Хари Мау принес ему вату, и он с благодарностью засунул ее в уши.
— Ты должен спрятать голову под крыло, Орев, и притвориться, что спишь. Отгородись от шума, насколько это возможно.
— Нет слышать?
— Да, — твердо сказал он. — Нет слышать, — и с одобрением наблюдал, как Орев прячет голову под крыло.
Он хотел устроиться на диване рядом с остальными, возможно, рядом с Хари Мау, но Хари Мау провел его подальше вниз, ближе к носу посадочного аппарата, ближе к тому странному месту, куда когда-то ходил Шелк, и откуда можно было — еще находясь в Витке — видеть звезды. Он находился…
Он вытянул шею в тщетной попытке заглянуть себе за спину.
Двумя или тремя рядами ниже. По крайней мере, три ряда, решил он, а скорее всего — четыре. По крайней мере, этот посадочный аппарат не был забит до отказа, как тот, в котором они с Крапивой прилетели на Синюю.
Где же она теперь? Он попытался представить себе ее и то, что она делает, но обнаружил, что может представить только гораздо более молодую Крапиву, арендующую складные стулья. «Я рассеян, — сказал он себе, когда легкая дрожь сотрясла посадочный аппарат. — При таких обстоятельствах, как эти, я обречен быть рассеянным».
Циновка, сплетенная из расщепленных стеблей какого-то тропического растения. В Гаоне будет очень тепло. Он вздрогнул.
Кто-то вскрыл даже стены, чтобы украсть проволоку. Если бы он, Хари Мау и все остальные были счастливчиками, то вор оставил бы изоляцию разбросанной повсюду, и тогда ее вернули бы на место и спрятали за циновкой. А если бы они не были ими, то она бы пропала и ее заменили бы грубой и грязной шерстью забитого скота или чем-то в этом роде.
Нет, в Гаоне не едят скот. Так сказал Хари Мау. Скот принадлежит богине-матери, Питающей Ехидне, как и змеи. Что касается змей, здесь, конечно, все было понятно. В Вайроне дело обстояло так же, в какой-то степени. Но скот? Хотя, если подумать, скот ассоциировался и с Ехидной, и с Пасом. Дождь от Паса, трава от Ехидны — старая поговорка. Дождь, соитие богов.
В Гаоне, сказал Хари Мау, Ехидне предлагают скот, но его никогда не едят. Животное сжигают на алтаре целиком. Это кое-что говорит о размерах алтарей в Гаоне, а также о запасе древесины, конечно же.
В стекле справа от него появилось лицо монитора, почти человеческое, хотя и расплывающееся вокруг рта:
— Через тридцать секунд мы отчалим к планете под названием Синяя. Ремни надежно прикрепляют вас к дивану.
— Да, — сказал он без всякой необходимости. — Да, я так думаю. — Он хотел спросить, доберутся ли они туда, прибудут ли и благополучно ли приземлятся, но не стал.
— Если вы страдаете от сердечных заболеваний, то лучше всего вам остаться в Витке, — напомнил ему монитор.
— Я не страдаю. — Раздался кратковременный рев, оглушающий даже сквозь вату. Посадочный аппарат задрожал от ярости, которую его строители никак не могли предвидеть.
— Все в порядке? — спросил он.
— Я проверяю наши возможности, патера Шелк.
Ошибка простой машины вывела его из себя; и, что еще хуже, Орев высунул голову из-под крыла, чтобы послушать:
— Хорош Шелк!
— Я не Шелк, — сказал он монитору. — Тебя неправильно информировали.
— Ваше имя есть в моем списке пассажиров, патера Шелк.
— Составленном Хари Мау, разумеется. — Он не смог изгнать горечь из своего голоса.
— Сначала я отделюсь от Витка, — сказал монитор. Наверху другие мониторы говорили то же самое. — Когда я наберу достаточную высоту, я включу свои двигатели. Как только они замолчат, вы сможете передвигаться по посадочному аппарату, Хари Мау. Вам будет нехорошо. Пожалуйста, используйте гигиеническую трубку, чтобы поддерживать чистоту вокруг вас.
Ему вдруг пришло в голову, что прошло по меньшей мере две минуты с тех пор, как монитор сообщил, что они отправятся через тридцать секунд. Он попытался найти свою гигиеническую трубку и обнаружил, что она отсутствует.
— Она будет активирована при приступе. Вы отвечаете за свою территорию, Хари Мау.
Это потому, что он настаивал на том, что он не Шелк, решил он. Вслух он сказал:
— У меня нет гигиенической трубки, монитор, и меня не стошнит. Я уже путешествовал на посадочных аппаратах. Я даже прилетел сюда на этом. И ни разу не болел.
— Нет болеть, — подтвердил Орев.
— Сначала я отделюсь от Витка, поттер Шулк. — Пятно вокруг рта монитора расползалось по его лицу, как раковая опухоль; нижняя половина этого лица переместилась вправо, а затем резко вернулась на свое место. — Когда я наберу высоту, запускайте мои двигатели. Вы можете двигаться по мне. Пожалуй, пользуйте гигиенический. — Размытое серое лицо монитора замерцало, а затем исчезло.
Это была смерть, увертюра смерти. Этот посадочный аппарат слишком сильно поврежден, чтобы летать. Хотя они и долетели на нем до полюса, он уже никогда не сможет вернуться на Синюю. Он взорвется, когда заработают ракетные двигатели, или разобьется, когда попытается приземлиться, или оставит их плавать в бездне, чтобы они умерли от голода, и, возможно, их навестили бы инхуми.
