Мы так и сделали, и, когда я завязывал последний узел, налетел ветер. Мне приходилось переживать худшие бури — и даже не одну, когда мы плыли с капитаном Вайзером, — но было бы глупо возвращаться в Виток красного солнца, пока она не прекратится, а это произошло через три или четыре часа после рассвета.
Внизу, в каюте, мы с Отцом и Джугану сняли одежду и обсушились, как могли. Мне было очень приятно лежать на своей койке с закрытыми глазами, так что, в отличие от прошлого раза, я не видел, как все изменилось.
Через некоторое время кто-то потряс меня за плечо. Я открыл глаза и увидел, что опять темно.
— Вставай, — сказал он. — Ты же не хочешь все это проспать.
Именно это я и хотел, но через минуту или около того до меня дошло, что я лежу на дереве вместо своей койки и лодка качается не так, как я помнил.
Некоторые люди, которые читают это, возможно, не разбираются в лодках, поэтому я собираюсь сказать здесь, что они все разные. Две примерно одинаковых по размеру и внешнему виду иногда ведут себя примерно одинаково, но они никогда не бывают абсолютно одинаковыми. «Самру»[156], то есть большая речная лодка, на которой мы плыли, была подвержена бортовой качке, и когда я стоял на ее высоких частях, меня действительно сильно качало, словно я взбирался на мачту обычной лодки.
Наша лодка больше походила на колыбель. Баюкать ребенка — это не то же самое, что просто раскачивать. Баюканье более плавное и нежное, но мне всегда казалось, что оно будет продолжаться до тех пор, пока лодка не перевернется. И еще наша лодка страдала килевой качкой — она была всего на четверть больше в длину, чем в ширину.
Как бы то ни было, я сел, но было так темно, что я почти ничего не видел. Я спросил человека, который держал меня за плечо, кто он такой, и он сказал: «Джугану», что заставило меня вскочить.
Как раз в этот момент появился белый свет, который осветил все вокруг, и я увидел Отца, стоящего на бушприте и держащего свет в руке. Его птица сидела у него на плече, и девушка, которую он назвал Сциллой, тоже стояла на бушприте, даже дальше, чем он сам.
Потом он закрыл ладонь, и свет исчез, и все стало черным, как в пещере. Я слышал, как вахтенные что-то спрашивали друг у друга. Потом я узнал, что они в основном спали на палубе. Еще я слышал шаги, но не обратил на них особого внимания.
Я неуверенно пошел вперед, боясь наткнуться на мачту или что-нибудь похуже. Я даже не был уверен, что у этой лодки есть поручни по всему периметру, потому что у нашей вообще не было никаких, и я боялся упасть. И вот, пока я обо всем этом беспокоился, я столкнулся с кем-то невысоким, волосатым и твердым, как камень. Я сразу понял, кто это и насколько он опасен, и поэтому очень быстро сказал:
— Бэбби! Это я, Копыто.
И тут произошло нечто такое, что удивило меня не меньше, чем все, что я видел на Витке красного солнца, за исключением того, что произошло в самом конце. Потому что Бэбби обнял меня, крепко сжал, сказав «Ух! Ух! Ух!», и поднял меня в воздух. Руки Бэбби были короче моих, но толще моих ног, и он был самым сильным человеком, которого я когда-либо встречал.
Примерно в это время подошел помощник капитана, и Бэбби опустил меня на палубу. У помощника был фонарь, и он какое-то время подержал его у меня перед носом, потом перед Бэбби, а потом перед Джугану. Никому из них это не понравилось. Как и мне самому. Через некоторое время я решил, что он ищет Отца, но помощник, вероятно, был внизу, в середине лодки, когда Отец поднял свой свет, поэтому и не увидел его.
Я боялся, что, если скажу помощнику, где Отец, он сбросит его в воду. Поэтому я спросил:
— Неприятности? Если вам нужна помощь, мы поможем.
Всех этих людей было трудно понять из-за того, как они разговаривали, и он был одним из самых трудных. Он что-то сказал, и мне пришлось заставить его повторить это еще два или три раза, прежде чем я понял, что именно: «В' слин'». — Он все время так говорил, но я не собираюсь записывать его слова в точности. Во всяком случае, не все.
— Мы вернулись, — сказал ему Джугану.
— Куд' слин'? — хотел он знать.
Я притворился, что и этого не понял, и сказал:
— Ты ищешь Отца, не так ли? Разве не поэтому ты светил своим фонарем нам в лицо?
Он согласился.
— Отец нанял эту лодку. Он захочет полный отчет. Где мы?
— Полдня пути от дельты. Где он?
— Сколько сейчас времени? Сколько еще осталось до утра?
— Чуть.
К тому времени я уже достаточно хорошо разглядел его лицо и понял, что это не тот человек, которому отец дал золото.
— Ты не капитан, — сказал я. — А где же он?
— Дрых'.
— Приведи его сюда. Отец наверняка захочет его увидеть.
Помощник начал спорить, и я сказал:
— Приведи его немедленно!
Тогда он замахнулся на меня. Я пригнулся, а Бэбби схватил его за руку и швырнул на палубу так быстро и сильно, что он с таким же успехом мог бы быть куклой для девочки. Фонарь упал и погас.
