— А почему ты спросил, видел ли я Исчезнувших людей? Ты собираешься показать их мне?
Я не думал об этом и должен был обдумать вопрос:
— Да, если смогу. Но, если бы ты видел, мне было бы интересно узнать, насколько они похожи на людей. Когда я встречался с ними, их лица всегда оставались в тени. Но, может быть, для других это не так.
— Разве они не такие же люди, как мы, только с четырьмя руками и четырьмя ногами?
— Я очень сомневаюсь, что они выглядели точно так же, как мы, Шкура. Вне всякого сомнения, Внешний создал их из пыли этого витка, точно так же как он создал нас из пыли Витка короткого солнца — так говорится в Хресмологических Писаниях, и это доказывается тем фактом, что человеческое тело возвращается в прах после смерти, — но вряд ли есть смысл создавать нас в одном месте и снова создавать в другом. Кроме того, пыль одного витка едва ли может быть идентична пыли другого.
После этого я замолчал, вспоминая нашу ночь в Медвежьей башне, где Мора упомянула Соседей и где умер Ригоглио. Без сомнения, я просто смотрел на наш костер, как и прежде, но мне казалось, что я снова вижу Старое Подворье, темное, холодное и зловещее, далеко внизу, вижу из маленького окошка маленькой комнаты, которую Предводители Медведей отвели для Шкуры и меня. Напротив стояла башня палачей, о которой меня предупреждали даже Предводители Медведей — огромный и гладкий посадочный аппарат, хотя и почерневший от времени и лишенный нескольких пластин. С одной стороны — Башня Ведьм (так она называлась), еще более обветшалая. С другой — Красная башня, охристая от ржавчины. На Синей, как и на Зеленой, мы бы назвали все три посадочными аппаратами. На Витке красного солнца о них думали как о зданиях, и они накопили дополнительную каменную кладку и карликовые опухоли из кирпича и камня, столь же освященные временем, как и сами посадочные аппараты.
Я умер в комнате, не очень отличавшейся от той, что я занимал там, в точно таком же посадочном аппарате, и воспоминание о смерти вернулось ко мне с такой остротой, которую я редко испытывал. Тогда я взглянул на звезды, которые были ярче, чем днем, и их было больше; но я не мог найти там ни Зеленой, ни Синей, ни Витка, ни даже созвездий, которые мы с Крапивой видели, когда Сухожилие был еще маленьким — мы стелили одеяло на берегу, долго сидели там после захода солнца — ее рука в моей — и смотрели на звезды.
Шкура заговорил, и я поднял глаза, хотя и не понял его слов.
— Интересно, о чем ты думаешь, Отец.
— О смерти Дуко Ригоглио в посадочном аппарате.
Шкура кивнул:
— У тебя был такой грустный вид.
— Хорош Шелк! — заявил Орев.
— А ты не собираешься рассказать мне сегодня вечером что-нибудь еще об Исчезнувших людях?
— Нет, пока ты не обдумаешь то, что я уже сказал о них.
— Мне кажется, я обдумал.
Я был утомлен, на той стадии усталости, когда человек говорит себе, что он ляжет через секунду, но не может спать:
— Как хочешь.
— Есть кое-какие вопросы, которые я хочу задать. Много, на самом деле. Ты сказал, что Исчезнувшие люди, вероятно, не очень похожи на нас.
— Полагаю, сказал.
— Но инхуми выглядят почти так же, как мы. Они заставляют нас так думать, я имею в виду, точно так же, как та красная пиявка, о которой я рассказывал, выглядела рыбой для лягушек.
Я ничего не ответил.
— Ну, они могут придать своим лицам правильную форму. Ты сам так сказал. Также они красят их, как это делают женщины. Только они и говорят так же, как мы, и мне иногда кажется, что они даже думают, как мы. Я имею в виду Джали. Она разозлилась на нас в точности как настоящая женщина.
— Продолжай.
Его глаза открылись чуть шире:
— Ты хочешь, чтобы я задал тебе вопросы?
— Нет. Я имею в виду, что я хочу, чтобы ты сам рассуждал, Шкура. Это принесет пользу и тебе, и витку.
— Я уже зашел так далеко, как только могу. Мне кажется, что Исчезнувшие люди были намного сильнее и умнее нас. Все так говорят. Так что, если бы они отличались от нас, тогда как инхуми настолько похожи на нас, они должны были бы легко сказать, кто есть кто. Так как же инхуми могли причинить им столько вреда? Ты знаешь, Отец?
— Почему инхуми похожи на нас? — спросил я.
— Ты имеешь в виду, почему я так думаю? Ну, Джали похожа, и ты сказал, что другие тоже. Быть внимательнее к людям в старых зданиях и все такое. Если бы у них были хвосты или что-то еще, нам было бы проще выследить их.
— Не почему ты так думаешь — ты так думаешь потому, что это правда. Почему это правда?
Он выглядел озадаченным.
— В Гаоне — прости меня, если я уже упоминал об этом раньше — люди, которые охотятся на барахтунов, плетут их каркасы из прутьев, которые покрывают шкурой настоящих барахтунов.
— Нет, не говорил. Во всяком случае, я не помню.
— Тогда я говорю об этом сейчас.
— Ты хочешь сказать, что они похожи на нас и поэтому могут охотиться на нас?
Я покачал головой:
— Я имею в виду, что они становятся похожими на нас, и поэтому могут охотиться на нас. Пиявка, которую ты видел в пруду над нашей фабрикой, показалась лягушкам маленькой рыбкой.
