На кончике моего языка вертелась фраза, что она не сможет воспользоваться нашей книгой, но мне пришло в голову, что моряков, пришедших посоветоваться с Мукор, можно побудить прочитать ей отрывки. Я сказал что-то на этот счет, и она ответила:
— Мукор может прочитать мне ее, если захочет.
В очередной раз удивившись, я спросил:
— Ты умеешь читать, Мукор?
— Немного. — Казалось, она вот-вот улыбнется. — Меня научила бабушка.
— Естественно, она так и сделала. — Я был готов пнуть себя за то, что не предвидел чего-то столь очевидного.
— Если она не знает какое-то слово, — сказала майтера Мрамор, — она сможет произнести его по буквам, так что я смогу сказать его ей.
Любовь в ее голосе тронула меня; на один вздох я задумался, что бы ты сделала на моем месте, Крапива, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы сомневаться:
— Вы хотите, чтобы я принес вам экземпляр нашей книги, когда я вернусь из Витка длинного солнца, майтера? Из Витка?
— Если тебя это не слишком затруднит, Рог, — робко сказала она. — Ее руки оторвались от моего лица, чтобы обхватить друг друга. — Это... я была бы тебе очень признательна.
— Вам не нужно ждать. У меня есть экземпляр в моей лодке. Я вернусь через несколько минут.
Не успел я пройти и десяти шагов, как услышал за спиной стук ее палки. Я сказал ей, что она не должна идти, что я принесу ей книгу.
— Да. Да, я хочу, Рог. Я не могу просить тебя снова совершить это восхождение, и... и...
Она боялась, что я уплыву, так и не отдав его ей. Возможно, мне следовало бы рассердиться, что она так мало доверяет моему обещанию; но правда заключалась в том, как я уже тогда понял, что она так сильно хотела заполучить книгу, что не могла позволить себе даже малейшего риска, а дожидаться, когда я вернусь с ней, было бы слишком мучительно. Я взял ее за свободную руку, и мы вместе спустились по крутой тропинке.
Когда мы подошли к плоскому камню, на котором так таинственно появилась рыба, она спросила меня о баркасе, о его длине, ширине, о том, как управлять парусами, и так далее, и так далее; все это, я думаю, чтобы отсрочить восхитительное мгновение, когда она действительно будет держать книгу в своих руках, снова и снова отодвигая момент в будущее.
Я назвал ей все числа, которые она просила, и объяснил, как правильно управлять парусами, в зависимости от угла ветра к курсу; как ориентироваться по солнцу и звездам; чем управление груженой лодкой отличается от управления пустой, и многое другое. Пока я распространялся обо всем этом, появилась Мукор и остановилась на выступе на полпути вверх по утесу, настолько маленьком, что я до сих пор не замечал его. Я помахал ей рукой, и она помахала в ответ, но ничего не сказала.
Наконец я поднялся на борт, достал из каюты нашу книгу и, упираясь одной ногой на планшир, вручил ее майтере Мрамор — подарок от обоих авторов.
Сейчас кажется глупым писать, что ее лицо, лицо, составленное из сотен крошечных механизмов, осветилось счастьем. И все же это произошло:
— Рог! О, Рог! Это... это ответ на очень-очень много молитв!
Я улыбнулся, хотя она этого не увидела:
— И все они ваши, я уверен, майтера. Однако многие люди взяли на себя труд прочитать ее.
— Она такая толстая! И такая тяжелая! — Она благоговейно открыла ее, переворачивая страницы, чтобы пощупать бумагу. — Они исписаны с обеих сторон, Рог?
— Да, майтера. И почерк у моей жены довольно мелкий.
Она торжественно кивнула.
— Я помню почерк милой маленькой Крапивы. У нее был очень хороший почерк, Рог, даже когда она была совсем ребенком. Аккуратный мелкий почерк. Поначалу это может доставлять моей внучке трудности, но скоро она будет читать этот текст как печатный, я уверена.
Я ответил, что тоже легко понимаю его, и приготовился отчаливать.
— Мы все здесь, Рог? Милая старушка майтера Роза, майтера Мята и мы с внучкой? Патера, патера Щука и дети из палестры?
— Там очень много говорится о патере Шелке, — сказал я ей, — и совсем немного о патере Щука. Я боюсь, что большинство других учеников палестры даже не упоминаются, хотя я и Крапива появляемся довольно часто.
Я уже собирался попрощаться, но теперь, когда момент для этого настал, почувствовал, что мне так же неохота, как и ей:
— Вы помните, как я последовал за вами до ворот виллы Крови? Как я хотел пойти с вами, но вы не позволили?
— Ты был хорошим, храбрым мальчиком. Я не могла так рисковать твоей жизнью, Рог.
— Эта сцена там есть, — сказал я и отчалил. — Я уже ухожу. Помяните меня в своих молитвах.
— Я так и сделаю. О, я так и сделаю!
Я вздохнул и опустил в воду одно из своих новых весел с таким шлепком, что она наверняка услышала.
— До свидания, Рог. — Она прижала нашу книгу к груди. — Ты когда-нибудь вернешься? Пожалуйста?
— Когда достану для вас глаза, — сказал я ей и оттолкнулся. Маленькая бухта была так защищена утесами, что почти не было ветра; мне пришлось грести, чтобы приблизить баркас ко входу в нее, и только тогда грот начал наполняться ветром.
