Он повернулся к Хряку:
— Никто — в том числе и я — никогда не спрашивал, что стало с другими людьми, которые жили здесь, но мы должны были спросить. Шелк убил Кровь, Ехидна убила Мускуса; Гиацинт стала женой Шелка, и Шелк заботился о Мукор, пока она не уехала на Синюю вместе со своей бабушкой. Доктор Журавль — я почти забыл о нем, хотя и не должен был — был убит по ошибке гвардейцем. Я не сомневаюсь, что некоторые другие, в особенности телохранители Крови, были убиты в битве, освободившей Шелка и других пленников, которых держало здесь Аюнтамьенто. И все же здесь было не меньше двух-трех дюжин поваров, горничных, лакеев и проституток.
Безглазое лицо Хряка обратилось к огню:
— Х'эт грит те, хак слепой могет зырить бабу, кореш?
— Нет, Хряк. На самом деле нет; но это говорит мне нечто столь же важное, о чем я, возможно, мог забыть — настоящие истории, настоящие события никогда не заканчиваются. Когда мы с Крапивой написали наши несколько страниц о Крови, мы думали, что история Крови и этого большого дома закончилась. Кровь был мертв, дом разграблен, и нам ничего не оставалось, как записать то, что мы слышали от Шелка, Гиацинт и старика, который изготовил воздушного змея. Между прочим, он приехал с нами на Синюю и не хотел, чтобы мы называли его по имени, хотя много рассказывал нам о Мускусе и его птицах. Мы никогда не предполагали, что Кровь, его дочь и его дом будут жить в легенде, но именно это и произошло.
— Х'эт книга х'или чо-то такое, чо ты написал, кореш?
— Да, мы вместе с женой ее написали. Можно мне немного твоего вина, Гончая?
— Конечно. Ты сказал, что ничего не хочешь.
— Я знаю. — Он вытер горлышко бутылки и поднес ее к своему горлу.
— За меня, кореш?
— Да. Ты не можешь пить с тех пор, как потерял зрение. По крайней мере, так ты мне сказал.
— Х'йа. Бык, который пьет, должен зырить, х'или х'он навернется.
— Я понимаю. Мы — ты и я, Хряк — ближе друг к другу, чем любой из нас к Гончей, хотя он и Пижма так хорошо к нам отнеслись. Если ты не можешь пить вино, то и я не буду. Мы собираемся разделиться на некоторое время, и, по правде говоря, я думаю, что несколько глотков хорошего вина Гончей могут понадобиться, чтобы отогнать призраков. Держи, Гончая, и спасибо тебе.
Гончая взял бутылку:
— Ты имеешь в виду рассказ об уродливой дочери?
— Не х'уродина, для мя, — сказал Хряк слишком громко.
— Шелк речь!
— Нет, я буду искать Мукор — дочь из твоего рассказа. — Он встал, опираясь на посох. — Я оставлю свой фонарь здесь, с тобой. Как ты говоришь, свеча ценна и новую отыскать непросто. Я не нуждаюсь в ней, чтобы увидеть ее, как Хряк не нуждается в глазах. Мне никогда не приходило в голову спросить, как Шелк видит Мукор, когда она не присутствует физически.
Хряк тоже поднялся:
— Х'иду с тобой, кореш.
— Я... это то, что я предпочел бы сделать один.
— Будешь слепым, хак Хряк, кореш. Х'орев может сказать те, но лучше бы х'у тя был хто-нибудь, хто привык к темноте. Кореш…
— Да, Хряк?
— Храсотуля х'она была, кореш. Храсивая для мя, для старины Хряка. Ты — х'умный бык, кореш.
Он покачал головой, хотя и знал, что Хряк не видит этого жеста:
— Нет, Хряк.
— Нет, ты башковитый. Х'а х'она не выше моего пояса, х'и костлявая. Но храсотуля все х'одно, для мя. Знаешь почему, кореш?
— Да, я так думаю. Потому что ты мог видеть ее, и она была единственным, кого ты видел за все это время. За долгие годы.
— В самую точку, кореш. Ты ведь х'ее знаешь, х'а?
— Да, Хряк. Я... я понимаю, что для тебя это ничего не значит, но я помогал кормить и ухаживать за ней, пока мы жили во Дворце кальде в Вайроне. — Он повернулся к Гончей. — Тебя не удивляет, что я несколько дней прожил во Дворце кальде?
Гончая покачал головой.
— Прожил, и мы с Крапивой познакомились там с Мукор, женщиной, которую ты называешь уродливой дочерью. Много позже она дала мне прирученного хуза. Я хотел бы показать ей, что я пытаюсь отблагодарить ее и найти глаз для ее бабушки, и спросить, где Шелк.
— Вы доверяете этому призраку, оба, — сказал Гончая.
— Да. За исключением того, что она не мертва — или я не верю, что она мертва. И, конечно, она не умерла от голода в этом доме.
— Х'ежели ты возражаешь, чо х'он пойдет, кореш...
— Да, возражаю. Я... да.
— Х'и хак ты мне помешаешь? Думаешь, ты могешь х'идти так тихо, чо никто не х'услышит тя?
— Хряк идти, — объявил Орев.
— Погри с ней, кореш. Х'и х'он? Будет стоять х'у тя за спиной х'и зырить поверх твоей головы. Ты слышь, кореш? Только зырить.
— Да, Хряк. Я понимаю. Если я соглашусь, ты мне поможешь? Там надо карабкаться, и это может быть трудным. Ты позволишь мне встать тебе на плечи?
— Позволит ли х'он? Х'он позволит!
— Тогда пойдем со мной.
