— А ты пойдешь, если я тебя попрошу?
Я сказал, что так и сделаю, а Шкура и Вадсиг смогут присмотреть за мамой.
— Мы уедем ненадолго, — сказал он мне. Я только потом понял, что он имел в виду. Я никогда не бывал на Витке красного солнца, и когда Шкура рассказал мне об этом, он не смог заставить меня в это поверить. Отец тоже не мог заставить Джугану в это поверить. Джугану был тем самым инхуму, которого мы нашли, маленьким старичком с лысой головой. Мы взяли его на лодку и отправились в море.
— У тебя нет причин для беспокойства, — сказал Отец, — или гораздо меньше, чем у нас. Если это судно утонет, ты сможешь улететь.
— Раджан! — Джугану попытался убежать и вскарабкался по снастям, как два ниттимона; его руки уже начали сплющиваться, но я догнал его, поймал и сбросил вниз.
— Тебе нечего бояться, — сказал ему Отец, — мы будем твоими друзьями, если ты нам позволишь.
— Я верно служил тебе, Раджан, — простонал Джугану. — Клянусь нашим богом.
Тогда я впервые услышал, что у инхуми есть свой собственный бог, но Отец не обратил на это никакого внимания:
— Ты пытался убить меня, когда мы с Вечерней покинули Гаон, и ты позовешь других, чтобы убить меня здесь, как только я отпущу тебя.
Я сказал, что мы должны убить его сами, когда закончим с ним, но Отец покачал головой:
— Я убил твою сестру. Конечно, одного убийства более чем достаточно для одной жизни. Я не стану называть это умышленным убийством — умышленное убийство есть нечто худшее, — но я не стану убивать этого мужчину, который, насколько мне известно, может быть ее братом. После того как он поможет нам, мы его освободим.
— Я служил тебе всю войну, Раджан. — (Конец посоха Отца был у него на шее, а нога Отца — на груди.) — Как я могу послужить тебе сейчас?
— Отправившись с нами туда, где ты будешь таким же человеком, как и мы. — На минуту Отец задумался. — И вернувшись обратно. Я предупреждаю, что у тебя будет искушение остаться; если ты это сделаешь, то умрешь, и это будет не по моей вине.
— Где я?.. — Старый инхуму изумленно уставился на нас.
— Мы будем спать, — сказал ему отец, — все, кроме Бэбби. Копыто соорудит для нас плавучий якорь...
С бизань-мачты его птица закричала:
— Я идти! Я прийти!
— Да, — ответил ей отец. — Ты пойдешь с нами, Сцилла. В конце концов, мы идем только ради тебя.
После этого я свернул паруса и сделал плавучий якорь из двух кусков парусины.
(Моя жена читала через мое плечо, когда я писал последнее предложение, и говорит, что многие люди не знают, что такое плавучий якорь или как его сделать. Остальные обещали дать мне возможность вести рассказ самостоятельно, потому что Шкура и Вадсиг виделись с человеком, который называл себя нашим отцом, главным образом в Дорпе, а не здесь, а Маргаритка почти не видела его, даже если она пишет лучше. Она вообще пишет лучше, чем Шкура, даже если Шкура в этом не признается.
Плавучий якорь — это такой якорь, который вы используете, когда ваш якорный трос не достигает дна. Лодка предназначена для плавания и будет плыть каждый раз, когда дует ветер, даже под голыми мачтами. Вы не можете остановить ее, но хороший плавучий якорь замедлит ее настолько сильно, что ее можно будет назвать неподвижной. Вот как я его сделал — соединил два длинных куска парусины крест-накрест и привязал к их концам длинную веревку. Чем длиннее веревка на плавучем якоре, тем лучше он держит.)
А потом мы отправились спать. Бэбби должен был присматривать за Джугану-инхуму и за нашей лодкой, пока нас не будет; а Отец привязал веревку к шее Джугану и к своему запястью. Я сказал, что если мы будем спать, а Джугану нет, то он будет сосать у нас кровь, пока мы не умрем, если мы не проснемся, и никакая веревка не поможет. Но Отец сказал, что он не сможет, и Джугану поклялся, что не сделает этого.
Мы пошли в каюту, и Отец велел мне лечь и закрыть глаза. Я так и сделал, но как только услышал, что он и Джугану тоже легли, и потом стук — он положил свой посох, — то сел. Он лежал на своей койке, а рядом с ним на полу лежал Джугану. Я вспомнил, что меч, который он называл азотом, вероятно, был у него под туникой, и, если Джугану достанет его, он убьет нас обоих. Я никогда не видел, чтобы он использовал его, но он рассказывал мне, на что азот способен, и Шкура тоже. Я отнес его на палубу и спрятал. Не то чтобы я боялся идти в Виток красного солнца, но очень нервничал из-за этого. Больше я ничего не могу объяснить.
Бэбби был на палубе и смотрел на меня своими маленькими свирепыми глазками так, словно говорил, что я должен спать в каюте. Я никогда не знал точно, как много понимает Бэбби, но он понимает очень многое. Я знаю, что можно было попросить его принести почти все, кроме еды, и он пойдет за этим, если захочет. Отцу он приносил даже еду, но не делал этого ни для Шкуры, ни для меня. Бэбби ушел, кажется, в лес на материке, но Вадсиг говорит, что на Скалу Ведьм.
То, что произошло дальше, трудно объяснить, но я постараюсь сделать это лучше, чем Шкура и другие.
