Так много всего произошло, что я отчаиваюсь записать все это. Мне нужен был плащ Берупа — тут я был прав, — но не для того, чтобы искать на улицах Дорпа готового помочь инхуму. Я только успел написать плащ, когда услышал скрип антабок и клацанье ботинок по лестнице, и убрал свой пенал и истощившийся запас бумаги. Вошли двое мужчин с карабинами, и мы отправились к судье Хеймеру — не в зал суда, а в его дом, где он заседал в своем селлариуме.
— Не официальное заседание это есть, мессир Рог. — Он толстый и краснолицый, и мне показалось, что он заставляет свой голос звучать глубже, чем это было задумано природой. — Предварительное слушание это есть. Это дела о преступлениях, караемых смертной казнью, мы делаем.
Я возразил, что никого не убивал.
— Ната вы сделали своим пленником. Его вы сдерживали, мессир. По нашему закону смертная казнь это есть. — Он улыбнулся, склонил голову набок и ткнул указательным пальцем себе в шею.
— Является ли Нат особо привилегированной личностью здесь, в Дорпе, судья Хеймер?
Он сурово посмотрел на меня:
— Мессир Рехтор[135] мне вы должны говорить, мессир, каждый раз, когда вы говорите.
— Извините, пожалуйста, мессир Рехтор. Я чужестранец и не знаю ваших обычаев. Является ли Нат привилегированным гражданином, мессир Рехтор? Или этот закон, который вы описываете, применим ко всем?
— Защита всех он есть, мессир.
— А как насчет таких чужестранцев, как моя дочь, мой сын и я, мессир Рехтор? Мы тоже защищены? Или ваш закон защищает только ваших собственных граждан?
— Все это защищает. Это говорю я, мессир, и это так есть.
— Тогда я протестую от имени моей дочери, мессир Рехтор. Ее удерживают по вашему приказу, и она не имеет никакого отношения к задержанию Ната, которого мы, кстати, вскоре освободили.
— Согласно закону удерживается она есть, мессир. Закон, закон не может нарушен быть. — Он обратился к труперам. — Дочь мессира Рога, мерен Джали. Почему не на мой суд привели ее вы есть?
Один из них вытянулся по стойке смирно и отдал честь:
— Спит она есть, мессир Рехтор.
— Ее ты разбудишь.
Потом они шепотом посовещались; и я воспользовался тем временем, которое мне дали, чтобы осмотреться. Пятерых с карабинами я принял за легерманов, хотя их мундиры были в лучшем случае подозрительными. Кроме них и судьи Хеймера, в селлариуме не было никого, кроме Берупа, Аанваген и меня.
Сам селлариум говорил о богатстве и роскоши, хотя ни один богатый человек в том Вайроне, который я видел мальчиком, им бы не впечатлился. Полы из вощеного дерева были гладкими, а грубый шерстяной ковер перед столом судьи — не совсем жалким. Мрачные картины висели на грубо обшитых панелями стенах; тяжелые стулья и застекленные шкафы с ржавыми ножами и мечами — а также с расколотыми и отполированными камнями — дополняли обстановку.
— Мессир Рог! — Хеймер постучал по столу тростью. — О вашей дочери сейчас мы знаем. Также и о мессире Шкуре, который с вами вместе обвиняется.
— Несправедливо. Он мой сын и просто сделал то, что я ему сказал.
— Это он и вы потом должны сказать. Как вы защищаетесь, я должен знать, а не как это сделает мессир Шкура или эта мерен Джали, чей сон храбрецы смеют не потревожить. Наших законов вы не знаете, мессир?
Я отрицательно покачал головой.
— Говоря, вы должны отвечать.
— Да, мессир Рехтор. Я не знаю.
— Такие преступники, как вы, мессир Рог, три выбора имеют. Невиновным вы можете себя объявить. Если это вы говорите, свою невиновность своими собственными речами и своими свидетелями вы должны мне доказать.
— Значит, тогда я смогу говорить свободно, мессир Рехтор?
— Это я уже сказал, мессир. Если вы признаете себя виновным, то это почти то же самое есть. Вашими речами и свидетелями легкого приговора вы требуете.
— Я полагаю, что понимаю, мессир Рехтор.
— Не защищаться, тоже вы можете выбрать. Если так вы решите, друга вам я назначу. Тогда вашу вину мы должны показать, а он наших свидетелей может допросить. Для детей и тех, кто не может говорить, это делается.
— Вы сказали, что вам придется доказать мою вину, мессир Рехтор. Я думал, вы будете моим судьей.
— Ваш судья я есть. Если виновны вы есть, показать так я должен. Как защищаетесь вы есть?
Я посмотрел на Берупа в поисках подсказки, но он не смотрел мне в глаза.
— Я не буду защищаться до суда, мессир Рехтор.
— Теперь защищаться вы должны, чтобы мы к вашему суду могли подготовиться.
Я снова покачал головой.
— Мне вслух, вы должны говорить!
Я ужасно испугался, но вспомнил о Шелке в гостинице в Лимне и о том, как он жаждал публичного суда, хотя и знал, что по окончании любого такого суда его осудят и приговорят к смерти. Собрав все свое мужество, я сказал:
— Вы мой обвинитель, мессир. Отведите меня к справедливому судье, и я поговорю с ним.
— Ваш судья я есть! — Он стукнул по столу своей палкой.