Вместе они вышли в слепую темноту. Один из ослов заржал, обрадовавшись человеческим шагам, и оба заговорили с ним — оба были одинаково рады услышать другой голос, пусть даже это был не более чем голос дружелюбного животного. Когда они остановились и снова повернулись лицом к вилле, слабое сияние огня, сочившееся через открытую дверь, казалось таким же далеким, как горящий город в небоземлях.
— Худа мы х'идем, кореш?
— В комнату, о которой упоминал Гончая. — Он понял, что говорит почти шепотом, и откашлялся. — Комната, в которую Мукор была заключена Кровью. Сейчас мы стоим лицом к вилле, и комната должна быть справа, хотя я не могу быть в этом уверен. Орев, ты ведь видишь здание перед нами, не так ли?
— Видеть дом!
— Хорошо. В одном его конце находилась оранжерея, довольно низкая пристройка с зубчатым парапетом, как и все остальные, и большими окнами. Ты это видишь?
— Птиц найти. — Орев взлетел. — Идти птиц!
— Х'от тя справа, кореш.
— Я знаю. — Он уже начал идти. — Когда-то здесь была мягкая лужайка, Хряк.
— Х'йа.
— Мягкая зеленая лужайка перед тем, что в действительности было дворцом, заведением более роскошным, чем Дворец кальде в городе или даже Дворец Пролокьютора. Трудно поверить, что все произошедшие здесь перемены были — в конечном счете — к лучшему. И все же так оно и есть.
Рука Хряка легла ему на плечо:
— Маши своей палкой пошире, кореш. Ты чуть не врезался в стену.
— Спасибо. Боюсь, что я вообще забыл ей махать.
— Х'йа. Ты видишь, хак твоя птица, кореш?
Услышав его, Орев крикнул:
— Идти птиц!
— Нет. Я вижу в этой темноте не лучше, чем ты сам, Хряк.
— Тогда маши своей палкой х'и стучи х'ей по земле раньше, чем х'упадешь х'и научишься.
— Я так и сделаю. Ты уже нашел оранжерею, Орев?
— Птиц найти! Идти птиц!
— Теперь он ближе, правда, Хряк? Хряк, ты можешь судить, осталось ли здание слева от нас таким же высоким, как раньше? Насколько я помню, основное строение состояло из трех этажей и мансарды.
Последовала долгая пауза, прежде чем Хряк ответил:
— Х'оно больше не такое, х'или не кажется таким.
— Тогда мы здесь. — Кончик его посоха нашел стену. — Я не акробат, Хряк, а даже если бы и был акробатом, то вряд ли смог бы удержаться на твоих плечах в темноте. Не мог бы ты присесть здесь, у этой стены, чтобы я мог встать на тебя? И оставаться достаточно близко от стены, чтобы я мог опереться на нее, когда ты встанешь? Боюсь, я покажусь тебе тяжелым.
— Ты-то, кореш? — Хряк сжал его плечо. — Заставили меня нести больного быка, х'однажды. Кэпа Ланна[134], вроде хак. — Хряк присел на корточки, его голос звучал на одном уровне с ухом слушателя. — Тяжелый хрен, сказали х'они, только ты х'и могешь нести х'его. Взбирайся, кореш.
— Я стараюсь.
— Не легко было найти х'его, но х'он весил не больше щенка. Мои руки хотели махать х'им, хак палкой. Тады, хак все стало х'опять безопасно, надоть было перенести х'его на лошадь. Х'он был х'у мя за шеей, хак ты. Х'он был так зол. Встаю, кореш. Ты поставил руки на стену?
— Да, — сказал он, — я готов в любое время.
Это оказалось не так легко, как он надеялся, но ему удалось протиснуться через одну из амбразур зубчатого парапета.
— Шелк идти! — гордо объявил Орев.
— Ну... — он поднялся на ноги, пыхтя от напряжения. — По крайней мере, настоящий Шелк действительно когда-то был здесь.
Он перегнулся через зубчатый парапет, тщетно пытаясь разглядеть своего друга в темноте:
— Хряк, может подашь мне мой посох? Я положил его у стены, и он мне понадобится, чтобы нащупать дорогу.
— Х'йа. — Пауза. — Нашел. Вытяни руку.
— Нет рядом. Иди птиц.
Хозяин Орева внезапно ощутил трепет страха:
— Не ударь его случайно, как я однажды сделал.
— Ну чо, твоя рука х'его нащупала, кореш?
— Шелк щупать!
— Да. Да, я... стоп! Он коснулся моих пальцев, как раз. Вот, он у меня.
— Хорошо. Х'а хак нащет мя, кореш? Хак Хряк поднимется наверх?
Он выпрямился, поднял шишковатый посох над зубчатой стеной и постучал по неровной поверхности, на которой стоял.
— Ты — никак. У нас нет способа сделать это, и я вовсе не уверен, что эта крыша выдержит твой вес. Я знаю Мукор, как я уже сказал, и в прошлом она оказывала мне помощь. Если я найду ее, то приведу к тебе. — Он на мгновение взвесил моральность этого заявления и добавил: — Или пошлю к тебе.
Он отвернулся прежде, чем Хряк успел возразить. Однажды ищущий кончик его посоха нашел зияющую пустоту там, где раньше была стеклянная крыша оранжереи; после этого он осторожно ступал и оставался так близко к парапету, что время от времени его левая нога задевала его зубцы.
— Стена идти, — предупредил Орев.
Кончик его посоха обнаружил ее, руки инстинктивно нащупали окно. Он отодвинул в сторону то, что осталось от сломанного ставня.
— Прямо здесь, — сказал он Ореву. — Вот оно, как я себе и представлял. Там кто-нибудь есть?
— Нет муж. Нет дев.
Он просунул посох в окно, развернул его поперек проема и с его помощью втащил себя внутрь, кончики его поношенных ботинок царапа