За ним последовала слабая и текучая музыка, его язык и губы проснулись, полные жажды. Он поспешил вперед сквозь темноту, увлекая за собой громадного Хряка, пока гравий не захрустел у них под ногами и он не почувствовал, что вода, которую он услышал, оказалась перед ним. Он опустился на колени и ощутил, как благодатная прохлада просачивается сквозь его бриджи, наклонился, плеснул себе в лицо и попробовал воду, находя ее прохладной и сладкой. Он сделал глоток, потом еще.
— Это хорошо, — начал он. — Я бы сказал...
Широченная ладонь Хряка сжала его руку, и он понял, что Хряк уже пьет, шумно всасывая и глотая воду.
Он выпил еще, затем исследовал ручей пальцами, стараясь двигаться мягко, чтобы не всколыхнуть грязь.
— Он не очень широкий, — прошептал он. — Я думаю, мы легко могли бы перешагнуть через него.
— Х'йа. — В глубоком, грубом голосе послышался намек на страх.
— Но божок — кем бы он ни был — не сможет услышать нас, пока мы здесь. По крайней мере, я так думаю. Шум воды должен заглушать звуки наших голосов.
Он наклонился и снова выпил.
— Я накачал воды для женщины, которая недавно перевязала мне запястья. Это была хорошая, холодная колодезная вода, и я едва не попросил у нее стакан. Но мы собирались поесть, — так я думал, по крайней мере, — и я сказал себе, что на самом деле не так уж сильно хочу пить. Я должен научиться пить тогда, когда у меня есть такая возможность.
Он вспомнил случайную реплику Хряка насчет питья и добавил:
— Пить воду, я должен сказать. Я думал, что научился этому на Зеленой, где редко была вода, которую можно было пить, за исключением той, которую ловили некоторые листья, когда шел дождь.
— Птиц найти, — объявил голос, еще более грубый, чем у Хряка.
— Орев, это ты? Должен быть. Что ты нашел?
— Найти вещь. Вещь слушать.
— Неужели? Хорошо. Где же он?
— Нет показ.
— Я не хочу, чтобы ты показал его мне, Орев, а если бы и показал, то я бы его не увидел. Я хочу, чтобы ты сказал мне, как избежать встречи с ним. Мы направляемся в Вайрон, или, по крайней мере, я очень на это надеюсь. Неужели эта вещь, этот божок, стоит на дороге и ждет нас?
— Нет стоять. Вещь сидеть.
— Но это же на дороге? Или сидит рядом с ней?
— На мост.
— Х'орев, — вмешался Хряк. — Хряк х'и Рог — партнеры. Ты х'и Хряк, Х'орев, мы тоже партнеры, х'а? Лады?
— Хорош муж!
— Не так громко, Орев, пожалуйста. — Он еще попил.
— Х'итак, Х'орев, Хряку нужно, шоб ты сказал, где мы. Скажешь? Х'это другая дорога, через которую течет ручей?
— Нет дорог.
— Луг, Х'орев? Могет быть, ты найдешь коров где-нибудь поблизости, чо скажешь?
— Нет коров.
— Ха! — Хряк казался нетерпеливым. — Хак Хряк может заставить х'его рассказать, кореш? Ты х'его знашь.
— Речь лес, — ответил за себя Орев.
— Так вот где мы находимся, Х'орев? В лесу? Не могет быть.
— В лес, — настаивал Орев. — Шелк речь.
— Меня зовут Рог, Орев, я уже говорил тебе об этом. Мне кажется, он прав, Хряк. Мы находимся в лесу, возможно, на опушке леса. — Он сделал паузу, чтобы покопаться в памяти. — Когда я жил там, к северу от Вайрона был обширный лес. У человека по имени Кровь была там вилла, как и у многих других богатых людей. Это вполне может быть тот же самый лес.
— Пощупал твои деревья вокруг, кореш. Не смог коснуться х'их, х'а х'они не смогли прикоснуться ко мне, х'иначе бы коснулись.
— Без сомнения, это большие деревья, одно далеко от другого.
— Хо, х'йа. — Грубый голос Хряка ухитрился вложить в эти два слова огромный скептицизм. — Здесь большие деревья, Х'орев?
— Нет больш.
— Не близко, значит? Х'одно здесь х'и другое х'у тя?
— Все вместе.
— Х'орев могет сказать, хде х'они вместе, х'а хде нет. Ты не возражаешь, х'если х'он нас поведет, кореш?
Он встал:
— Я предлагаю вместо этого идти вдоль ручья. По моему опыту, ручьи часто куда-то ведут. Ты идешь?
— Птиц прийти. Идти Шелк. — Орев устроился у него на плече.
— Хряк за, Х'орев. Мы пойдем вдоль с Рогом.
Он услышал, как хрустнули колени великана, и сказал:
— Тогда пойдем молча, если ты не хочешь рассказать мне о божках.
— Нечего грить х'о них, кореш. Лилия. Пас посылает х'их, шоб заставить людей х'уйти наружу.
Некоторое время после этого они шли молча. Время от времени кончик шишковатого посоха с плеском ударял по воде; время от времени конец обтянутых кожей медных ножен мягко постукивал по стволу или ветке; но по большей части стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом и шуршанием гравия под ногами и редкими предостережениями, произносимыми вполголоса Оревом, который, наконец, произнес:
— Нет видеть.
— Этого божка, Орев? Ты хочешь сказать, что больше не видишь его?
