Она изучающе смотрела на меня, жуя свой сэндвич, и я добавил:
— Я сам уходил от него много раз; он всегда приходил за мной, и я надеюсь, что всегда будет приходить.
— Она будет тростью только тогда, когда я хожу с ней. — Она подняла свою толстую черную палку. — Именно это вы и имеете в виду, не так ли?
— Именно.
Стряхнув крошки с рук, она взяла карты и бросила их мне на колени:
— Это для вас.
— Они мне не нужны, как я уже говорил.
— Может быть, понадобятся. — Ее правая ладонь почесала левую, жест, который я не понял (и не понимаю).
— Не лучше ли подождать, пока вы не удостоверитесь, что я тот, за кого себя выдаю?
— Рог, человек, которого Кабачок послал за Шелком.
— Да. Точно.
Она покачала головой:
— Проверка нужна ради вещей, оставленных вам Кабачком. Это мое, и я хочу, чтобы оно было у вас. Он сказал, зачем ему понадобился Шелк?
— Конечно. Здесь было много беспорядка, много беззакония. Кабачок и некоторые другие пытались создать правительство, но они не могли договориться о кальде, и большинство чувствовало, что, если бы они его выбрали, горожане не приняли бы его. Однако они приняли бы Шелка, и те пятеро, что встречались со мной, тоже согласились принять его.
— Он нам больше не нужен. — Голос Перец был полон горечи. — У нас есть Кречет.
— Раз я не сумел привезти Шелка, значит, все к лучшему.
Она ничего не ответила, глядя на меня поверх своего бокала.
— Вы думаете, что он убил Кабачка, не так ли?
— Я этого не говорила и не скажу.
— Но вы так думаете. — Я заколебался, подбирая слова, которые сделали бы сказанное мною терпимым, если не приемлемым. — Я этого не знаю. Я вернулся сюда всего несколько дней назад.
Она кивнула.
— Давайте предположим, однако, что я знаю — знаю без всяких сомнений, — что Кабачок, который сражался рядом со мной в туннелях и делал все возможное, чтобы помочь мне выполнить поручение, которое он мне дал, был убит, и что его убийца — новый кальде. — Я положил на поднос карты, которые она мне дала. — Даже зная это, я должен был бы подумать о том, что случится с городом, если его лишат власти и будут судить. Опрокинуть гору трудно — я думаю, вы согласитесь с этим. Но легче опрокинуть гору, чем заменить ее.
Когда она не ответила, я сказал:
— Я возвращаю вам ваши карты. С моей стороны было бы неправильно оставить их себе.
Мальчик Ласка вернулся и сообщил, что Теленок не может прийти, но дал ему записку. Перец сломала печать, развернула записку и дважды перечитала ее. Я спросил, могу ли я тоже прочесть ее, поскольку она касается меня.
Она покачала головой, пошла с запиской к шкафу и заперла ее в ящик:
— Здесь написано, что вы тот, за кого я вас принимала, Рог. Только там есть кое-что личное, и я не хочу, чтобы кто-то еще это видел, если только Теленок не скажет, что это можно. Вы надеялись, что Кабачок оставил вам письмо или что-то в этом роде?
— Да. Так ли это?
— Нет. Или, во всяком случае, я его не нашла. Но кое-что он вам все-таки оставил. Лодку.
Должно быть, на моем лице отразилось удивление.
— Наверное, он хотел вам что-то подарить. Возможно, он думал, что лодка мне не понадобится, и я просто продам ее. Я бы так и поступила, если бы в списке не было написано, что ее нужно сохранить для вас. Я мало что о них знаю.
Мы медленно пошли под холодным солнцем к гавани, чтобы увидеть лодку — я, она, ее внук и еще один мальчик того же возраста. На корме лодки виднелось ее имя — «Водяная Лилия». Это болезненно напоминает мне, что «Лилия» было именем дочери Языка, которая была убита во время моего отсутствия; я переименую ее и назову «Морская Крапива». Это йол (я никогда раньше не плавал на таком) с высокой мачтой впереди и маленькой на корме.
— Вы думаете, что справитесь с ней в одиночку? — спросила Перец. — От меня будет мало толку.
Я был удивлен, что она вообще хочет плыть, и сказал об этом.
— Пару раз я спускалась сюда, чтобы посмотреть на нее. — Почти защищаясь, она добавила: — Это то, что я должна была делать. Кабачок хотел, чтобы я присмотрела за всем этим.
— Конечно.
Она стала осматривать йол, ее тяжелая черная палка застучала по искореженным доскам пирса:
— Когда я была моложе…
Я указал на Ласку и его друга, которые уже были на борту:
— Не хотите ли присоединиться к ним?
Я бы сказал, что йол шире, чем мой старый баркас, и, может быть, немного короче; но им так же легко управлять и он скачет по волнам, как утка, а это главное. Я велел Перец взять румпель, предупредил, чтобы она не поворачивала его слишком быстро, и с помощью мальчиков занялся парусами, установив большой гафельный грот, маленькую треугольную бизань, которая была свернута на бизань-мачте — вероятно, единственный парус, который на ней можно ставить — и кливер. (Есть также летучий кливер, квадратный парус, который можно установить на передней мачте, и два еще не исследованных мешка в парусном ящике.) Было очевидно, что она могла бы нести больше, но на чужой лодке я счел разумным быть осторожным. С этими парусами мы понеслись вперед; мальчики были в восторге, как и Перец.
