Мы оделись, разбудили Шкуру и его охранников, которых Азиджин жестоко выругал за то, что они позволили Джали незаметно покинуть их комнату, и спустились вниз. Там было темно и тихо, но мы открыли ставни — обнаружилось, что ночью шел сильный снег, — и зажгли все свечи от тлеющих углей в камине гостиной. Азиджин взял на себя смелость разбудить трактирщика и его жену, но вернулся с недовольным видом, потирая костяшки пальцев:
— Больны они есть, это они говорят. Может быть, я думаю. Наш завтрак Влуг приготовит. Если их пищу он растратит, самих себя пусть они винят. Влуг, готовить ты умеешь?
Влуг поклялся, что не умеет.
— Тогда тебя я учу. Легерман должен готовить и стрелять тоже. Цваар[126], Лиу[127], лошадей видеть вы должны. Ну так это сделайте! Когда мы поедим, проверю я все.
— Я позабочусь о наших, отец, — сказал Шкура. — Мой отец — прекрасный повар, сержант. Я уверен, что он поможет вам на кухне, если вы попросите его.
Я так и сделал, конечно же, — разогрел пирог с орехами и яблоками, добавив сыр (эти люди, кажется, добавляют сыр в каждое блюдо), и соорудил подовые пирожки, пока жарились сосиски и свинина в кукурузной муке.
— Не хорошая еда есть, — заявил Азиджин, когда все было готово. — Хорошая кухня, как у моей матери, нужна нам, и моя мать, чтобы готовить. Но хуже этого в трактире я ел. Что в этих маленьких пирожках, которые для нас вы делаете, мессир?
— Мед и маковое семя. — Я предложил Ореву кусочек свинины с кукурузной мукой, чтобы узнать, понравится ли ему это.
— Сода, тоже. Соль и три вида муки. Их я видел вы смешиваете. Если другой я съем, сны более безумные, чем у меня уже есть, он даст?
— Не безумный, мой есть, — настойчиво сказал Влуг. — Самый прекрасный в моей жизни он есть, и даже более реальный, чем сейчас. — Он насадил еще одну сосиску; он приглядывал за сосисками, пока они жарились, и, казалось, гордился результатом.
— В кровати на стене спать, спальня не имеет крыши видеть! — Азиджин покачал головой и положил себе на тарелку еще маринованной капусты.
Губы Шкуры сформировали слово «где?».
— Вы просили меня объяснить ваши сны, — начал я, попробовав свинину с кукурузной мукой. — Мне было бы легко придумать для вас какую-нибудь историю, как я и планировал вначале. Это также было бы нечестно, как я решил, когда мы спускались вниз. Я не говорю по принуждению. Вы просили меня помочь вам понять, что с вами произошло. Я сказал, что сделаю это, и поэтому обязан сделать это честно. Знаете ли вы, что дух покидает тело после смерти?
Оба кивнули.
— С богами говорить, — сказал Лиу.
— Возможно. По крайней мере, в некоторых случаях. А теперь я должен попросить вас — особенно вас, сержант Азиджин и легерман Влуг, — принять тот факт, что он может покидать тело и в другое время.
Я ждал их протестов, но их не последовало.
— Позвольте мне проиллюстрировать свою точку зрения. У мужчины есть дом, где он живет несколько лет со своей женой. Они очень счастливы, этот человек и его жена. Они любят друг друга, и что бы ни случилось, они есть друг у друга. Потом жена этого человека умирает, и он покидает дом, в котором был так счастлив. Он стал ему отвратителен. Если Внешний, бог богов, не вернет ее к жизни, он не захочет больше видеть этот дом. Я ясно выражаюсь?
— Так я думаю, — сказал Влуг, а Азиджин: — Для меня нет.
— Я говорю о духе, покидающем тело после смерти. Тело — это дом, о котором я говорил, а жизнь — это жена, которая сделала его местом тепла и комфорта.
Азиджин кивнул:
— Понял.
— Может быть, ее муж отправляется к богам, как предположил легерман Лиу, а может быть, только во тьму. На данный момент это не имеет значения. Я хочу сказать, что он покидает дом, который она для него создала, и никогда не возвращается.
— Птиц идти, — объявил Орев. Он прыгал вокруг стола, выпрашивая кусочки еды. — Идти Шелк.
— Если ты хочешь умереть, когда умру я, Орев, — сказал я ему, — искренне надеюсь, что ты этого не сделаешь. В Гаоне рассказывают об умирающих людях, которые убивают какое-нибудь любимое животное, обычно лошадь или собаку, чтобы оно сопровождало их в смерти; и под Длинным солнцем правители дошли до того, что жгли своих любимых жен заживо на погребальных кострах. Искренне надеюсь, что, когда я умру, ни один мой друг или родственник не уступит такой жестокой глупости.
Цваар, который до этого молчал, сказал:
— Когда дух уходит, человек умирает, я думаю.
Я покачал головой:
— Он умирает, потому что вы выстрелили ему в сердце. Или потому, что он заболел какой-то болезнью, или потому, что его лягнула лошадь, как однажды сказал мне один мудрый друг. Но вы поднимаете важный вопрос — что дух не есть жизнь, и жизнь не есть дух. И еще, что эти двое вместе — одно. Муж — это не его жена, точно так же, как жена — не ее муж; но в сочетании эти два понятия — одно. Я хотел сказать, что, хотя человек из моей маленькой истории покинул свой дом раз и навсегда, когда умерла его жена, он уже много раз покидал его раньше. Возможно, он выходил прополоть их огород или шел на рынок купить обувь. В таких случаях он оставлял дом, чтобы вернуться.
