льших боковых карманах, в которых раньше носила мел.
Имбирь оторвало руку, азот отрезал кисть руки майтеры Мрамор.
— Мой разум ускользает, — признался он вслух; было приятно слышать человеческий голос, даже если это был только его собственный. Эта изрытая колеями, лишенная травы земля, по которой он шел, вероятно, была дорогой, дорогой, ведущей неизвестно куда.
— Это как та первая книга, которую Крапива пыталась сшить — нитка порвалась, и страницы выпали. Теперь они ушли — все, кроме Крапивы и меня. И майтеры, которая там, на скале, вместе с Мукор, а также Кабачка и нескольких других. Старых одноклассников. Сестер и братьев.
Теленок, Язык и Сало хотели его помощи, очень большой помощи, и мать требовала, чтобы он им помог, а им с Крапивой нечего было есть. Горькое воспоминание, которое он посоветовал себе забыть.
— Надо тренироваться! — Это был Меченос в Голубом зале.
«Как я могу стать хорошим фехтовальщиком, сэр? Мне не с кем тренироваться».
Меч тут же выхватили и сунули ему в руку. Старые, покрытые венами руки Меченоса (все еще удивительно сильные) поставили его перед трюмо:
— Видишь его? Сразись с ним! Хорош как ты, ни битом хуже! Укол, защита! Парируй! Эфес, парень! Используй рукоятку! Думаешь, ты его сделаешь?
Он сказал «да» и подумал «нет». Он стоял на месте, нанося удары в разных направлениях более легким концом шишковатого посоха и парируя каждый удар в то мгновение, когда наносил его.
— Не так уж плохо, — пробормотал он. — Лучше, чем я делал на Зеленой, хотя тот меч был лучшим оружием.
— Нет резать, — посоветовал резкий голос сверху. Пораженный, он прекратил тренировку, и что-то большое, легкое и быстрое опустилось на его плечо. — Птиц взад!
— Орев, это ты?
— Хорош Шелк.
— Этого не может быть! Клянусь четырьмя глазами Светлого Паса, я хотел бы увидеть тебя.
— Птиц видеть.
— Я знаю, что ты видишь, но мне от этого не легче. Вдруг нас кто-то подстерегает, как заключенные подкараулили Гагарку. Есть ли что-нибудь в этом роде?
— Нет, нет.
— Вооруженные люди? Или волки?
— Нет муж. Нет волк.
Он вспомнил новое слово, которое употребил муж:
— А как же божки, Орев? Ты видишь кого-нибудь из них?
Птица затрепетала, нервно щелкнув клювом.
— Ты видишь их. Должен. Они где-то рядом?
— Нет рядом.
— Я бы спросил тебя, что это такое, если бы надеялся получить от тебя разумный ответ.
— Нет речь.
— Нехорошо говорить о них? Ты это имеешь в виду?
Хриплое карканье.
— Я приму это за «да» и последую твоему совету — по крайней мере, на какое-то время. Ты действительно Орев? Орев, который раньше принадлежал патере Шелку?
— Хорош птиц!
— Во всяком случае, ты хорошо говоришь, как и Орев. Это он тебя научил? Вот что я слышал давным-давно о вас, ночных клушицах: когда один из вас узнает новое слово, он учит остальных.
— Муж идти.
— К нам? — Он попытался заглянуть вперед, в темноту, но с тем же успехом мог бы заглянуть в бочку с дегтем. Вспомнив о карабине мужа и трех оставшихся патронах, он обернулся, чтобы посмотреть назад; темнота там была столь же непроницаемой.
Он опять повернулся вперед.
— Теперь, Орев, я хочу продолжать идти тем же путем, каким шел до того, как обернулся. Я правильно иду? — Говоря это, он постукивал посохом по земле перед собой.
— Хорош. Хорош.
— У моих ног, случайно, нет ямы? Или дерева, о которое я вот-вот стукнусь головой?
— Путь идти.
— И я тоже. — Он уверенно пошел вперед, рубя и нанося удары на ходу — и, казалось, услышал, как другой посох, рассекающий воздух, стучит по мостовой. Остановившись, он крикнул: — Привет!
Далекий голос ответил:
— Слышь меня, да?
— Да. Да, это так. Я слышал твою палку.
Методичное постукивание продолжалось, но ответа больше не было.
— Ты его видишь, Орев? — спросил он вполголоса.
— Птиц видеть.
— Именно так. Говори тише. Один человек?
— Больш муж. Один муж.
— У него есть карабин или что-нибудь в этом роде?
— Нет видеть.
Глубокий и грубый голос, произнес несколько ближе:
— Ни хрена нет. Х'у тя тож, кореш.
— Ты прав, — сказал он. Раздался слабый, металлический скрежет, и он добавил: — Что это было?
— Х'у тя хорошие х'уши.
— Вполне сносные.
Еще ближе:
— Хак твои зенки, кореш?
— Мои глаза?
— Муж больш, — пробормотал Орев. — Атас.
— Хо! Ни хрена х'ему не сделаю. — Грубый и сильный приближающийся голос наводил на мысль о том, что по дороге скачет вторая ночная клушица, огромная птица ростом с человека.
— Я слышал что-то, что звучало почти так же, как антабки карабина.
— Да ну, кореш? — За последним словом послышался второй треск.
— Да, — сказал он. — В чем дело?
— Хак твои зенки?
— Мое зрение, ты его имеешь в виду? Достаточно хорошее. — Вспомнив об очках, которые он нашел в кармане, он добавил: — Пожалуй, немного хуже, чем у большинства, когда читаю.
