— Дев здесь! — настаивала птица. — Мокр дев! — Ее клюв нетерпеливо щелкнул. — Здесь! Здесь! Птиц сказать!
Выйдя на мелководье, молодой человек ткнул Сервала в спину дулом карабина:
— Иди туда и посмотри.
Сервал угрюмо побрел к полузатопленному бревну, на котором сидела птица.
— Хорош! Хорош! — Взволнованная птица захлопала крыльями и перепрыгнула с самого бревна на торчащий из него обломанный сук. — Дев здесь!
Стальной крюк шлепнул о поверхность, и шест всколыхнул черную воду пруда. Для молодого человека, ожидавшего на берегу, секунды тащились мимо, как множество мокрых вьючных мулов, трудолюбивых мулов, мало-помалу несущих вселенную в вечность.
Умирающая буря сделала последнее усилие — молния ударила в мертвое дерево на дальнем берегу пруда, взорвав его, как бомбу, и подожгла обломки; Сервал закричал, повернулся и побежал, шлепая по мелководью и скользя в грязи, практически невидимый для всех, кроме птицы, которая каркала, свистела и кричала:
— Муж бежать! Плох муж! Стрелять! Стрелять!
Молодой человек отдернул затвор карабина, из-за своей неопытности потянув сильнее, чем это было необходимо, затем снова толкнул его вперед, слыша, как затвор глухо щелкнул и встал на место, когда вставил новый патрон в патронник и запер его.
Словно по собственной воле, приклад карабина плотно прижался к плечу. Молодой человек выстрелил в тень. Грохот выстрела, и вспышка из ствола, как молния, осветила испещренный дождем пруд, и так же быстро исчезла.
Сервал взвизгнул от боли, и молодой человек кивнул сам себе, снова передергивая затвор и смутно думая, сколько патронов влезает в магазин карабина и сколько их было в этом, когда Гимнура дал ему его.
— Ты в него попал! — Гимнура хлопнул его по спине.
— Сомневаюсь, что он мертв, — сказал молодой человек. — Я не смог его хорошо разглядеть. На самом деле я вообще не смог его разглядеть.
— Птиц видеть!
Молодой человек кивнул птице, как будто это был человек:
— Без сомнения, так оно и есть. Твои глаза гораздо лучше моих, я уверен.
— Глаз хорош!
— Она их ест, — непринужденно сказал молодой человек Гимнуре. — По-моему, она съела глаза Куницы, и, судя по твоему рассказу, я могу предположить, что она съела и глаза Бульдога.
— Интересно, что на него нашло, — сказал Гимнура. — На Сервала, я имею в виду.
— Видеть дев, — сообщила им птица. — Рук дев.
Молодой человек кивнул, в основном самому себе:
— Там лежит тело Лилии. Так и должно быть. Видимо, он вытащил его на поверхность как раз в тот момент, когда ударила молния. Это было слишком для его нервов.
— Я тоже не думаю, что ты убил его. — Нож Гимнуры был вынут. — Если он жив, я прикончу его за тебя.
— Подожди минутку. — Молодой человек схватил его за локоть.
— Лучше отпусти меня, Жаворонок. — Гимнура попытался вырваться из его хватки. — Возможно, он еще жив.
— Я уверен, что он жив. — Дымное пламя от горящего дерева осветило улыбающееся лицо, на котором ничего нельзя было прочесть. — Если бы он был мертв, птица узнала бы об этом и улетела бы за его глазами.
— Нет мертв, — подтвердила птица.
— Но он безоружен и ранен, и он видел ее лицо там, в воде. Я доберусь до него завтра. Или послезавтра, а может, и после послезавтра. Возможно, братья Лилии доберутся до него первыми. Братья или отец. Он поймет это, когда у него будет время подумать. Он убежит или забаррикадируется в своем доме с карабином. Но мы его достанем.
— Я его достану сейчас, — заявил Гимнура.
— Нет. — Молодой человек отпустил руку Гимнуры и протянул руку к нему. — Дай мне свой нож.
Гимнура заколебался.
— Отдай его мне. Я хочу его осмотреть.
Гимнура неохотно передал ему нож. Взмах руки молодого человека, и нож полетел в воду, вызвав всплеск в середине пруда.
— А теперь я хочу, чтобы ты нашел Лилию и вынес ее на берег, — сказал молодой человек. — По-моему, Сервал бросил мой багор. Под тяжестью крючка багор утонет, но ручка будет стоять в воде прямо или почти стоять. Найти его будет нетрудно.
— Мокр дев, — объяснила птица.
Гимнура начал было говорить, но тут же прикусил язык и заметил:
— Ничего, если я сниму сапоги?
Направив на него карабин, молодой человек покачал головой.
— Иметь нож, — объявила птица. Она не собиралась объявлять об этом, но это была правда, и птица была рада, что сказала это.
— В его сапоге. — Молодой человек кивнул и улыбнулся, вдыхая запах дождя и древесного дыма от горящего дерева и все еще практически не осознавая сцены, которую эта комбинация запахов неизменно будет воскрешать в его памяти с течением лет.