— Я поклялся, когда приехал сюда, что никогда больше не поплыву зимой, если смогу, — сказал я ей, — но клятву я сдержал. Это весеннее плавание, на самом деле.
Она кивнула, ее щеки покраснели, из носа текло, а большое круглое лицо сияло:
— Ветер несет аромат водоцветов.
Маленькая рука потянула меня за рукав:
— А он вернется?
— Кто?
— Ласка говорит, что ты велел ему поговорить с кем-то другим.
— О. Орев. Да. Я послал его поговорить с моей женой. — Я следил за движением грота и не обращал особого внимания на маленькое серьезное лицо перед собой.
— А он вернется?
— Надеюсь. Он всегда так делал, хотя однажды его не было почти год.
Перец похлопала по планширу рядом с ней и отогнала мальчиков:
— Вы в опасности. Вы это знаете?
Я сел:
— Только не от этих детей. В море всегда есть какая-то опасность, но в данный момент это совсем не страшно. От Кречета, вы это имеете в виду?
Она кивнула.
— Ничего такого не знаю. Вы подумали, по-моему, что я могу быть в опасности, когда мы говорили о том, что он стал кальде — ваш тон и выражение лица ясно это показали. Но Кречет был членом комитета, который послал меня за Шелком. Он вряд ли будет возражать против того, что я пытался выполнить его указания, и если он накажет меня за неудачу... — Я пожал плечами.
— Вы сказали — они думали, что, если один из них станет кальде, люди не согласятся.
Это было не совсем то, что я сказал, но я кивнул.
— Но они будут счастливы с вами. Думаю, вы правы. — Она выглядела задумчивой.
— Я ничего такого не говорил. Я сказал, что они могли бы принять кальде Шелка.
После этого она молчала, по-моему, до тех пор, пока я не развернул йол и не направил его обратно в Новый Вайрон. Затем она заговорила о возможности свержения Кречета:
— Он убьет вас, патера, если вы дадите ему время.
— Болезнь Нового Вайрона — не Кречет, — сказал я ей. — И без него это было жестокое и беззаконное место, и мне кажется, что с ним даже лучше. Плохая лошадь нуждается в большом кнуте, как говорится. Мы свергли судей Дорпа. Возможно, вы слышали об этом.
Она промолчала. Мальчики подошли поближе и прислушались.
— Это было легко — так легко, что я и мой юный друг приказали судье, председательствовавшему на моем процессе, осудить меня, потому что восстание, которое я планировал, могло бы и не состояться, если бы он этого не сделал. Видите ли, он хотел снять с меня все обвинения, потому что боялся. Держите курс, пожалуйста. Вы позволяете ветру сносить нас.
Я сам взялся за румпель и поправил курс.
— Я познакомился с жителями Дорпа, — сказал я ей. — Они хорошие люди — храбрые, трудолюбивые и гораздо чище нас. Хитрые торговцы, но добрые и, в основном, честные. Судьи воспользовались их хорошими качествами, и поэтому судьи должны были уйти; если бы я не убрал их, то через несколько лет это сделали бы сами люди. Судя по тому, что я видел, Кречет не использует хорошие качества людей. Он использует их плохие качества. Если они чересчур склонны ссориться, чтобы объединиться против него, и настолько жестоки, что охотно платят его налоги, лишь бы быть защищенными друг от друга, у них нет причин жаловаться.
Она все еще казалась неубежденной, и я сказал ей:
— Дорп был как Вайрон — ему было нужно лучшее правительство. Новому Вайрону нужны люди получше.
Гавань была уже видна, и я объяснил Ласке и его другу, как спустить грот, а затем приказал им встать у фалов. Мое внимание привлекло черное пятнышко вдалеке, и я помахал ему рукой, прежде чем снова сесть на планшир.
— В его нынешнем состоянии, — твердо сказал я Перец, — Новый Вайрон не может управляться хорошим человеком — генералом Мята, например.
— Или Шелком.
— Или Шелком. Вы совершенно правы. Либо он станет еще хуже, либо он отдаст румпель кому-нибудь другому.
Орев добрался до нашей лодки (я должен был упомянуть об этом, когда писал вчера вечером) вскоре после того, как мы спустили грот, и объявил: «Птиц взад!» и «Хорош Шелк!» — и дергал меня за волосы, как обычно. Все его глупости.
Глава четырнадцатаяЛЕНЧ ВО ДВОРЦЕ КАЛЬДЕ
— Вы все хотите увидеть кальде? — с сомнением спросил клерк Бизона.
— Х'йа, — сказал Хряк и встал.
Гончая кивнул, прочистил горло и сказал:
— Д-да.
Орев, который невзлюбил клерка, выплюнул:
— Плох муж!
— Я взгляну, — сообщил им клерк и во второй раз скрылся за тяжелой дверью из резного дуба.
Гончая сказал, чтобы скрыть свою нервозность:
— Я полагаю, это место сильно изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз, Рог?
Он покачал головой:
— Очень похоже на старое. Ковер новый, но он очень похож на тот, что был здесь, когда я носил послания кальде Шелку. Это, конечно, дверь, которую я помню, и мне кажется, что эти стулья и тогда были здесь.