— Я добрался туда. Добрался. Я вернулся в Вайрон, где искал Шелка. — Внезапно осознав, что говорит вслух, он стиснул зубы.
— Хорош Шелк!
— Положи голову под крыло, а то оглохнешь. Ты вполне можешь оглохнуть в любом случае.
Орев послушно спрятал свою увенчанную алым голову под угольно-черным крылом.
— Нет, летать. — Это был просто шепот. — Быть здесь.
Это была лучшая часть его жизни — те дни, которые он провел с генералом Мята и Шелком во Дворце кальде. Как мало их было тогда! Очень, очень мало. Часы, проведенные во дворце Шелка, и часы, проведенные на лодке с Саргасс.
— Я был счастлив дважды, — сказал он птице голосом, который сам едва мог расслышать. Перед его глазами проплыл черепаховый гребень, и он пробормотал: — Большинство людей не бывают счастливы даже один раз, — и тут ему стало очень плохо, несколько раз его стошнило.
Находясь в самой нижней части посадочного аппарата, он казался подвешенным в небе. Слева от него вспыхнуло Короткое солнце, милосердно затененное потемневшим куполом. Справа от него сияли звезды, и Синяя лежала у его ног, как потерянная игрушка. Дом.
Хари Мау присоединился к нему, пристегиваясь ремнями безопасности:
— Никто не должен видеть это дважды, но я не могу насытиться. Это как женщины.
Он снова улыбнулся:
— Да, в некотором смысле так оно и есть.
— Мои друзья не хотят смотреть. Мота и Роти? Эти парни? Они приходили сюда ровно на столько времени, сколько нужно, чтобы съесть банан. Для них этого было достаточно. Я же не могу себя удовлетворить, никогда.
Орев уже достаточно долго оставался в стороне от разговора:
— Нет есть, — заявил он.
— Да, — сказал ему хозяин. — Ты можешь есть звезды только глазами. Я…
— Что случилось, Раджан? — Хари Мау наклонился к нему и коснулся его шеи, как будто хотел измерить температуру или пощупать пульс.
— Я просто осознал, что Виток больше не мой дом. Я вырос там, Хари Мау, и мы с Крапивой, в нашем настоящем доме на острове Ящерица, привыкли говорить «дом», когда говорили о нем. В те дни мы никогда не думали, что сможем вернуться назад. Теперь я это сделал, и, если бы я этого не сделал, она, возможно, пошла бы вместо меня. — У него было искушение сказать, что ей, возможно, даже удалось бы найти Шелка, но он знал, что это рассердит Хари Мау.
— Это не сделало тебя счастливым, Раджан?
— Поначалу сделало, и часто потом. — Он вздохнул. — Или, по крайней мере, я бы сказал тебе, что был счастлив, если бы ты меня тогда спросил.
— Но ты не был?
— Возможно, мне следует сказать, что чувство, которое я испытал, когда понял, что я не только вернулся в Виток, но и нахожусь рядом с Вайроном — и когда я снова вошел в город, — не было настоящим счастьем. Только предвкушением.
— Я ощущаю то же самое, когда там все в порядке, — Хари Мау ткнул большим пальцем через плечо, — и я поднимаюсь сюда. Здесь я счастлив. Но смотреть на счастье — не так уж плохо, Раджан.
— Да, — согласился он. — Но это не то счастье, которое мы должны искать в жизни. Во-первых, его находят только те, кто ищет что-то другое.
— Работу или войну?
— Да, иногда. А также мир и домашний очаг. Я не хочу сказать, что где бы человек ни жил — это хорошо. Иногда люди всю жизнь стараются создать свой дом, и преуспевают только перед самым концом, и счастливы. Некоторые — вроде меня — преуспевают гораздо раньше, но не счастливы, потому что не знают этого. Когда ты пришел сюда, я хотел сказать, что не думаю, что человек может быть по-настоящему счастлив, если он никогда не видел звезд.
— В этом много правды.
— И тогда я понял, что есть миллионы таких, как Гончая...
— Хорош муж! — объяснил Орев.
— Да, это так. Он честен и скромен, и он много работает, мне кажется. Его жена хочет детей, и он тоже, и он будет любить своих детей, когда они их получат. Но он живет в Витке и никогда не видел звезд. По всей вероятности, он никогда их и не увидит, хотя именно он и другие подобные ему люди прикоснутся к ним за всех нас.
— Я не понимаю, Раджан.
— Виток покинет наше Короткое солнце, — он указал на него, — когда ремонт будет закончен. Я удивлен, что ты не узнал об этом, когда мы были на полюсе. После того, как мы закончили говорить о Хряке, это была одна из первых новостей, которую мне рассказали.
— А, это. — Хари Мау пожал плечами.
— Да, это. Это может занять двадцать лет или пятьдесят. Или несколько сотен. Им еще очень много предстоит сделать. Но сырье там есть, рабочей силы в избытке. Они победят жару, дождь пойдет так, как никогда не шел на памяти живущих, и озеро Лимна — все озера — снова станут пресными. Ручьи, которые не текли уже сто лет, потекут снова и будут такими же чистыми и прозрачными, как в тот день, когда палец Паса начертал их путь.
— Возможно. Но мы с тобой никогда этого не увидим, Раджан.