— Зачем? — спросил я.
— Это будет в последний раз. Раджан сказал, что после этого я вполне могу оставить вас, и я, вероятно, так и сделаю.
Я захотел узнать, знает ли он, почему Отец хочет пойти на могилу Силинии, и птица спросила:
— Зачем знать?
— Он заключил соглашение со Сциллой, — сказал мне Джугану.
— И какое?
Джугану пожал плечами и сел на планшир. Его руки снова стали короткими и объемными, а ноги и ступни уже не были такими большими и плоскими, как в полете. Он был всего лишь голым маленьким старичком, но от него пахло кровью; и я подумал, что, если бы это была Джали, она бы сделала себе большие сиськи, чтобы подразнить меня.
— Я думал, ты знаешь, — сказал он.
Я ответил, что нет.
— А ты бы мне сказал, если бы знал?
— Если бы только он сам этого не запретил.
Птица рассмеялась. Я уже слышал, как она смеется, но мне это не нравилось.
— Он заключил соглашение с тем чудовищем в воде, — повторил Джугану. — Услуга за услугу. Вот что он мне сказал. Он обещал привести Сциллу к могиле. Это была его часть их сделки, но я не знаю обязательств Сциллы.
Я подумал о том, что надо найти могилу:
— Прошло уже триста лет. Так говорят.
Отец вышел из каюты и сказал:
— Прошло гораздо больше времени, но у меня есть друг, который знает это место как свои пять пальцев.
Я останавливаюсь здесь, чтобы другие могли немного написать. Это была большая работа, гораздо бо́льшая, чем я ожидал. Поэтому я позволю им рассказать о том, что сделал Джугану и все такое. Я просто помогу. Я попрошу Маргаритку проверить это и исправить, если надо. Или Шкуру с Вадсиг.
Глава восемнадцатаяКАК ОН ВЕРНУЛСЯ НА СИНЮЮ
— Ты пришел позырить на старину Хряка. Ты молоток, кореш. — Борода Хряка и лохматые волосы исчезли, но голова по-прежнему оставалась огромной.
— Нет, Хряк. — Посетитель Хряка покачал своей гораздо меньшей головой, зная, что Хряк этого не видит. — Я пришел, чтобы ты мог меня увидеть.
Хряк дотронулся до повязки над носом, самостерилизующейся прокладки, которая заменила его серую тряпку:
— Х'они не собираются снимать х'ее, кореш. Могет быть, ты сам?
Он через стекло посмотрел на медсестру, и та кивнула.
— Да, — сказал он. — Да, Хряк. Я.
Его пальцы нащупали узел, и он просунул под него тонкое лезвие хирургических ножниц.
— Шелк нашел похожие ножницы в бальнеуме, и позже доктор Журавль использовал такие же ножницы, когда лечил Шелка. Я не знаю, почему это должно меня трогать, но это так. — Наслаждаясь этим ощущением, он разрезал.
— Кореш…
— Даже если ты не сможешь видеть, тебе будет не хуже, чем раньше.
— И мы выясним, почему, и все исправим, — сказала медсестра. В ее голосе была такая теплота, что каждое слово превращалось в благословение.
Хряк ничего не сказал, но его большие руки затряслись.
— В последнее время у тебя было мало практики, Хряк. — Повязка ослабла и свободно лежала на глазах Хряка. — Так они мне сказали, и я должен сказать тебе то же самое. Если ты сможешь видеть...
Ни с того ни с сего Орев объявил:
— Хорош Шелк.
— То, что ты увидишь, может быть размыто, пока ты заново не научишься интерпретировать визуальные образы.
Пока он говорил, в комнате потемнело, огоньки на потолке потускнели, превратившись в золотые искорки; он посмотрел на стекло и увидел, как медсестра манипулирует пультом управления. Она кивнула, и он убрал повязку.
— Кореш?.. — Одна из рук Хряка нашла его.
— Твой глаз все еще закрыт, Хряк.
— Х'он знает х'эт, кореш. Думаешь, х'он храбрый? Х'он нет! — Веки Хряка затрепетали.
— Храбрее, чем был бы я.
Хряк помотал головой на подушке.
— Он не совсем соответствует его цвету кожи, — сказала медсестра.
Правая рука Хряка оторвалась от простыни в категоричном жесте:
— Хотит х'увидеть тя, тя х'и Х'орева, вместе. Х'он хотит никогда не забыть вас.
— Видеть птиц?
— Х'йа. — Широкий тонкогубый рот, теперь обнаженный, изогнулся вверх. — Хряк видит тя, Х'орев. Кореш?.. — Хряк поперхнулся, закашлялся и наконец пришел в себя.
— Теперь у тебя голубой глаз, Хряк. Такой же, как у меня.
Когда стекло медсестры потускнело и стало серебристо-серым, Хряк рискнул спросить:
— Ты х'останешься со мной, кореш?
Он кивнул, зная, что Хряк видит его кивок, и наслаждался этим:
— Пока Хари Мау не найдет меня и не заставит пойти с ним.
— Птиц идти?
— Да, Орев. Конечно, если ты этого хочешь. Я буду польщен.
— Хряк тож, кореш?
Он был ошеломлен:
— А ты бы хотел этого?
— Х'йа. — Голос Хряка был тверд.
Он медленно покачал головой.
— Х'увидел мои х'уши.
— Это не имеет никакого отношения к делу. Я польщен, Хряк. Я склоняю голову. Но если бог не скажет мне иного, мой ответ будет «нет», ради нас обоих.
— Старина Хряк пойдет, кореш.
