Он покачал головой:
— Ноги нужны для того, чтобы убегать.
Она задумалась, склонив голову набок:
— Иногда. Иногда бегство — самое мудрое, что можно сделать.
— Вы правы, я уверен.
— Раньше я бегала от тебя. От Шелка, я имею в виду. Не потому, что я боялась Шелка, а потому, что боялась унижения. Это было глупо.
Он кивнул:
— Унижение — подарок от Внешнего, я совершенно уверен.
— Неужели? Теперь ты говоришь как Шелк.
— Хорош Шелк, — каркнул Орев и зашевелился у него на плече.
Он сказал:
— Я польщен. Если Шелк говорит такого рода вещи, то он нам очень нужен.
— Муж прийти!
— Я хотел сказать, что все унижения приводят к исключению. Униженный человек чувствует, что он — или она — больше не является членом группы или, по крайней мере, не является ее уважаемым членом. И покидая группу, он приближается к Внешнему, богу, которого отвергли другие боги.
В дверь небрежно постучали, и она тут же открылась.
— Вы должны быть в Великом мантейоне через пятнадцать минут, — сказал протонотарий.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Мята жестом велела протонотарию закрыть дверь, и он это сделал.
— У нас осталось совсем мало времени, — сказала она, — иначе я бы поспрашивала тебя об этом. Но времени совсем нет. Ты в опасности. Мой муж сказал тебе.
— Здесь есть чужаки — Его Высокопреосвященство называет их «внешними», что, возможно, очень важно, — которые ищут Шелка. Вы это имеете в виду?
Она кивнула, и рука, которая была скрыта ее шалью, появилась на свет, держа азот с бледным, слегка пурпурным камнем в рукоятке и кровавым камнем около гарды. На мгновение показалось, что ей не хочется с ним расставаться.
Орев присвистнул, добавив:
— Плох вещь!
— Это очень опасная вещь, безусловно. И очень ценная. Вы могли бы продать его за большие деньги, генерал.
— Я могла бы продать его, если бы он был моим. — Она вздохнула. — Но он не мой. Рог, если бы ты задал мне тот вопрос, мне было бы намного легче. Я хотела сказать, что, хотя такая женщина не может использовать азот, она все же может получить удовольствие, если отдаст его тому, кто в нем нуждается. Это мое удовольствие, и я требую его. Возьми его, пожалуйста.
— Если он вам больше не нужен, вы должны вернуть его Шелку, — сказал он ей.
— Я хочу владеть им. Очень сильно хочу, но я не нуждаюсь в азоте, а тебе он может понадобиться. А что касается того, чтобы вернуть его... Я уже пыталась это сделать. Один раз Шелк принял его, но вскоре вернул обратно. Прикрой его рукой.
В ризнице Великого мантейона Орев разглядывал ряд жертвенных ножей:
— Хорош Шелк. Нет резать!
— Я не буду, — сказал он, — но ты должен помочь мне и остаться здесь. Если ты полетишь туда, люди тебя увидят и подумают, что я принес тебя для того, чтобы принести в жертву богам, и вполне могут потребовать, чтобы я это сделал. Ты останешься здесь?
— Хорош птиц!
Он вычистил сутану авгура, которую дала ему Оливин (наполовину пристыженный неуклюжими стежками, которыми он утром зашил в нее свои зерна кукурузы), вымыл руки и пригладил непослушные волосы. Теперь же, повинуясь внезапному порыву, он решил сбрить бороду и стал соскребать ее ухоженной бритвой, инкрустированной печатью Капитула — ножом и чашей.
— У моего отца она была больше, — сказал он Ореву, — но гораздо проще — обычная костяная ручка. Это слоновая кость, если я не ошибаюсь.
— Нет резать!
— Я постараюсь этого не делать. Еще немного мыла, я полагаю.
Он зачерпнул щеткой, сделанной из барсучьей шерсти, душистое мыло из фарфоровой кружки Великого мантейона и энергично перенес его на левую щеку.
— Признаюсь, я напоминаю себе доктора Журавля, сбривающего бороду в нашем трактире в Лимне. Он хотел немного оставить, как и я. Но нет, нужно сбрить все, как и он. Когда борода исчезнет, мое сходство с патерой Шелком будет гораздо менее заметным, я полагаю; кроме того, это...
— Хорош Шелк!
— Это может сбить со следа этих внешних — если использовать наводящий на размышления термин Его Высокопреосвященства.
— Плох люд? — Орев перелетел с подоконника на умывальник, откуда смотрел на своего хозяина глазом, похожим на отполированный гагат.
— Хотел бы я знать. Есть около сотни вещей, которые я хотел бы знать, Орев. Например, я хотел бы знать, есть ли среди прихожан Хряк и Гончая; и я очень хотел бы знать, есть ли среди них генерал Мята и кальде Бизон, не говоря уже об этих внешних. Я хотел бы знать, где находится Шелк, почему ни Бизон, ни Его Высокопреосвященство не ведут меня к нему, хотя им обоим так выгодно убрать Шелка из города. — В последний раз прикоснувшись к верхней губе, он прополоскал бритву под краном.
— Хорош Шелк!