— Да. Мне кажется.
— Предположим, она не умеет плавать.
Он помолчал, а потом:
— Они действительно делают себя такими же, как мы. Вот что ты хочешь сказать. Только они не смогли бы этого сделать, если бы у них не было для копирования нас. Ты улыбаешься.
— Так и есть. Я едва ли надеялся завести тебя так далеко, не нарушив клятвы, а этого я не сделаю. Шкура, я командовал более чем двадцатью инхуми в Гаоне. Мы воевали с Ханом, и я находил их чрезвычайно полезными — как шпионами, так и ассасинами; заклинания, которые я, как все предполагают, наложил там, были их действиями за линией фронта нашего врага. Но когда я уехал из города на лодке, они попытались убить меня.
— Почему?
— Потому что боялись, что я не сдержу клятву, данную твоему брату. Он сказал мне по секрету кое-что, и это, по их мнению, может сильно навредить им, если станет широко известно. Я, вероятно, нарушил бы свою клятву, если бы решился; но я сомневаюсь, что это...
— Плох вещь!
— Да. Конечно, Орев.
— Если они пытаются убить тебя, мне кажется, ты должен рассказать об этом всем.
— Ты хочешь сказать, ради безопасности.
Шкура кивнул.
— Я не стану обеспечивать свою безопасность ценой собственной чести. Бывали времена, когда я жаждал смерти, и даже сейчас я не испытываю большого страха перед ней. Но никогда не было такого времени, когда бы я жаждал бесчестья.
Он снова медленно кивнул:
— Я хочу сказать, что речь идет не об Исчезнувших людях. Только у меня такое чувство, что когда-нибудь ты их свяжешь.
— Я их свяжу, как ты выразился, прямо сейчас. Ты сказал, что Исчезнувшие люди были мудрее и сильнее нас, и это, конечно, правда. Ты также сказал, что инхуми становятся похожими на нас не только внешне, но и в речи, мыслях и действиях для того, чтобы охотиться на нас. И это тоже верно. Конечно, они не могут стать точно такими же, как мы, во всех отношениях. Их ноги никогда не бывают такими сильными, как наши, и эту слабость они иногда маскируют под старость, как это делал патера Квезаль. Крапива и я часто упоминали патеру Квезаля при тебе, я полагаю.
— Конечно.
— Он так походил на престарелого авгура, что стал главой Капитула Вайрона. В течение тридцати или сорока лет он обманывал всех и, если бы его не застрелили, мог бы обманывать нас до сих пор. Его поддельное человеческое существо, хотя и не совершенное, было чрезвычайно убедительное. Согласен?
— Да, похоже на то.
— Поскольку мы знаем, что инхуми охотились на Соседей — Исчезнувших людей, как мы их здесь называем, — с большим успехом, кажется вполне разумным, что они могли бы подделывать их так же, как они подделывают нас, и даже лучше. Согласен?
Шкура покачал головой:
— Не понимаю, почему лучше.
— Подумай о двух витках, какими они были тысячи и тысячи лет назад. Исчезнувшие люди были здесь, на Синей, а инхуми — на Зеленой, где они охотились на огромных зверей в джунглях. Они уничтожили Исчезнувших людей, Шкура, или почти уничтожили — вот почему те исчезли. Почему же они не уничтожили зверей на Зеленой задолго до этого?
— Им бы стало нечего есть.
— Верно. Неужели у них хватило ума подумать об этом? Без людей, которым можно было бы подражать?
— Я понимаю. Они тоже были просто животными. Большими летающими пиявками. Ты опять улыбаешься. Ты знаешь, мне это нравится.
— Как и мне. В конце концов Исчезнувшие люди нашли способ перебраться через пропасть на Зеленую. Возможно, они построили свои собственные спускаемые аппараты — я думаю, что они должны были это сделать. Они отправились туда, и инхуми стали могущественными и мудрыми, такими могущественными и такими знающими, что стали охотиться за Исчезнувшими людьми до тех пор, пока почти полностью не истребили их. Видишь ли, сильные стороны Исчезнувших людей стали сильными сторонами их врагов. В своем отчаянии они пытались стать еще сильнее, узнавать все больше и больше, и преуспели, и этот успех обрек их на смерть.
Тогда я подумал о тех звероподобных людях, которых мне показали в Медвежьей башне, людях, которые отказались от своей человечности, преследуемые чувством вины или отчаяния. Наш омофаг сидел вместе с ними в клетке, и когда он увидел их и понял, что это такое, то попытался заговорить.
— Отец?
— Да, сынок?
— А не могут ли они, инхуми эти, уничтожить и нас?
— Конечно, могут.
— Тогда мы должны убить Джали.
Я тряхнул головой, чтобы очистить ее от клеток и вони Медвежьей башни:
— Им бы это не помешало.
— Нам бы это помогло!
— Нет. Во всяком случае, это принесло бы еще больше вреда. Никогда не забывай, Шкура, что инхуми быстро становятся теми, кем мы являемся. Джали была союзником в Гаоне и другом на ферме. Она сражалась за меня и убивала моих врагов, а также узнавала их секреты, чтобы встретиться со мной в саду или прошептать их у окна моей спальни. Предположим, что я подожду, пока она повернется ко мне спиной, вытащу длинный острый клинок, которого у меня нет, и вонжу его ей в спину.