Еще одно сглатывание.
— Нет, мессир Рехтор. Позволять он есть, но не будить она есть.
Хеймер хмыкнул:
— О близнецах он говорит? Сыновья, которые близнецы есть?
— Да, мессир Рехтор.
Наверное, он сделал знак Шкуре, потому что Шкура вышел вперед.
— Этот сын с ним тогда есть, сержант?
— Да, мессир Рехтор.
— Не другой это есть? — (Я затаил дыхание и закрыл глаза.)
— Другой, мессир Рехтор…
— Другой это есть? — Мне не нужно было видеть Хеймера, чтобы понять, что его лицо побагровело от ярости. — Это ты говоришь есть?
— Нет, мессир Рехтор.
— Этот сын есть?
— Да, мессир Рехтор.
— Кто это такой, и почему он лжет обо мне? — взорвался Шкура.
Последовало долгое молчание.
— Мессир Стрик, — мягко произнес наконец Хеймер, — обвиняется в том, пленник Шкура вы упустили.
— Вот он есть! — запротестовал Стрик. — Перед вами он стоит, мессир Рехтор.
— Нет, мессир. Сбежал он есть. Его брат его место занял, пока вы спали.
— Но... но...
— Для меня просто это есть. Мессир, ваше имя Копыто это есть?
Шкура кивнул:
— Да, мессир Рехтор.
— Мессир Шкура ваш брат есть?
— Да, мессир Рехтор.
— Когда ваш отец мессира Ната ограничил, вы в своем родном городе были?
Шкура нервно кашлянул:
— Могу я кое-что сказать, мессир Рехтор? Дело в том, что меня уже давно кое-что беспокоит.
— Говорите. От вас я прошу именно это есть.
— Этот человек на самом деле вовсе не мой отец. Он говорит, что да, и он, должно быть, много говорил с моим настоящим отцом, потому что он много знает обо мне, моих братьях и всей нашей семье. Но это не он.
— Не ваш отец он есть? Лжет он есть?
— Я не знаю, лжет ли он, мессир Рехтор. Иногда кажется, что он сам в это верит.
Судья Хеймер постучал по столу:
— Почти закончили мы есть. Сержант, мессир Шкура, кто с вами в гостинице был, этого человека называл отец он был?
— Да, мессир Рехтор!
— Хорошо. — Судья Хеймер вздохнул с облегчением; я услышал, как загремела трость, которую он положил. — Хорошо! От мессира Ната жалобу я имею. Мессир Рог и мессир Шкура, ими он был связан и избит. Мессира Рога мы имеем.
Шкура начал было протестовать, но замолчал.
— Вы смеете не мне мешать, мессир! Мессир Рог ваш отец он есть?
— Так его зовут, мессир Рехтор, но...
— Тогда этот человек еще один мессир Рог для меня он есть, потому что Рог себя он зовет. Этого мессира Рога мы имеем. Мессира Шкуру мы не имеем. Мерен Джали не я видел, но мало вины она имеет, и больная она лежит. — Это было сказано высокопарно, и в воздухе повисло легкое предвкушение.
— На этом предварительном слушании я все решу. Что касается мерен Джали, никаких оснований для обвинения я нахожу. Освобождена, хотя отсутствует она есть.
И тут Вадсиг удивила меня настолько, что я открыл глаза. Она сказала, очень тихо:
— Спасибо, мессир Рехтор. Мы действительно очень это ценим. — Азиджин сердито посмотрел на легермана, и тот поспешил вернуть ей кляп, который лежал у нее на коленях.
— В деле о мессире Шкуре, бегство его вину подтверждает. О незаконном ограничении свободы обвиняется он есть. Не здесь он есть, чтобы отвечать на обвинение, так что его не буду я обвинять. Это закон требует. В его побеге мессира Стрика я обвиняю.
Я посмотрел на Стрика сквозь прищуренные веки, и он выглядел пораженным.
— А как же я, мессир Рехтор? — спросил Шкура.
— С вами мой суд дела не имеет, мессир Копыто. Свободны идти вы есть.
— Спасибо, — повторила Вадсиг. Азиджин сам подошел, чтобы заткнуть ей рот, но судья Хеймер велел ему освободить ее.
Стрик хотел что-то сказать, судья принудил его молчать.
— Ваше предварительное слушание не это есть, мессир. Дату для этого я назначу. Будет сообщено, что вы должны быть. — Хеймер откашлялся. — Мессир Беруп.
Бедный Беруп нерешительно шагнул вперед.
— Мессира Рога вы для нас сохранили. Мессира Стрика тоже вы должны сохранить.
За него ответила Аанваген:
— Так мы сделаем, мессир Рехтор. В безопасности с нами он будет.
— Что касается мессира Рога, то себя он не может защищать, для него несамостоятельную защиту я назначаю. — В это мгновение в комнату ворвалась Сайфер и объявила, что Джали сбежала. Но я должен идти.
Я занимался сбором денег. Это было нелегко, так как добыча, которую мы взяли, состояла в основном из драгоценностей; но после поисков и стуков в двери я смог проследить одного ювелира до его дома, разбудить его и убедить купить шесть штук. Расставшись с ним, я зашел в пивную, что было очень глупо с моей стороны, когда у меня было так много денег; но я сказал себе (как оказалось, правильно), что смогу посидеть часок со стаканом и отдохнуть, прежде чем мне придется искать дорогу к дому Аанваген, и что я могу услышать что-нибудь ценное. Это было чистое, приличное место, и так поздно ночью в нем было очень мало клиентов.