Я подбирал его, когда услышал длинный пронзительный свист Мукор, и поднял голову. Она указывала на баркас и на меня, ее левая рука была напряженно вытянута вперед; поскольку выступ, на котором она стояла, был намного выше верхушки мачты, ее изодранное платье и длинные жесткие черные волосы развевались на ветру. Всякий раз, когда я думаю о ней сейчас, именно эту картину я вспоминаю в первую очередь: она стоит на выступе, до которого добралась по почти невидимой расщелине позади нее, рука вытянута вперед, и лицо, похожее на лицо генерала Мята, сдерживаемой каким-то подчиненным и отдающей приказы войскам, которые она предпочла бы возглавить лично.
Мукор могла, как я пытался здесь показать, командовать десятью тысячами призрачных труперов; но в то время я не мог видеть ни одного. Затем до моих ушей донесся легкий звук с вершины скалы, и я понял, что ее жест ввел меня в заблуждение. Как и любой настоящий генерал, она указывала не на те силы, которыми командовала, а на их цель.
На вершине утеса я увидел маленькую темную фигурку, похожую на группу мальчиков или двух мужчин, стоявших на четвереньках. Она исчезла, а затем появилась снова, уже в полете, прыгнув с вершины утеса. На мгновение мне показалось, что ее цель баркас; она ударится об него и умрет. Однако фонтан воды взметнулся в пяти кубитах от кончика бушприта, и фигура исчезла, словно затонула, как камень.
В бухте закричала майтера Мрамор, ее голос был слышен, но неразборчив, эхом отдаваясь от скалы к скале. Мукор помахала рукой, но исчезла в расщелине слишком быстро, чтобы я успел помахать в ответ. Раньше я писал, что она не была высокой, но это заблуждение. Быть великим — не значит быть на ладонь или две выше восьми футов. За двадцать лет я сам повзрослел и даже постарел; но, подсознательно, я полагал, что Мукор все еще осталась тем подростком со сверхъестественными способностями, которого помнил.
Почти полдень, но я пишу при свете лампы. Порывы ветра, которые могли бы положить мой баркас на борт вплоть до кончиков бимса, раскачивают мой дворец-курятник, свистя сквозь каждую решетку и ставни. Прошлой ночью Зеленая, висевшая над ивой в саду, была больше человеческого пальца, и я вспомнил, что мой здешний народ называет ее Фонарем Дьявола. Видя ее, я думал только об инхуми, а не о бурях и приливах, которые, как я по глупости своей воображал, ничего не значат для нас на континенте. Мне нужен был хороший урок, и я его получаю, а вместе со мной и весь несчастный город Гаон. Между порывами ветра я слышу, как мой слон трубит в своем стойле.
Никакое количество проповедей или лекций не сделает людей полностью защищенными от ловкости и уловок инхуми. Никто не знает этого лучше меня, но проповеди и лекции могут кое-что сделать, могут даже спасти несколько жизней, и поэтому они того стоят. Однако не менее ценным может быть поощрение фермеров к выращиванию культур, которые не будут уничтожены бурями, например ямса. Это первая буря, и, конечно, не последняя.
Я вижу, что, описывая отъезд со Скалы Мукор, я не упомянул, что Бэбби вскарабкался на палубу; его мокрая черная морда и маленькие красные глазки показались из воды чуть позади руля, а его короткие передние лапы вцепились в планшир рядом со мной, что неприятно напомнило мне о левиафане. Хузы могут плавать, как радужные лягушки, о чем свидетельствуют Сухожилие и все, кто когда-либо охотился на них, и, конечно же, Бэбби мог.
Только левиафан мог бы стать менее желанным гостем. Я приказал ему вернуться к Мукор, но он припал к палубе на носу и не послушался. Я схватил его и попытался сбросить за борт, но он был тяжел, как камень, и вцепился в меня всеми своими ногами так крепко, словно мы двое были высечены из одного куска плоти; после долгой борьбы мне удалось оторвать его от себя и вытолкнуть из баркаса, но он проплыл под килем и вскарабкался обратно на палубу за гораздо меньшее время, чем мне потребовалось, чтобы сбросить его.
После этого я сидел у румпеля, хмуро глядя на него, а он припал к палубе по другую сторону мачты, как паук, и смотрел на меня близко посаженными малиновыми глазками, которые казались чуть больше булавочных головок. Когда я ел в тот вечер, я бросил ему ломоть хлеба и пару яблок, предполагая, что, если я покормлю его, он будет менее склонен нападать, когда я буду стоять к нему спиной.
Я мог бы вытащить карабин, зарядить его и застрелить хуза. Или, по крайней мере, я предполагал в то время, что мог бы, хотя на самом деле Бэбби мог убить меня задолго до того, как я вставил бы в патронник первый патрон. Я не совсем уверен, почему этого не сделал, хотя, конечно, были некоторые убедительные аргументы против. Во-первых, я не мог не подумать о том, что вполне могу продырявить баркас. Если я промахнусь, пуля, несомненно, пробьет его обшивку, если только новые патроны не уступают тем, что были сделаны под Длинным солнцем. Хузы славятся жесткой шкурой и массивными костями; и все же вполне возможно, что пуля, выпущенная с близкого расстояния, пробьет и этого маленького хуза, и доску.