— Вы заявляете о своем праве преследовать меня в соответствии с вашими законами, законами Дорпа, о которых я ничего не знаю. Я претендую на право защищать себя по единственному известному мне закону — закону разума. Разум требует беспристрастного судьи и совет того, кто знает ваш закон. — Я хотел сглотнуть и попытался, как сейчас помню. — Совет того, кто по-дружески отнесется к моему делу.
На селлариум опустилась тишина, нарушаемая лишь шарканьем ботинок легерманов.
— И это все, что вы можете сказать, мессир Рог?
Я кивнул головой.
— Мне вслух говорить!
Я покачал головой, ожидая получить вероятный удар сзади.
— Мессир Беруп!
Он шагнул вперед и сказал, с легкой дрожью в голосе:
— Да, мессир Рехтор.
— В вашем доме мессир Рог стоит сколько дней?
Последовала пауза, и я увидел, как пальцы Берупа дернулись, когда он попытался сосчитать их, не давая понять, что делает это.
— Восемь дней, судья Хеймер, — сказал я.
— Меня мессир Рехтор зовите вы есть.
— Нет, Хеймер.
— Его ты замолчать заставишь, — сказал Хеймер одному из легерманов, который встал позади меня и зажал мне рот рукой.
— Шесть дней, мессир Рехтор, — сказал Беруп.
— Не восемь значит это есть?
Беруп откашлялся:
— Всего шесть считаю я есть, мессир Рехтор.
Но тут произошла заминка — в комнату впихнули Шкуру, за ним последовали Вадсиг и супружеская пара средних лет.
— Это мессир Шкура он есть? — спросил судья Хеймер.
Я дернул руку легермана вниз и сказал так громко, как только мог:
— Нет!
— Что этим вы говорите, мессир?
Легерман зажал мне рот рукой и сдавил шею; я не мог говорить.
— Мессир, — Хеймер указал на Шкуру, — ваше имя мы должны иметь.
— Меня зовут Копыто, — сказал ему Шкура.
— Мне мессир Рехтор вы говорите, мессир. Снова вы отвечаете.
— Да, мессир Рехтор.
Глаза Хеймера закатились; я был уверен, что он, как и я, безмолвно молит о милосердии бессмертных богов.
— Этому суду свое имя вы должны назвать. Это что есть?
— Шкура он есть, мессир Рехтор, — сказал мужчина средних лет. — В моем доме квартирует он есть. Если переезд...
— Его спрашиваю я есть, мессир! — перебил его Хеймер.
— Меня зовут Копыто, — сказал Шкура.
— Шкура не ты есть?
Я увидел, как Шкура украдкой взглянул на меня, хотя сомневаюсь, что это увидел судья Хеймер.
— Не я, — ответил Шкура.
Женщина прервала его, довольно резко сказав:
— Шкура всегда мы зовем его есть, мессир Рехтор.
— Молчи ты есть, Версрегаль[136]! — рявкнул ее муж.
— К вашему дому прикован он есть, мессир Стрик?
— Я, — сказал Шкура, — но не мой брат.
— Мессир Шкура ваш брат есть?
Шкура кивнул, и один из труперов подошел сзади и ударил его по голове.
— Судье Хеймеру громко ты должен говорить, — шепотом объяснил Стрик.
Вадсиг шагнула вперед, сверкая глазами:
— Не зная он есть! Никакого преступления он совершает! Почему его вы оскорбляете? Какая справедливость это есть? — И так далее в том же духе — слишком много для меня, чтобы записать здесь, даже если бы я все вспомнил. Когда Хеймер узнал, что она всего лишь служанка в доме Аанваген, он приказал заткнуть ей рот кляпом и привязать к стулу.
— Мессир Шкура. Этого мессира Рога сын вы есть?
— Меня зовут не Шкура, — объяснил Шкура. — Меня зовут Копыто. Шкура — мой брат. Мы близнецы, и мы поменялись местами. Когда мы были маленькими, мы все время так делали, чтобы обмануть отца. Он не мог нас различить.
— Мессир...
— Копыто. Мы выглядим совершенно одинаково.
— Мессир Рог трое сыновей и дочь он имеет, — вставила Аанваген.
Хеймер взглядом заставил ее замолчать.
— Я услышал, что мой брат попал здесь в беду, — сказал Шкура, — поэтому пришел посмотреть, не могу ли я ему помочь, и мы поменялись местами. Думаю, он уже возвращается домой.
Хеймер велел труперу отпустить меня и спросил, не мой ли это сын. Я сказал, что да.
— Троих вы имеете, мессир? Говорит это женщина есть.
Я кивнул, и меня сшибли с ног, поставив на колени.
— Три сына вы имеете?
Должно быть, я снова кивнул. (В другой раз я напишу о Зеленой.) Когда я пришел в себя, я лежал на полу возле стола Хеймера, а он допрашивал Азиджина:
— С мессиром Рогом разговариваете, пока застряли в снегу вы есть. О сыновьях-близнецах он говорил?
Азиджин вытянулся по стойке смирно:
— Да, мессир Рехтор.
— Больше, чем «да» у вас я прошу.
Азиджин сглотнул; звук был тихим, но в селлариуме было так тихо, а я лежал так близко к нему, что мог слышать его.
— О своей семье мне часто говорит он есть, мессир Рехтор. О его сыновьях, которые близнецы есть, о его жене и старшем сыне, о его дочери, которая заснула и не можем мы разбудить...
— Не допускает этого он есть?