— Нет видеть, — повторил Орев. — Вещь смотреть. Нет видеть.
Голос Орева прозвучал странно гулко. Кончик шишковатого посоха, исследуя левую и правую стороны, постучал по камню:
— Мы находимся в каком-то туннеле.
— Х'йа, кореш. — Эти слова тоже слегка отдавались эхом.
Он уставился в темноту, наполовину уверенный, что видит перед ними высокий полукруг более светлой черноты:
— Туннели есть везде, ты знаешь о них, Хряк? Туннели невообразимой длины и сложности, лежащие под поверхностью всего Витка длинного солнца.
— Х'угу. — Где-то рядом, в темноте, прозвучал мягко отдающийся эхом голос Хряка — с вполне понятным сомнением.
— Я был в них давным-давно. Нужно пройти через них, чтобы достичь посадочных аппаратов, которые находятся прямо перед внешней поверхностью. Первый Орев тоже был внизу, вместе с Гагаркой и Синелью.
— Плох дыр!
— Именно. Но я очень надеюсь, что ты прав, когда говоришь, что божок не может видеть нас здесь.
— Не вредит людям, — пробормотал Хряк, — х'или не часто.
— Возможно, мы находимся в этих туннелях. Если так, то мы приближаемся к пещере, в которой находились спящие. Посмотри вперед. Клянусь, я там что-то вижу. — Не дожидаясь Хряка, он поспешил вперед — и вдруг остановился, застыв от изумления и ужаса.
К северу и югу раскинулись небоземли, куда более великолепные, чем он помнил. На фоне этого величественного зрелища, над мостом, под которым он прошел, он увидел силуэты плеч, похожих на два холма, гладкую куполообразную голову, которая могла бы заполнить кухню фермерши и разрушить все четыре стены, и звериные заостренные уши.
Глава третьяСПРАВЕДЛИВОСТЬ И ХОРОШИЙ ПОРЯДОК
Нат прислал из Дорпа труперов, которые нас арестовали. У Дорпа, оказывается, есть постоянная орда (как в Солдо), которая называется легер[121]. Прислали трех легерманов[122] и сержанта. Я дал сержанту две серебряные карты, и, хотя он не может отпустить всю нашу компанию, мы общаемся по-дружески. Я также плачу за наши комнаты в этой гостинице, в одной из которых сержант, легерман и я будем спать сегодня вечером, и в другой будут спать Джали, Шкура и два других легермана.
Ужин и ванна! Сержанту — его зовут Азиджин[123] — дали денег на еду; я сказал ему, что он может оставить их себе, по крайней мере за сегодняшний вечер. Он и его люди, сказал я, могут присоединиться к нам за ужином. Там было вино и еда, которая мне и Шкуре показалась очень хорошей.
Кажется, Нат — важная персона в Дорпе. Нас, скорее всего, оштрафуют и выпорют. Я пытался донести до дочери, что, может быть, ей лучше уйти от нас, но я не уверен, что она поняла. Если да, то может не согласиться; а если попытается бежать сейчас, ее могут застрелить.
Я не буду стоять сложа руки и смотреть, как ее раздевают, независимо от того, что скажет какой-нибудь судья в Дорпе.
Пока я писал, она вошла, чтобы попросить разжечь камин посильнее. Трактирщик потребовал доплату за дополнительные дрова, и мы начали торговаться о сумме. Сержант Азиджин велел ему добавить огня, выругал его и толкнул в угол. Джали получила свои дрова и ушла удовлетворенная. Я только что заглянул к ней, и ее внешность значительно улучшилась.
Во время нашего спора хозяин гостиницы заявил, что он «всегда» берет дополнительную плату за дополнительное дерево. Я спросил его, как долго здесь стоит его гостиница, и он гордо ответил: «Шесть лет». Мы настолько новички в этом витке, что некоторые из нас еще не износили одежду, которую привезли из другого мира, и все же мы говорим и действуем так, как будто он был нашим с незапамятных времен. Однажды я заплакал, когда рассказал Хряку, что говорили Соседи. Он, должно быть, подумал, что я сошел с ума, но я был только утомлен, слаб и подавлен душной темнотой. Печаль, тоже, сдавила мне сердце. Она все еще давит; я чувствую ее и не должен сидеть сложа руки.
Азиджин позволяет мне писать, так что я испытываю огромное облегчение. Я боялся, что он прочтет рукопись, но он не умеет читать. Так он говорит и, мне кажется, говорит правду. Он, похоже, стыдится этого, поэтому я заверил его, что это не трудно, и предложил научить его, рисуя большие буквы на той же бумаге, которую я взял у бандитов и использую для этого дневника.
Раненый бандит, которого осушила Джали, сказал нам, что мы можем взять все, что захотим, если только пощадим его, и я опрометчиво пообещал это сделать. Я все еще вижу его: тонкий рот под тонкими усиками и большие испуганные глаза. Джали сказала, что никогда раньше не убивала, но я знаю, что это ложь — она убивала для меня, когда мы сражались с Ханом. Мы льстим себе, испытывая ужас в отношении их, но действительно ли мы намного лучше их?
Перечитывая все, что написал выше, я был ошеломлен своей откровенностью. Что, если судья в Дорпе прочтет этот отчет? Я мог бы уничтожить его (возможно, мне следовало бы), но как насчет двух других отчетов? Сколько труда я вложил в них, мечтая, что когда-нибудь Крапива сможет их прочесть, и она еще может. Я должен их спрятать.