— Н' думалш об шэтом, Рашшан. Эт' какш коров'. — Она ждала, ожидая (как я видел), что ее отругают. — А з'тем м'е 'ужно б'ла 'ернутца в больш' домш, только я там заперш.
Я кивнул.
— И я н' могуш найти егош, но 'стрет' тя.
— В общем, ты права, — сказал я ей. — Мы должны убрать тебя с глаз долой, и, вероятно, было бы неразумно возвращаться к Сайфер.
— У мен' волосыш кривые? — Ее руки потянулись к волосам.
— Нет. Но на твоем месте я бы к ним не притрагивался. — Увидев знакомое лицо, я крикнул: — Копыто, подойди и сядь с нами.
Он подошел к столу и протянул мне руку:
— Боюсь, я вас не помню, сэр. Вы из Нового Вайрона?
Я беспокоился об Ореве, о моем суде и еще о дюжине других вещей, но не мог удержаться от смеха, так же как и несколько минут спустя, когда вошел Шкура с разбитым лицом и заплывшим глазом, все еще злой и жаждущий драки.
— Да, — сказал я Копыту. — Я — твой отец, а это твоя сестра, Джали.
Глава восьмаяГОРЬКИЙ ОПЫТ НЕ СОВРЕТ
— Рог! — Когда он, промокший до нитки, ввалился, спотыкаясь, в пещерообразную комнату, служившую Крови гостиной, Гончая вытаращил глаза.
— Кореш? — Слепое лицо Хряка смотрело не совсем на него. — Х'эт ты, кореш? — Ослы, более чем полусонные, подняли головы и повернули длинные уши, чтобы услышать влажное шарканье его башмаков по покрытому шрамами и пятнами паркету.
— Да, это я. — Он сел между Хряком и Гончей, вытирая воду с волос и глаз. — Устал и ужасно промок.
— Птиц тож!
— Да. Высуши свои перья. Но только не на моем плече, пожалуйста. Оно едва может выдержать свой собственный вес.
— Божок схватил тебя... — Голос Гончей звучал так, словно он сам в это не верил. — Я сказал Хряку.
— Неужели? И что сказал Хряк?
— Молился за тя, кореш.
Он посмотрел на Хряка, потом положил дрожащую руку на огромное колено наемника:
— Ты тоже мокрый.
— Х'йа, кореш. Дождит там, снаружи? Дождит!
Он повернулся и изучил Гончую:
— И ты тоже.
Гончая не ответил.
— На улице идет дождь, Хряк, как ты и говорил. Но не здесь. Здесь черепичная крыша, и черепица осталась, там, где не сломалась.
— Через х'окна, кореш.
— Птиц тож, — заметил Орев.
Хозяин погладил его:
— Ты хочешь сказать, что влетаешь в дом через разбитые окна, как это делает дождь, Орев? Или что ты мокрый, как Гончая и Хряк?
— Птиц мокр! — Орев расправил крылья, грея их у догорающего огня.
— Так оно и есть, и по той же самой причине — вы были там со мной.
— А я нет, — сказал Гончая, обращаясь к огню. — Я должен тебе это сказать, и сейчас самое время. Я слышал, как божок разговаривал с тобой, и прятался здесь, в одной из маленьких комнат, пока не пришел Хряк.
— Я тебя не виню.
— Я тоже пытался заставить его спрятаться, но он не захотел. Он вышел под дождь, чтобы помочь тебе.
— Хорош муж! — воскликнул Орев.
— Значит, ты вышел, чтобы вернуть его?
Гончая кивнул, все еще глядя на огонь.
— Повис на моей руке, — объяснил Хряк.
— Я заставил его слушать. А ты и божок разговаривали, действительно беседовали, как человек и его слуга. Мы... я не смог разобрать, о чем вы говорили. А ты смог, Хряк?
— Ни хрена не понял.
— Мы могли уловить только отдельные слова, но по вашим голосам поняли, что он не причинит тебе вреда. Поэтому Хряк снова спрятал свой меч и вернулся сюда.
— Хорош Шелк!
— Да, это так, Орев, и именно поэтому мы должны его найти. Но вы, Гончая и Хряк тоже хорошие, каждый по-своему, вы — гораздо лучшие друзья, чем я заслуживаю. Ты пришел ко мне, когда я сидел в руке божка, и это потребовало большого мужества. То, что Гончая прятался здесь, было просто здравым смыслом, поскольку он не смог бы ничего добиться, если бы попытался спасти меня от несуществующей угрозы. Когда представился случай спасти жизнь, он действовал так мужественно, как только мог человек.
— Что касается Хряка… то, что он был готов сделать, лишает меня дара речи. Я сидел, скрестив ноги, на ладони этого божка, Хряк, и одна только мысль о том, чтобы напасть на него, выстрелить в него из карабина, например, из окна этого дома, не говоря уже о том, чтобы броситься на него с мечом... — Он покачал головой.
Хряк хихикнул:
— Конфетку для мя, кореш. Не мог х'его зырить.
— Но ты видел Мукор? Я имею в виду второй раз, когда я послал ее к тебе?
— Хо, х'йа. — Тон Хряка больше не был шутливым.
— Без обид, Рог, — сказал Гончая. — Я не решаюсь спросить, но... я был в ужасе. Признаю.
— Я тоже, — сказал он.
— И я все еще. — Гончая впервые посмотрел ему в лицо. — Я хотел бы знать, о чем вы говорили. Это не было... Он собирается убить нас или что-то в этом роде?
Он покачал головой:
— На самом деле он пытается нам помочь.
— Старина Хряк хотит послушать тя, кореш.