Отец, должно быть, услышал шум, и сразу появился, словно прилетел. Он раскрыл ладонь, чтобы выпустить немного света. Бэбби сидел на помощнике и держал его обе руки в одной из своих ладоней. Его руки были намного больше, чем дома, но у него все еще были очень толстые ногти и два здоровенных пальца на каждой руке. Отец заставил его слезть и велел помощнику сесть. Это был крупный, сильный мужчина с одним из тех лиц, которые сплошь состоят из щек и подбородка.
— Я сожалею, что ты пострадал, если действительно пострадал, — сказал Отец. — Бэбби иногда слишком быстро обижается. Я это прекрасно понимаю.
Бэбби указал на свой рот: «Ух-ух-ух». — Я решил, что он хочет, чтобы Отец изменил его и он мог бы говорить, но я не думал, что Отец сможет это сделать. Но отец сразу понял, чего он хочет. Он дал Бэбби большой изогнутый нож с обоюдоострым клинком, а затем еще один точно такой же, сказав ему, что он должен быть осторожен в обращении с ними.
Помощник попытался рассказать, что он однажды сделает с Бэбби, но Сцилла велела ему позвать капитана, иначе мы заставим его прыгнуть за борт. Рука Отца была почти закрыта, так что Сциллу было трудно разглядеть, но она схватила помощника так, словно собиралась развернуть его, и ее руки даже близко не были похожи как на наши, так и на руки Бэбби. Они были похожи на змей, с сосущими ртами вдоль всего тела. Помощник продолжал пятиться от нее, и руки становились все длиннее, пока он, наконец, не убежал.
— Кровь, — сказал Джугану, и это прозвучало так, словно он молился.
Отец погасил свет, наверное, потому, что не хотел, чтобы я видел Сциллу.
Она спросила: «Нет сосать? Ты сосать?» — и Джугану ответил: «Нет. Навек».
Я подумал, что, наверное, намного легче изменить свою форму, как она это сделала, если тебя на самом деле здесь нет. Я попытался дотронуться до нее, но не смог найти в темноте.
Отец спросил, знаем ли мы, что делаем и почему хотим найти море, и мы с Джугану ответили, что не знаем.
— Я устал, — сказал он нам. — Мне нужно дать отдохнуть спине. Может, пойдем домой? Так будет безопаснее, как я должен вам сказать.
Джугану стал умолять его. Я не буду писать ни то, что он сказал, ни то, что случилось. Я почти ничего не видел, но все равно слышал его, даже когда смотрел в другую сторону. Наконец Отец сказал, что мы останемся здесь до рассвета.
Мы подошли к поручням и сели. Было довольно темно, но не полностью. На верхушке одной из грот-мачт горел красный фонарь, а еще два висели над высокой задней палубой. Они были белые, но была ночь и до них было далеко, и эта палуба была выше той, на которой мы находились, хотя наша палуба была выше середины лодки. Я спросил Отца, почему мы вернулись на эту палубу, когда были на другой, но он сказал, что не знает, но просто рад, что мы оказались в лодке, а не в воде.
Сцилла сидела рядом со мной; мне это не нравилось, но я ничего не мог с этим поделать. Она хотела знать, когда мы доберемся до моря, и именно тогда до меня дошло — то, что я почувствовал, когда впервые попал туда, было морем, но не нашим, а Океаном, морем Витка красного солнца. Он пах по-другому, может быть, потому, что был больше или в нем было больше соли, или просто потому, что он был старше. Мне было так интересно думать об этом, что я не расслышал, что Отец сказал Сцилле. Вероятно, что никто не может сказать, потому что это зависит от ветра.
Его птица не любила ее и не хотела подходить ко мне, потому что я сидел рядом с ней. Я попытался выяснить, знает ли она, что Сцилла находится в ней, но она только сказала: «Плох дев!» и «Нет есть». И потом она говорила: «Нет, нет!» и «Хорош птиц!» очень много раз, независимо от того, что я хотел узнать.
— В Витке мне сказали, что младшие боги превратились в животных, чтобы спастись от Паса, — сказал мне отец. — Сейчас мне стыдно, но, должен признаться, я считал, что это просто легенда. На самом деле это был миф, то есть история, содержащая важный элемент истины. Его Высокопреосвященство патера Наковальня сделал мне честь, попросив меня помочь ему, когда он жертвовал в Великом мантейоне; я, конечно, это сделал. Сцилла — как она сама мне сказала — воспользовалась возможностью овладеть Оревом, подслушав мой разговор с Его Высокопреосвященством через его стекло.
Я подумал, что он имеет в виду стеклянный стакан, из которого пьют, но потом вспомнил, что в книге моего настоящего отца читал об устройствах, через которые можно видеть и разговаривать.
— Я все еще не понимаю, как тебе удалось так долго скрываться от Паса, — сказал он Сцилле.
— Хорош мест, — сказала она. — Нет найти.
Ее голос прозвучал так, словно она вот-вот расплачется, и Отец сказал:
— Прошло уже больше двадцати лет. Он, конечно, простит тебя.
— Нет-нет. Навек.
После этого никто ничего не говорил. Появилась Зеленая, больше и ярче, чем мы когда-либо видели на Синей. Или хотели бы видеть. Капитан увидел нас и прибежал. На этот раз у него не было меча, но помощник капитана стоял позади него и держал в руках длинную палку, пахнущую дымом. Судя по тому, как он ее держал, я понял, что это какое-то оружие, и все это время не спускал с него глаз.