— Я понимаю, что... что ты бы пошел и постарался бы помочь и защитить меня всеми возможными способами.
— Ты сделал х'эт для него.
— Конечно. Я твой друг, как и ты мой. — Он помолчал, рисуя указательным пальцем правой руки маленькие круги на щеке.
— Будет длинная дорога к братанам без тя.
Он кивнул и возликовал во второй раз:
— Ты вернешься к ним, на другой конец витка?
— Х'они — моя х'единственная семья.
— Наемники. Ты был наемным трупером, Хряк?
— Хо, х'йа! Х'он был? Х'он был! Сражался, шоб заставить х'их бежать, кореш. Платят те. Лучший трупер, ты, лучше х'и быть не могет.
— Может быть, ты найдешь кого-нибудь по дороге, Хряк. Женщину, которая тебя полюбит. Или друзей, которые полюбят тебя так же сильно, как я.
— Нашел х'уже тя, кореш.
— Да, — печально сказал он. — Так и есть. И если бы я мог взять тебя с собой в Новый Вайрон, то сделал бы это в одно мгновение. Проблема — по крайней мере, еще одна проблема — в том, что я туда не пойду. Я еду в город, который находится очень далеко оттуда, и я обещал Хари Мау, что поеду туда.
— Будешь паханом со мной.
— Я буду пленником, Хряк. Они хотят, чтобы я судил их споры и находил компромиссы. Есть много споров, в которых обе стороны неправы, и еще больше споров, в которых невозможен компромисс, приемлемый для обеих сторон.
Он вздохнул:
— Я не могу дать им всего, на что они надеются, и их разочарование со временем непременно обернется насилием, если только я не смогу убежать от них.
— Х'и ты сделаешь х'эт, кореш ? Сбежишь?
Он мрачно кивнул:
— Я так и сделаю. Я так и сделаю — если смогу. Я обещал Хари Мау, что поеду с ним в его город и что буду судить в нем в меру своих слабых способностей. Но я не обещал оставаться там до бесконечности. Я сдержу свое обещание, если они мне позволят. Но когда я сделаю все, что смогу, я вернусь домой. Я уже наполовину обогнул Синюю, и дом не может быть дальше этого.
— Тогда те потребуется старина Хряк, кореш.
Он снова вздохнул:
— Без сомнения, потребуется, но тебя со мной не будет. Во-первых, Хари Мау и его друзья очень быстро узнают, где я нахожусь — если не сегодня, то уж точно завтра. Тогда они заставят меня сдержать свое обещание и настоят, чтобы мы ушли. Тебе нужен квалифицированный уход в течение нескольких месяцев. Твоя плоть может не принять новый глаз. Есть медицинские процедуры, которые можно сделать, если это произойдет, но они трудны и требуют опытного целителя.
Во-вторых, ты будешь еще большим пленником, чем я, и подвергнешься гораздо большей опасности, став средоточием недовольства каждого человека, против которого я выступлю. Я сказал, что тебе потребуются месяцы ухода, потому что именно так сказал мне твой хирург и то же самое сказали мне и здесь. Если ты пойдешь со мной, сомневаюсь, что ты проживешь еще несколько месяцев.
Лицо Хряка неуловимо изменилось, и он сказал:
— А в-третьих, Рог?
— Патера!
Орев пронзительно свистнул.
— Я стал бы для тебя несомненной опасностью, — сказал Хряк. — Сила и твердое сердце — опасные качества там, где они не могут одержать верх.
— Да. — Он вытер глаза.
Обнаженное и неуловимо изменившееся лицо все еще было лицом Хряка; но из его рта раздался хорошо знакомый голос Шелка:
— И все же ты взял бы меня с собой, если бы мог.
— Да. Да, взял бы. Если бы мы добрались до Нового Вайрона, это значило бы, что я не потерпел неудачи. Или даже если бы ты добрался туда один.
— Ты не хочешь потерпеть неудачу. — Большая рука Хряка сжалась на его.
— Я бы отдал свою жизнь, чтобы не потерпеть неудачу, — сказал он, и это было правдой.
— Ты уже это сделал.
— Ты должен лежать здесь, на этом противоперегрузочном диване. — Хари Мау склонился над ним. — И ты должен быть пристегнут. Я прошу прощения, но это очень важно.
— Я знаю, я уже лежал на них раньше. Я беспокоюсь за Орева.
Улыбка Хари Мау стала еще шире:
— Там, под твоей рукой, он будет в безопасности. Чем существо легче, тем меньше на него нагрузка. Орев очень легкий. — Широкий ремень защелкнулся, прижимая азот к напряженным мышцам под ним. — А за себя ты не боишься, Раджан Шелк?
Если они хотят называть его так, пусть называют так, как хотят. Не желая глазеть, он перевел взгляд с бородатого лица Хари Мау на плетеную циновку, которая заменила... что? Он попытался вспомнить внутренности посадочного аппарата, который перенес его с Синей на Зеленую, но в памяти остались только длинные ряды грубых коричневых диванов, тесный маленький камбуз, который кормил их скудно и плохо, стрельба, крики и изогнутая стальная рукоятка ножа Сухожилия, торчащая из спины человека, чье имя давно забыто.
Хари Мау повторил:
— За себя ты не боишься?
— Боюсь ли я умереть? — Он покачал головой. — Нет, не боюсь. В некотором смысле это было бы облегчением, смягчением неудачи. Могу ли я тебе довериться?
— Конечно! Я же твой друг.
— Чего я боюсь, так это показать свой страх. Я боюсь, что закричу, когда последует толчок и раздастся взрыв.