— Я с удовольствием расскажу вам, и это мой долг, на самом деле, но есть и другие вопросы. Возможно, Гончая уже задал их. Если так, то я не слышал твоих ответов.
— Нет, — сказал Гончая.
— Тогда спрошу я. Ты можешь рассказать нам, что Мукор сказала тебе, Хряк? Это может быть очень важно.
Наступило молчание, такое долгое, что Орев каркнул:
— Хряк речь!
— Не тах-то просто грить, — извиняющимся тоном пробормотал Хряк. — Спросил х'о моих зенках. Знал, чо х'я х'эт сделаю, х'йа?
— Да, я так и предполагал.
— Сказала, чо не знает. Тогда мы немного потрепались, х'и х'она сказала, дескать, х'оставайся с ним, ну, с тобой, х'и, могет быть, Хряк х'их получит. Х'и хогда Гончая сказал, чо х'он тя взял, ну, выхватил меч х'и бросился на него.
— Я понимаю... или, по крайней мере, понимаю больше, чем раньше. Она не говорила тебе, почему решила, что ты сможешь вернуть зрение, если будешь со мною?
— Грила ли х'она почему, кореш? Х'она не.
— После того, как я покинул комнату Мукор, Хряк, я хотел пойти в апартаменты, которые когда-то занимала жена Шелка, Гиацинт. Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти их, и, когда я это сделал, ты уже был там. Полагаю, ты рассердился из-за того, что я хотел войти.
— Х'йа, кореш.
Минуту или две он смотрел на широкое мясистое лицо, жалкое из-за мокрой серой тряпки, закрывавшей глаза:
— Могу я спросить, что ты там делал, Хряк?
— Место думать, вот х'и все.
— Ты не знал, что комната, которую ты выбрал, была спальней Гиацинт?
— Х'он знал? Х'он не знал.
— Ты был снаружи, стоял на лужайке, когда разговаривал с Мукор.
— Х'йа.
— Тогда еще не было дождя — не могло быть, потому что дождь еще не начался, когда позднее мы с Гончей отправились на поиски дров. Почему ты вернулся в дом, Хряк? Может быть, чтобы укрыться от ветра?
— Почему, кореш? Почему не? Не думал х'об х'этом.
— Ты вернулся сюда, где нас ждал Гончая?
Гончая коснулся его колена и одними губами произнес слово «нет».
— Не думаю так, — пробормотал Хряк. — Вполз в х'окно.
— И поднялся на второй этаж, где находились апартаменты Гиацинт, чтобы подумать?
— Х'йа, кореш.
Он ощупал свое лицо и обнаружил, что огонь высушил его, затем провел рукой по растрепанным волосам, которые все еще были влажными:
— Ты пикируешь со мной, Хряк.
— Х'он? — За этим не последовало ожидаемого: «Х'он не!»
— Да, он. Ты, а я слишком устал, чтобы пикироваться. Я никогда не брал уроков фехтования, Хряк, но Шелк брал, и я познакомился с его учителем фехтования, стариком по имени Меченос. Тогда фехтование казалось обворожительным делом.
— Х'а счас?
— Да. Да, и сейчас. — Он вспомнил сломанную трость с вкладной шпагой, забытую в уголке Дворца кальде. Он (или это был Шелк?) вытащил скрытый клинок, чтобы нащупать место, где азот Крови зазубрил его. Он вспомнил этот момент, а вместе с ним текстуру бамбукового тренировочного меча и быстрые легкие шаги, когда не было времени хвастаться, время оставалось только для мнимо-смертельного дела победы или поражения, удара и парирования, атаки и отступления.
— Позже, — сказал он, — когда я строил свою фабрику, я удивлялся, почему кто-то им интересуется. Не считая дуэлей, случаи, когда два бойца с мечами дерутся, должно быть, очень редки. На Зеленой — я тебе говорил, что был на Зеленой, Хряк?
— Х'йа.
Он лег, заложив руки за голову:
— У меня там был меч, и после того, как я использовал его, чтобы очистить канализацию, забитую трупами, я использовал его, чтобы убивать красных прыгунов и животных такого рода. Это своего рода искусство, если ты позволишь так сказать, но это не фехтование.
Глубокий, грубый голос Хряка, казалось, донесся откуда-то издалека:
— Хотю те сказать, кореш. Впрямь хотю.
— Ты поклялся не делать этого?
— Хрен х'его знает. Чо-то там, внутри, не дает. Шел х'и шел, пока не почувствовал себя дома. Веришь в призраков?
— Нет, — сказал Гончая.
— Да. Конечно.
— Х'она была там, кореш. Почуял х'ее.
Полузадушенный всхлип вызвал жалость у Орева:
— Бедн Хряк.
— Запах духов. Поцеловала мя, вроде хак. Веришь?
— Да. Она целовала там очень многих мужчин, Хряк.
— Х'ежели б ты вошел внутрь... — длинные ножны с медным кончиком зашевелились, царапая камень очага.
Наступило долгое молчание, которое нарушил Гончая:
— Ты сказал, что расскажешь нам, что сказал тебе божок.
— Так я и сделаю. Боюсь, для вас это плохие новости, да и для меня тоже. Но сначала я должен сказать вам, что у меня нет ни малейшего намерения делать то, что мне было поручено.
— Ты собираешься ослушаться его?
— Да, действительно. Какое он имеет право ожидать от меня послушания? — Он снова почувствовал проливной дождь, ледяной ветер, который гнал его, как мокрый снег, и слабое тепло огромной руки. Он открыл глаза. — Это не риторический вопрос, Гончая. Хряк, я тоже спрошу тебя об этом. Что дает этому божку — или любому другому — моральное право на наше послушание? Вы были здесь последние двадцать лет, а я нет. Ответьте мне, если можете.