«Садись, патера».
Напротив меня сидел Гагарка, более суровый и более угрожающий, чем я мог себе представить, когда мы писали о его встречах с Шелком. Я моргнул, и он исчез, но вскоре вернулся. В конце концов я подозвал хозяина пивной и совершенно искренне сказал, что у меня болит голова, что я очень устал, нуждаюсь в хорошей компании и был бы счастлив угостить его стаканом его собственного бренди, если бы только он рассказал мне городские сплетни.
— Иностранец вы есть? — Он склонился над моим столом, лысый и мускулистый мужчина лет сорока с лишним.
— Я иностранец, который очень нуждается в обществе, мессир, — сказал я.
— Девушку вы хотите?
Я отрицательно покачал головой:
— Просто с кем-либо поговорить. Вы собираетесь закрываться?
— Нет, мессир. В тенеподъем мы закрываем, но скоро мой сын приходит, тогда спать я иду.
— Большинство людей здесь больше не говорят «тенеподъем», — сказал я ему, — и «тенеспуск» тоже.
— За это мой сын надо мной смеется, мессир. — К моему великому облегчению, он сел на табурет Гагарки. — Старое место я не забываю. Назад я не могу идти, но помню я оттуда. Вы так же стары, как и я, мессир. Почему приехали вы есть?
Какое-то мгновение я не мог решить, сказать ли ему, что мне приказали (как это сделал Шелк) или что меня заставили (как это сделали Хари Мау и его друзья); в конце концов я решил сменить тему и сказал:
— По тем же причинам, что и многие другие, я полагаю. Не хотите ли выпить? Если вы выпьете, я заплачу, как уже сказал.
— Нет, мессир. В моем доме иногда, но здесь никогда я пью. Для моего ремесла разорение это есть. Откуда в наш Дорп вы едете?
— Новый Вайрон.
— Долгое путешествие это есть, но прошлой ночью еще один из Нового Вайрона в мою таверну едет. Вас ищет он есть?
— Сомневаюсь. Какое у него было имя?
Трактирщик почесал лысую голову:
— Это забытое я имею, мессир. А какое ваше есть? Ему я скажу, если снова он придет.
Я улыбнулся и сказал ему:
— Рог это есть, мессир. Ему это вы говорите. Мессир Рог за ваше общество просит. Из вашего города он есть. Берупом его найти можно. Помогать вам он будет.
Трактирщик рассмеялся:
— Лучше говорить вы есть, мессир.
— Но не совершенно? Как бы ты это сказал?
— «За» не сказал бы я.
Прихлебывая из своего щербатого стакана, я изо всех сил старался вспомнить, что же именно я сказал:
— Мессир Рог ваше общество просит?
— Да, мессир. Правильный способ он есть. Также должны вы сказать: с Берупом его найти можно.
— Понимаю и ценю ваши наставления. Я подожду немного, прежде чем попробую снова.
— Хороший человек, где мы есть Беруп есть. — Трактирщик подмигнул и сделал вид, что пьет, потом помрачнел. — Скоро разорен он есть. Уничтожен он есть. Его лодки они хотят, мессир.
К нам присоединился молодой человек:
— Стрик уже разоренный есть.
Трактирщик представил его:
— Мой сын, мессир. Вапен[137] он есть.
— Стрика судить будут. Все они отберут, — сказал Вапен.
— За что судить?
Вапен пожал плечами:
— Если не подозреваемый он есть, слишком большой он есть.
— Они нас уничтожат, мессир, — сказал мне его отец. — Один человек и другой.
— Таверну моего отца скоро они захватят. — Молодой человек был невысок ростом, но выглядел крепким, и, когда он наклонился ко мне, я увидел шрам, который, должно быть, был оставлен ножом или разбитой бутылкой на одной из его рябых щек.
— Скоро, не сейчас это есть, — сказал трактирщик.
— Лучше таверну мы продадим и лодку купим. Назад не придем мы есть.
Я сказал:
— Лучше уничтожить тех, кто хотел бы уничтожить вас, вы есть.
Трактирщик испуганно оглянулся, но сын его сплюнул на пол и сказал:
— Что еще нам они сделают?
Вскоре после этого трактирщик ушел домой, а Вапен извинился и отправился обслуживать другого посетителя.
— Вот'тыш 'де.
Я оглянулся на покачивающуюся женщину позади меня и спросил:
— Синель?
— Т' дама на Зеленой? Нет, эт' яш. — Джали опустилась на стул Гагарки и оперлась подбородком на руки. — Кашись, моя мордш не шибко хорош, аш?
— Не улыбайся, — сказал я ей.
— Я не'. Яш был' оч'нь голодной. Я нашл' бабш в переушке.
— Не так громко, пожалуйста.
— Я пил' и пил', упал' и п'нял, чё м'е 'учше оста'овица.
— Ты убила ее, Джали?
— Не дум' шо. Он' больш бабш. — Она замолчала, ее глаза глядели в разные стороны, нос смягчился и, казалось, утонул в ее лице. — Никогда не был' такш пьяной. Тебеш нравится, Рашшан?
Я покачал головой, гадая, сколько времени пройдет, прежде чем она снова протрезвеет. Это может быть делом нескольких минут, решил я; возможно также, что то, что мы интерпретировали как пьянство, было необратимым повреждением мозга.
— Яш был' оч'нь голодной, — повторила она.
— Часть крови, которую ты пьешь, становится твоей собственной кровью. Конечно, ты должна это знать.