— Читашь, кореш? — Грубый голос был уже совсем близко. — Ты умеешь читать. — Глубокий смешок. — «Х'ураган налетел х'и погасла свеча». — Во рту незнакомца ураган прозвучал как хулиган.
— Насколько я понимаю, ты не из Вайрона.
— Никто х'из нигде. — Снова раздался смешок, а за ним — треск.
— Кажется, на этот раз я узнал этот звук — лезвие меча в медных ножнах. Я не ошибаюсь?
— Пощупай х'его, кореш.
Что-то — твердая кожа — коснулось его пальцев, и он снова вспомнил, как Меченос всучил ему меч, хотя рука, сжимавшая его руку, была намного больше, чем у Меченоса.
— Хошь пощупать х'его?
— Да. Можно мне его вытащить? — Его руки нашли устье ножен, устье, которое тоже было покрыто кожей, как и рудиментарная гарда и остальная часть рукоятки.
— Ты, чо, не видишь меч, кореш?
— Да. Но я смогу... взвесить его в руке, без ножен. Но, если ты против, обойдусь.
— Ты, чо, кореш, х'офицер?
— Военный офицер, ты имеешь в виду? Нет. Ничего такого.
— Ты гришь хак х'они. Х'йа[120], щупай.
Клинок с шипением вылетел из ножен, он был тяжелее шишковатого посоха и почти такой же длины. Он сделал несколько выпадов, осторожно провел пальцами по плоской поверхности, затем вытер ее рукавом туники.
— Снял с х'одного дохлого простака, — доверительно сообщил грубый голос. — Х'он х'ему больше не нужон.
— Зато нужен тебе, я уверен. — Он снова вложил меч в ножны и протянул руку, коснувшись чего-то большого и твердого: снова кожа, мягкий старый холст и холодный металл, который, казалось, был пряжкой ремня почти на уровне его подбородка.
— Х'эт х'он. — Забрав меч, незнакомец коснулся его своими огромными руками. — Хошь пощупать мой циферблат?
— Атас! — Орев беспокойно заерзал у него на плече.
— Нет, — сказал он незнакомцу. — Конечно, нет.
— Ворон, х'а? Думал, мужик. Сяду на корточки, шоб ты мог достать. Щупай, кореш. — Его левое запястье было зажато между пальцами, такими же толстыми и твердыми, как посох, и направлено к пучку грубых волос. Он почувствовал слабый запах кислого пота.
— У тебя борода, — сказал он. — Как и у меня. — Нос был широким и выступающим, скулы высокими и худыми, обрамленными спутанной копной длинных волос, которые падали на плечи незнакомца.
— Снял мою тряпку. — Его руку освободили, потом снова поймали. — Вот моя зенка. Сунь палец.
— Я бы предпочел этого не делать, — сказал он; тем не менее его два пальца вошли в пустую глазницу.
— Другой такой же. Пощупаешь х'его?
Он был вынужден это сделать.
— Ты слепой, — сказал он. — Я... я знаю, как банально это звучит, но мне очень жаль.
— Погодь, пока верну тряпку, — пророкотал незнакомец. — Хотел, шоб ты пощупал. Заставил тя, х'и счас ты знаешь, почему. Ты получил понятие х'о моем циферблате? Можно х'узнать твоего корешка?
— Да, получил, — сказал он, боясь, что ему снова придется прикоснуться к лицу незнакомца. — Но я должен предупредить тебя, что Орев не любит, когда его держат. Он, наверное, улетит, если ты попытаешься.
— Тронь птиц! — возразил Орев.
— Не думаю, чо когда-то трогал, х'ежели только неживую.
— Тронь птиц!
— Видел много раз, прежде чем зенки вырвали. Х'его зовут Х'орев?
— По крайней мере, так я его называю. У моего давнего друга — друга, которого я ищу, — была любимая ночная клушица, которую он так называл. Боюсь, я дал этому то же самое имя, чтобы избавиться от необходимости придумывать новое. — Он почувствовал, что Орев покинул его плечо, и добавил: — Мне кажется, он идет к тебе.
— Сел на мой меч. Щупать тя, Х'орев, х'и скажи, х'если те будет больно.
— Нет боль.
Он почувствовал укол ревности, который быстро подавил:
— Я уже представил Орева, так что должен представиться и сам. Меня зовут Рог.
— Рог. Х'и Х'орев.
— Да, — сказал он и почувствовал, что Орев вернулся на его плечо.
— Хак ты сказал, мое могет быть, кореш?
— Как тебя зовут? Мы только что познакомились. Я понятия не имею.
Постукивание возобновилось:
— Мы вполне могли бы пройтись и покалякать. Никогда не слышал такого имени, хак Рог. Хак х'и Х'орев.
— Это означает ворон, — объяснил он, шагая вслед за ровным постукиванием меча незнакомца. — Это из Хресмологических Писаний. Кальде Шелк, друг, о котором я говорил, был авгуром.
— Х'орев. Рог. Шелк. Х'обычные х'имена, вроде хак? Могет быть, мое Хлопок, ну.
— Нет, это женское имя. — Он почувствовал смутное разочарование. — Конечно, было бы лучше, если бы мы звали тебя так, как звала твоя мать.
— В х'основном Х'уродом.
— Я вижу... то есть понимаю. Без сомнения, ты прав; было бы лучше, если бы у тебя было новое имя среди нас.
— Х'йа.
— Ты спросил, являются ли Орев, Рог и Шелк обычными именами. Орев очень необычное — я никогда не встречал человека с таким именем. Шелк тоже довольно необычное, хотя, конечно, не является чем-то неслыханным. Рог — достаточно распространено.