вон там торчит белый дом? Выглядит так, словно он в воде или около нее?
Я покачал головой.
— Я вижу его, Отец, — сказал Шкура. — Он, должно быть, лигах в трех, по крайней мере.
— Четырех, — объявил Эко. — Четырех, если напрямик.
— Моего деда, — объявил незнакомец. — Он жил там до самой смерти, и это было... — он сделал паузу, прикидывая. — Шестьдесят с лишним лет назад. Он был одним из последних, и, когда он ушел, бабушка переехала к нам. Люди говорят, что город теряет улицу каждое поколение. Я не говорю, что это правильно, но близко. Пять или шесть улиц за сто лет, в зависимости от обстоятельств. За какое же время обезлюдили улицы в округе? Я не могу сказать точно, но должно быть очень долгое.
— В лиге семь тысяч шагов, — пробормотал мне Сфидо. — Судя по тому, что я здесь видел, улицы разделяют семьдесят или восемьдесят двойных шагов. Скажем, сто, на всякий случай. Если Эко прав в своей оценке, четыре лиги, то упадок начался примерно две с половиной тысячи лет назад. Если прав ваш сын, то три четверти из них, то есть тысяча девятьсот, если только я не ошибся.
Мора посмотрела на Дуко Ригоглио, потом на меня и подняла брови.
Я кивнул:
— Как бы ни были стары эти дома, я не могу поверить, что они такие старые. Без сомнения, скорость, с которой их покидали, в свое время была намного выше; но если мы примем оценку Куойо и погрешность составит пятьдесят процентов, то им все равно примерно тысяча лет.
Джали взяла незнакомца за руку и пошла рядом с ним:
— Я подумала о городе, который мы оба знаем, Раджан.
Я кивнул.
— Он не совсем заброшен. Рабы немного ремонтируют старые здания, когда мы... когда их заставляют.
Орев приземлился на некотором расстоянии:
— Долг путь! Идти быстр.
— Он говорит, что мы должны поторопиться, — перевел я для остальных. — Если нам придется пройти хотя бы две лиги, прежде чем мы сможем найти врача, он совершенно прав.
Хотя я считал себя достаточно здоровым, чтобы путешествовать, я обнаружил, что очень устал после короткого дня езды. Мы остановились на ночлег, когда было еще довольно светло. Шкура воспользовался этим и строит для нас — точнее, для меня, поскольку ясно, что его заботит мое самочувствие, — небольшое укрытие из палок и сосновых веток. Я уверен, что мы все еще находимся на территории Бланко.
Пока мы ели, я прочитал ему то, что написал перед тем, как мы покинули заброшенный фермерский дом, ибо я надеюсь вдохновить его в конце концов прочитать весь отчет, и для этого ему не будет вредно узнать, что он сам время от времени появляется в нем. Он очень заинтересовался Городом инхуми и задал много вопросов, на некоторые из них мне было очень трудно ответить.
— А сколько ему лет? — Это было уже во второй раз.
— Как я уже сказал, у меня нет ни малейшего представления, хотя он наверняка очень древний. Есть деревья, которые мы здесь назвали бы большими, растущие из боков многих башен.
— Настоящему большому дереву должно быть сто лет. Примерно. Если его срубить, можно сосчитать кольца.
Я согласился.
— Скажем, прошло сто лет, прежде чем одно из них пустило корни...
— Много сотен. Эти башни были построены Соседями, которые строили гораздо лучше, чем мы, люди.
— Ты имеешь в виду Исчезнувших людей?
Я кивнул, наблюдая за ним, пока сам зачерпывал ложкой приготовленное мной рагу. У нас достаточно серебряных карт для наших нужд, и мы смогли купить баранину, репу, муку, масло, яблоки и соль на ферме, мимо которой проезжали.
— Откуда ты так много о них знаешь?
Я еще раз кивнул, указав на эту рукопись:
— Все здесь. Потребуется утомительный вечер, чтобы рассказать тебе все, Шкура, и в конце концов ты обнаружишь, что я на самом деле почти ничего не знаю, хотя я не раз говорил с Исчезнувшими людьми.