ья Хеймер постучал по своему высокому столу:
— Тишина! Тишина! Готовы вы есть, мессир адвокаат Таал?
Он поднялся с помощью посоха, и ему, казалось, потребовалось время, чтобы собраться с мыслями:
— Готовы мы есть, мессир Рехтор. Ходатайство — мое ходатайство — вы примете, мессир Рехтор? Чтобы дело было прекращено ab initio[145], я подаю ходатайство.
Зажужжали возбужденные голоса, но судья быстро восстановил тишину. Ходатайство Таала было отклонено, и обвинение было приглашено представить свою версию. Нат и другие свидетели дали показания; я не стану обременять этот отчет подробностями, скажу только, что был потрясен, увидев, как быстро продвигается дело.
Затем Вент встал и произнес краткую вступительную речь перед судьей:
— Мессир Рехтор, наше ходатайство о прекращении дела вы слышали. Не легкомысленно это мы сделали. Здесь никакое преступление есть. Закон мы не отрицаем. Против закона лишать свободы другого это есть. Серьезное преступление это есть. Это наш клиент не делал. Это мы докажем.
Снова жужжание голосов и скептический взгляд судьи Хеймера.
— Не нашего закона предмет он есть. Это тоже мы докажем.
Ошеломленное молчание.
Таал встал и, видимо напрягая свой высокий, пронзительный голос, громко сказал:
— Позовите мессира Зика!
Легерман привел его из соседнего зала.
— Купец вы есть?
Он был, и с некоторой подсказкой от Таала и Вента он рассказал о том, как собрал группу торговцев, как Нат ворвался в нее и как встретил нас.
— Больше, чем вас они есть? (Это был Вент.)
— Нет, мессир.
— Подавляют вас они есть?
— Нет, мессир.
— Много слуг они имеют, и вооружены эти слуги есть? Карабины они имеют? Иглометы?
— Да, мессир адвокаат. Нет, мессир адвокаат.
— Иглометов нет? Нам сказать ты должен.
— Только трое их есть. Карабин молодой человек имеет, мессир.
Таал поднял брови, тоже белые и очень густые:
— Один карабин, мессир? От этого в ужасе вы все были?
— Нет, мессир Таал.
— Нет, я должен надеяться. Показания Ната вы не слышали?
— Нет, мессир Таал. Этого слышать мне они не разрешили.
— Правильно это есть. Testis oculatus unus plus valet quam auriti decem[146]. С ним слуг Нат имел?
— Да, мессир Таал. Четыре.
— Оружие они имели?
— Да, мессир.
— В этом суде утверждалось, что мессир Рог, старый он есть и безоружный он был, мессира Ната остаться с ним он заставил.
К тому времени я уже практически перестал их слушать. Я смотрел на картину, висевшую на одной из стен зала суда. Это была большая картина, выполненная в коричневых и различных оттенках оранжевого, изображавшая мужчин в мантиях, сидящих вокруг стола. Она была подвешена на украшенной кисточками веревке к декоративному крючку в форме прыгающей рыбы-ворот и начала раскачиваться.
Подошел Вайзер, чтобы поговорить со мной.
— Посланным в старый виток за мессиром Шелком вы были? Это Шкура говорит. Хороший мальчик он есть?
— Да. Как и Копыто.
Вайзер кивнул и уселся на планшир, ухватившись одной рукой за поручень. Он крупнее большинства мужчин, солидного вида, с большим красным лицом.
— Из Нового Вайрона вы есть? Кабачок там вы знаете?
Это удивительно напомнило мне то, что я только что написал.
— Да, мессир адвокаат, — ответил я.
Красное лицо стало еще краснее, когда он на мгновение прищурился на солнце:
— Меня вы не знаете?
— Конечно, я... подождите. Из Нового Вайрона, вы хотите сказать. Какой же я был дурак! Вы — тот самый торговец, который рассказал мне о Паджароку!
Со своего насеста на поручне, значительно выше большой веснушчатой руки Вайзера, Орев поинтересовался: «Хорош муж?» Бэбби (который спал у моих ног) поднял свою массивную голову и моргнул в знак осторожного подтверждения.
Вайзер перевел взгляд с одного на другого:
— Меня вы помните, мессир Рог?
— Конечно, и мне следовало бы вспомнить вас гораздо раньше. Кабачок сказал мне, что нашел торговца, который мог бы мне помочь, и мы втроем поели у него — это был очень хороший ужин. У него хороший повар.
Какое-то мгновение Вайзер изучал меня:
— Мертвый Кабачок есть.
— Мне очень жаль это слышать. Надеюсь, он умер не насильственной смертью.
Вайзер покачал головой.
— Когда мы приехали сюда двадцать лет назад, он был уже немолод. Хотя, я полагаю, прошло уже двадцать два года. — Я позвал Копыто, который разговаривал со Шкурой и Вадсиг, и спросил, как долго меня не было.
— С позапрошлого лета, Отец.
— Почти два года, — сказал я Вайзеру, — хотя, когда я смотрю на своих сыновей, мне кажется, что меня не было дома гораздо дольше. Когда я уезжал, они были еще совсем детьми, а теперь они — молодые мужчины.
— Храбрые молодые мужчины они есть. Отважные молодые мужчины.
Я согласился.
— У судьи Кеннера[147], их я вижу. Убиты оба будут, я думаю, но они бегут и стреляют, стреляют и бегут, а за ними мои матросы идут. Молодые львы они есть.