— Дух может уйти таким же образом, не так ли, Отец? — услужливо спросил Шкура.
— Вот именно. У всех нас бывают сны наяву. Например, мы воображаем, что плывем на новой лодке, которую на самом деле строим, или едем на гарцующей лошади, которой на самом деле у нас нет. Большинство снов, которые мы видим по ночам, принадлежит к тому же самому виду, и «сны» — правильное название для них. Однако есть и другие. Сновидения — мы называем их так, по крайней мере, — которые на самом деле являются воспоминаниями, возвращенными в спящее тело духом, который оставил его на некоторое время и ушел в другое место.
Азиджин ухмылялся, хотя и выглядел немного смущенным; Влуг, Лиу и Цваар слушали меня с широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами.
— Вот что случилось с вами и рядовым Влугом, — сказал я Азиджину. — Ваши духи улетели, пока вы спали, и заснули в другом месте. Там дух Влуга...
Я встал:
— Извините, я на минутку. Я снял кольцо Орева, пока готовил, и положил его на полку в кухне.
Прежде чем они успели возразить, я поспешил к выходу. Кольцо лежало там, где я оставил его раньше, когда решил, что мне может понадобиться какое-нибудь подобие оправдания. Я надел его, прошел через кухню в личные покои хозяина гостиницы и его жены и увидел, что он с трудом натягивает бриджи.
— Я слышал, что вы заболели, — сказал я, — и подумал, что было бы разумно, если бы кто-нибудь заглянул к вам. Если вы и ваша жена хотите перекусить, я с удовольствием приготовлю вам что-нибудь.
— Так слабы мы есть, мессир. — Он сел на супружескую кровать. — Спасибо. Спасибо. Что-нибудь.
Я объяснил ситуацию Азиджину и его труперам, и мы со Шкурой позаботились о хозяине гостиницы и его жене. Как я и опасался, оба были укушены Джали. Они должны выздороветь, если она не вернется в течение нескольких дней. Сейчас она еще спит, хотя уже далеко за полдень. «Дев спать», — сообщает Орев, который только что подлетел к нашей комнате, чтобы посмотреть; он и я согласны, что лучше оставить ее так. Я разложил одеяла так, что ее лица почти не видно, и, конечно, ставни закрыты. Азиджин и Влуг обещают не беспокоить ее.
Азиджин решил сегодня не ехать.
— Делу справедливости и хорошего порядка, — говорит он, — мы служим как здесь, в комфорте, так и в этом снегу, умирая и калеча лошадей. — Я поддерживаю его в этом всем сердцем.
Кольцо больше не подходит к моему большому пальцу, что кажется очень странным. Я ношу его на среднем пальце.
Глава четвертаяОН — ШЕЛК
Он почувствовал, как рука Хряка легла ему на плечо:
— Хазы, кореш. Верь Хряку. Кругом хазы.
В этот момент он слишком устал, чтобы удивляться, откуда Хряк знает:
— Тогда давай остановимся здесь и спросим, не захотят ли они поговорить с нами.
— Карманы набиты картами, кореш?
— Нет, — сказал он. — Нет, не набиты.
— Х'и х'у меня. Х'и х'у Х'орева, тоже, Хряк зуб дает. Х'у тя х'есть харта, Х'орев? Нет!
— Птиц бедн.
— Но иногда в сердце добрых людей есть место для благотворительности, а нам нужно только место для отдыха и немного информации.
— Все, чо ты хошь. — Тук-тук-тук меча Хряка удалялся, как и огромное тело Хряка, видимое в свете пылающих небоземель. — Но Х'орев голоден. Разве не так, Х'орев? Перекусить зенками, счас. Не гри, чо ты никогда х'их не х'ел, Х'орев. Хряк знает вашу породу.
Орев вспорхнул на плечо Хряка:
— Рыб голов?
— Х'йа! Х'идешь, кореш? — Ножны Хряка, обтянутые кожей, застучали по дереву.
Последовала тишина, нарушаемая лишь постукиванием его собственного посоха и шарканьем ног.
— Да, — сказал он. — Я немного недооценил тебя. Как ты узнал, что здесь есть дома? Я сам не мог их видеть, пока ты не сказал мне, что они здесь.
— Почуял х'их. — Ножны снова постучали по двери. — Почуял х'их своим рубильником.
Казалось невероятным, что они уже достигли окраин Вайрона.
— А их много?
— По х'обе стороны дороги. Х'эт все, чо Хряк могет тя сказать.
— И все-таки это удивительно.
— Слепой, х'йа. Х'орев могет рассказать тя больше. Скока х'их, Х'орев? Давай колись, скока ты х'их насчитаешь.
— Много дом, — щелкнул клюв Орева.
— Так х'и х'есть. — Обтянутые кожей ножны ударили в дверь. — Надоть, шоб х'они х'услышали нас, кореш. Большинство счас нет. Х'они внутри. Думаешь, х'они х'услышат, хак мы вежливо стучим в дверь? Х'ежели Хряк вышибет х'им дверь, х'они х'услышат, лады? Так х'и будет. — Раздалось что-то вроде взрыва, по-видимому, от удара сапога Хряка в дверь.
— Не надо! Пожалуйста, не надо, мы можем пойти в соседний дом.
— Х'йа. — Еще один сильный удар, такой громкий, что, казалось, должен был привлечь внимание божка на мосту, в полной лиге отсюда.