— Да, и для кальде Бизона и Его Высокопреосвященства в этом и заключается проблема. Для Его Высокопреосвященства Шелк — второй Пролокьютор, способный — даже если и не желающий — руководить Капитулом вместо него. Для кальде Бизона присутствие Шелка в городе еще хуже.
Энергично использованное, полотенце усеяло его черную сутану еще более темными точками. Он осмотрел их и решил, что ничего не поделаешь и что они в любом случае скоро высохнут.
— У него уже есть генерал Мята, его леди-жена, которая так старательно избегает называть себя кальде Мята. Все равно она — второй кальде.
— Хорош дев!
— Конечно. Вот почему так много людей любят ее и доверяют ей. Но за ней стоит еще один кальде — Шелк. Я не хотел бы получить работу Бизона ни на каких условиях, и уж точно не на таких.
В дверях ризницы появился авгур:
— Вы готовы к шествию, патера? Я покажу вам, где мы собираемся.
Теперь уже не было смысла возражать против такого почетного обращения.
Шепот пронесся по толпе, заполнившей Великий мантейон, словно ветер пронесся по лесу, шевеля листья — мягкий, когда он покидал нартекс, и набравший силу, когда он шел по нефу. Он никак не мог знать (говорил он себе), что это происходит из-за того, что он идет рядом с Пролокьютором, на шаг позади и на шаг вправо, как ему было приказано. Но он знал, что это так, и был слегка — необъяснимо — смущен.
Для них были приготовлены места на некотором расстоянии от Большого алтаря, достаточно удаленные, чтобы их не побеспокоил огромный огонь, который готовились разжечь два десятка авгуров и сивилл; для Пролокьютора — великолепный трон из черного дерева, аскетично отделанный золотом, для него — кресло рядом и ниже, едва ли менее внушительное и такое же черное.
Хор из... Он попытался сосчитать певцов. Четыреста человек, по меньшей мере. На Синей они могли бы основать свой собственный маленький городок под названием Песня или Мелодия. Переженившись, они породили бы сладкоголосую чистую расу, которая быстро стала бы знаменитой.
Их музыка поднималась, опускалась, затем снова поднималась, одновременно настойчивая и величественная. Оглядываясь назад, на серое мерцание Священного окна, он задавался вопросом, какие боги слушают ее, если вообще слушают.
Один из них, конечно же, слушал, хотя и не через Священное Окно. В зале находился Хряк. Воспоминание о Шелке и о том, что Шелк сказал ему в разрушенной вилле Крови, вернулось еще более живым, чем когда-либо.
Солнечный свет, пойманный и сконцентрированный в широком отражателе из яркого золота, сделал свое дело. От огромной упорядоченной груды кедра на алтаре поднялась струйка дыма. (Дерева хватит, чтобы построить хороший маленький домик для какой-нибудь бедной семьи, невольно подумал он.) Белая нить утолщилась. Когда гимн достиг крещендо, появился крошечный язычок пламени.
— Встаньте, — прошептал Пролокьютор, — и примите мое благословение.
Он встал, повернулся лицом к трону и склонил голову, в то время как мягкая правая рука Пролокьютора чертила и повторяла над его головой знак сложения, а заунывный голос Пролокьютора произносил самое длинное благословение в Хресмологических Писаниях, с необычным ударением на каждом втором или третьем слове.
Когда благословение закончилось, он прошел мимо алтаря к амбиону. Ему предстояло многое сказать, и времени для этого было мало; но было бы гораздо легче, если бы он мог каким-то образом связать это с Писаниями. Выдохнув: «Помоги мне, о Загадочный Внешний», он открыл их наугад.
«Проще всего было бы признать, что миф не является ни безответственной фантазией, ни предметом взвешенного психологического анализа, ни чем-то другим, подобным. Он совершенно другой и требует, чтобы на него смотрели открытыми глазами».[153]
Вздохнув с благодарностью, он закрыл великолепный, усыпанный драгоценными камнями том и отложил его в сторону.
— Через минуту, — сказал он, оглядывая собравшихся, — мы принесем наши дары бессмертным богам. Мы будем умолять их говорить с нами через их Священное Окно...
Послышалось явственное жужжание разговоров. Он стоял молча и хмурился, пока не стало тихо.
— И мы попросим их говорить через внутренности животных, которых мы им дадим. Нам легко — слишком легко — забыть, что они уже говорили с нами, задолго до того, как родился самый старый человек, который слышит меня.
Мне кажется, боги говорят, что существуют различные формы знания, одной из которых является миф, и что мы не должны смешивать их. Всегда есть искушение отбросить знание — это делает жизнь намного легче. Вполне возможно, что сегодня боги предупреждают нас: необходимо сохранить именно тот вид знания, который мы больше всего склонны отбросить, то есть знание о том, что каждая вещь есть она сама, а не какая-то другая. Мужчина говорит, что все женщины одинаковы, а женщина — все мужчины одинаковы. Тот, кто воображает себя мудрым, говорит, что человек может знать только то, что он видит, или что никто вообще ничего не может знать, и таким образом избавляет себя от большого труда размышления ценой своей неправоты.
Он взглянул на огонь алтаря, прикидывая, сколько еще остало