Я совсем не чувствовал себя спящим. (Шкура говорит, что для него это было все равно что заснуть, но не для меня.) Самое близкое (из того, что я делал) — словно я смотрел сквозь кольцо Отца, но и это тоже не совсем так. Все вокруг начало меняться. Наша лодка стала водой, а Бэбби — волосатым мужчиной с толстыми руками и очень большими плечами, в очках и с парой глаз Бэбби (маленьких). Птица стала птицей, спящей на верхушке бизань-мачты, спрятав голову под крыло, и появилась еще одна птица, слишком жирная, чтобы летать, но все равно летающая вокруг. Я все время моргал и моргал, пытаясь сморгнуть видения прочь; но они становились все более реальными.
Мне казалось, что я должен за что-то держаться, и я старался держаться за небо. Понятия не имею, почему я выбрал именно его, но мне показалось, что оно не меняется; я пытался держаться за что-то другое, но все остальное менялось, за исключением неба и воды.
Поэтому я старался держаться за небо, прекрасное небо Синей с маленькими точками облаков вокруг и высокими тонкими облаками далеко позади них. Как раз в тот момент, когда я подумал, что оно у меня есть и Отец не сможет его забрать, оно потемнело, и я подумал: «Берегись, надвигается большой шторм!» Но это был не шторм, а звезды, которые втягивали дневной свет. Потом лодка слегка закачалась подо мной, и я понял, что это не наша лодка.
У этой было четыре мачты, и ее нос и корма были выше — гораздо выше — чем середина; но даже середина была примерно на пять или шесть кубитов выше воды. Я слышал о лодках с тремя мачтами, но никогда не слышал о таких больших. Она была так велика, что перед грот-мачтой лежала лодка размером с нашу, перевернутая вверх дном. Ею управляли с помощью штурвала вместо румпеля, и человек за штурвалом смотрел на нас так, как будто его глаза вот-вот выкатятся из орбит, и кричал: «Капитан!»
Примерно в это время к его ногам приземлилась птица Отца, жирная птица, доходившая ему до пояса. Самое удивительное в Отце... я знаю, что Шкура говорил об этом, но я тоже хочу сказать, словно что-то изменю. Он стал больше похож на нашего отца, не в точности, но больше, чем на Синей. Он стал ниже и толще, и в его волосах появилось что-то черное. Его лицо больше походило на отцовское, а глаза больше не были цвета неба.
С ним был человек, которого я никогда раньше не видел, человек с желтыми волосами и большим ястребиным носом. Его глаза тоже не были цвета неба. Я видел зимой лед, который приобретал такой же цвет, когда на него падал солнечный свет — большие куски льда, плавающие в море. Этот человек посмотрел на свои руки, потом наклонился, ощупал колени и довольно сильно ударил одно из них кулаком. Он сказал отцу:
— Я бы никогда не стал так делать!
Отец сказал:
— И все же ты такой и есть. Попытайся запомнить.
Примерно в это время прибежал капитан. Он выглядел хитрым, и у него был большой изогнутый меч, висящий на самом широком поясе, который я когда-либо видел; лезвие, должно быть, было шире моей руки. Он говорил так, что я с трудом его понимал.
— Мне очень жаль забирать вашу лодку, но я должен ее забрать, — сказал ему Отец и протянул руку, полную больших круглых золотых дисков с изображениями на них.
Капитан открыл рот и снова закрыл его.
— Вот, — сказал отец, — возьмите это. Когда мы покинем вас, я дам еще столько же, и я надеюсь заплатить вам и другими способами.
— Вам лучше делать то, что говорит Отец, — сказал я капитану.
— Ух! Ух! Ух! — сказал Бэбби, и его глаза заставили капитана сделать шаг назад.
Отец захотел узнать, кто это, поэтому я сказал:
— Это Бэбби, Отец.
— Я не собирался брать его с собой, но с лодкой все будет в порядке, я уверен, при условии, что мы задержимся ненадолго.
— Хорош лодк! — сказала толстая птица и взлетела на поручни, чтобы посмотреть вниз на воду. Это были большие, толстые поручни с резьбой на них, и место, где мы стояли, было в десяти кубитах над водой. А может быть и больше.
Отец велел капитану протянуть руки и вложил в них золото, сказав:
— Вы должны вывезти нас в море. Там мы вас оставим, по крайней мере, я надеюсь, что так и будет.
Капитан пристально посмотрел на человека за штурвалом, но тот сделал вид, что ничего не слышал. Когда капитан увидел, что рулевому, вроде, не слышно, он повернулся и сбежал вниз по ступенькам на середину лодки, и я услышал, как хлопнула дверь.
— Ну что, Сцилла? — спросил Отец толстую птицу.
Должно быть какое-то слово для обозначения того мгновения, когда мы понимаем, что то, что мы видели раньше, на самом деле является чем-то другим; например, что палка — это змея без движения. Моя жена знает больше слов, чем большинство людей. Она знает больше, чем кто-либо, кроме Отца. Но и она не знает слова для этого.
Когда отец сказал «Ну что, Сцилла?», я увидел, что птица действительно была девушкой достаточно взрослой, чтобы заботиться о других мальках, но недостаточно взрослой, чтобы выйти замуж. Я не имею в виду, что она выглядела как девушка, переодетая птицей. Она выглядела девочкой, похожей на жирную птицу, но на самом деле была большой девочкой, которая через год станет женщиной.