Я поблагодарил его:
— Вы, должно быть, видели их и на моем суде. Я видел вас в зале, а они сидели почти прямо за моей спиной.
Вайзер кивнул:
— Их внутрь мы провели. Беруп и я. Его семья мы говорим, и все в сторону отодвигаются.
— Не могли бы вы поделиться со мной своими впечатлениями о моем процессе? Вы бы оказали мне большую услугу, капитан.
— Моими, мессир Рог? — Он оглянулся на рулевого, потом перевел взгляд на бурлящую серо-зеленую воду. — Вы тоже видели.
— Да, но мне хотелось бы услышать чужие впечатления, а вы проницательный наблюдатель.
Он рассмеялся:
— Нет, моя жена думает.
— Мужчины и женщины часто имеют разные мнения о том, что важно.
— Эту девушку, Вадсиг, вы должны спросить, мессир, или свою дочь. — Он хитро посмотрел на меня.
— Может быть, я спрошу, но мне хотелось бы услышать ваши впечатления. Я обнаружил, что мне трудно описать суд. Все время мешают детали.
Я улыбнулся, и Вайзер тоже.
— В процессе написания всего отчета — не только той части, которую вы видите здесь, но и намного большей, убранной с одеждой, которую я купил в Дорпе...
— Новую одежду вы покупаете, мессир, но старую вы носите. На лодке умно это есть.
— ...я узнал, что у меня своего рода мания записывать разговоры. Если вы сейчас скажете мне, что вам больше всего запомнилось на моем суде, я непременно запишу это, и мой отчет станет намного лучше.
Он кивнул, снова устремив взгляд на волны и облака, потом что-то крикнул молодому человеку на корме.
— Что я лучше всего помню, вы хотите знать, мессир Рог?
Я кивнул (пылко, я надеялся). Он ничего не сказал, и я рискнул:
— Виток красного солнца — это то, что вы помните лучше всего, я полагаю. Башня и ямы под ней.
— Это вы называете тот гниющий город? — Вайзер покачал головой. — Нет, я помню. Забыть я стараюсь. — Он поднес ко рту воображаемую бутылку и сделал вид, что пьет.
— Муж речь! — настаивал Орев.
— Что я помню? Эти длинноногие парни.
— Исчезнувшие люди? Я уже думал об этом. Наверняка многие из вас подумали, что это всего лишь высокие люди в масках.
— Может быть, мессир, но четыре руки они имели.
— Уверяю вас, капитан, это были не такие люди, как мы. Это были Соседи, которых мы по эту сторону моря обычно называем Исчезнувшими людьми.
— Не людьми они быть могут, я думаю. Это другие могут подумать, я имею в виду. Исчезнувшие люди они были, я знаю. Моя команда, — он пожал плечами, — мне они служат. Этим вы служите, мессир Рог?
— Нет. Они мои друзья, а не работодатели.
— Попутный ветер они дадут?
— Возможно, они могли бы... Не знаю. Конечно, я не стану просить. Давайте плыть по нашему собственному ветру, капитан. — Теперь уже я, а не он смотрел на море; и я не мог отделаться от мысли, что там, под колышущимися волнами, плыла Саргасс.
— Больш мокр, — произнес Орев. И еще: — Плох мест!
— Это, конечно, плохое место для птиц — или, по крайней мере, плохое место для тех птиц, которые не являются морскими; но ты очень быстро научишься патрулировать его берега в поисках мертвой рыбы.
Вайзер усмехнулся.
— Это тот момент моего суда, который вы помните наиболее ясно? Когда в зал суда вошли Исчезнувшие люди? Расскажите мне об этом, пожалуйста. Что вы видели, слышали и чувствовали?
— Таала я наблюдал. Три золотые карты ему я даю. Это вы знаете?
— И да, и нет. Беруп объяснил, что вы и он, вместе со Стриком и Зиком, внесли свой вклад. Таал хотел большую сумму за то, что будет защищать меня, сказал Беруп, потому что это стоило бы ему благосклонности судей, но они — ты и твои друзья — боялись, что восстание никогда не вспыхнет.
Вайзер кивнул:
— Без всего остального — не было бы оно. Без Исчезнувших людей, мессир.
— Возможно, ты прав.
— И его. — Кончик его морского ботинка почти коснулся широкой спины Бэбби. — Никогда так много я смеялся.
Я признался, что в тот момент мне это не показалось смешным, хотя в ретроспективе кажется.
— Смеялся я есть, и за бока держался я, но и за игломет тоже. Почему это, как вы думаете, мессир Рог? — Он улыбался, но его ясные голубые глаза были серьезны.
— Насколько я могу судить, вы думали, что один из легерманов может застрелить бедного Бэбби за то, что он гонялся за судьей Хеймером по комнате, — я и сам так думал.
— Нет, мессир. — Вайзер медленно покачал головой. — Ваша дочь это была. Очень красивая девушка она есть. Не так красива, как моя Сайфер, но прекрасна тоже. Ее имя я забыл.
— Джали.
— Джали. Да. Тоже она смеется. Никогда смеха как у нее я слышал, мессир.
— Плох вещь! — воскликнул Орев, и я сказал ему, чтобы он замолчал.
— С вашими сыновьями я говорю. Хорошие ребята они есть. Наша сестра, они говорят. Наша сестра. Но не мои глаза они встречают, когда это они говорят. Внизу спит она есть?