— В сапог!
— Он может там и остаться. Иди за ней, Гимнура. — Палец молодого человека напрягся на спусковом крючке. — Сейчас.
Гимнура побрел по щиколотку, по колено и, наконец, по пояс в воде. Через полминуты он нашел багор и показал его молодому человеку. К этому времени дождь почти прекратился, хотя небо все еще было темным.
— Гимнура.
— В чем дело? — Голос Гимнуры звучал угрюмо, лицо ничего не выражало.
— Конец крюка очень острый. Постарайся не проткнуть ее им, пожалуйста.
Если Гимнура и кивнул, кивок был слишком слабым и незаметным.
Когда тело Лили уже лежало на мокрых листьях, молодой человек приказал Гимнуре вернуться в пруд, прислонил ружье к белой иве и накрыл Лили своей туникой. Девушка была маленькой, и туника доходила — к счастью — от макушки ее лба до точки чуть ниже обнаженных чресл.
Когда молодой человек снова взял свой карабин, Гимнура спросил:
— Я могу выйти отсюда?
Молодой человек ничего не ответил, снова спрашивая себя, есть ли в патроннике патрон. Он нажал на затвор и немного приоткрыл его, но слабого света с Востока было недостаточно, чтобы разглядеть патрон, если он вообще был. Его пальцы нащупали его, и он снова закрыл затвор.
— Я не пойду за Сервалом, если ты этого не хочешь. — Гимнура неуверенно шагнул к все еще тлеющему дереву.
— Я подумал, что, возможно, ты захочешь рассказать мне об этом, — сказал молодой человек почти небрежным тоном.
— О чем?
— Плох муж! — добродетельно объявила птица.
— Об изнасиловании Лилии и ее убийстве.
Гимнура ничего не ответил.
— Тебя не осудят в суде, пока Сервал не заговорит, и это может быть главной причиной, по которой я собираюсь убить тебя здесь и сейчас. Возможно. Я не уверен.
— Я не насиловал и не убивал.
В голосе Гимнуры послышалась дрожь, и что-то в молодом человеке запело при этом звуке.
— Вас было четверо. Так и должно было быть, потому что лица Куницы и Бульдога не расцарапаны. Рассказать тебе об этом?
— Муж речь! — приказала птица.
— Хорошо, я так и сделаю. Сервал сказал, что он держал ее за ногу, пока остальные насиловали. Кто-то другой, очевидно, держал ее за другую ногу, и, должно быть, третий мужчина держал ее за руки. Иначе были бы царапины, как я уже сказал. Я хорошо разглядел Куницу, когда он сидел за столом, посреди которого стояла свеча, и еще лучше разглядел Бульдога в таверне. И ни у одного из них не было ни царапин, ни синяков. Итак, вас было четверо. По крайней мере, четверо. Итак, не хочешь ли рассказать мне об этом?
— Нет, — ответил Гимнура.
— Я не позволю тебе молиться или умолять, или делать что-нибудь такое же глупое. Но если ты признаешься — если ты расскажешь мне подробно и правдиво, что ты и все остальные сделали и почему вы это сделали, — у тебя будут эти дополнительные минуты жизни.
— Нет, — повторил Гимнура.
— Муж сказать! — На этот раз птица обращалась к Гимнуре.
— Кто-нибудь может появиться, пока ты рассказываешь, и спасет тебя. Подумай об этом.
Гимнура молчал, возможно, размышляя.
— Ты очень, очень хотел мне помочь...
— Я твой друг!
Молодой человек пожал плечами и поднял свой карабин, прищурился, посмотрел на мушку и немного удивился, обнаружив, что света достаточно, чтобы разглядеть ее.
— Ты — мой знакомый. Ты пришел ко мне — как и Каракал, — чтобы сказать, что Сервал хвастался... тем, что вы сделали. Но ты знал намного больше, чем Каракал, или, по крайней мере, намного больше, чем он сказал мне. — Молодой человек опустил карабин. Рано.
— Я передал то, что сказал Сервал. — Голос Гимнуры звучал не слишком уверенно.
— Плох муж! — Птица была полностью уверена. — Стрелять! Стрелять!
— Скоро, — пообещал молодой человек и снова обратился к Гимнуре: — Каракал только сказал, что он хвастался этим. Ты сказал, что он назвал Куницу и Бульдога, и ты даже знаешь, где они избавились от тела Лилии, и смог рассказать мне достаточно точно, чтобы я нашел место — этот пруд. Хочешь услышать еще что-нибудь?
Гимнура покачал головой, и молодой человек с некоторым удивлением отметил, что тот стоит по плечо в воде — если вообще стоит.
— Ну, а я хочу. Видишь ли, я собираю все свои аргументы, чтобы потом простить себя за то, что убил тебя, хотя я уже убил Куницу и Бульдога. Или, может быть, я просто ищу причину, чтобы позволить тебе бежать, как Сервалу. Ты собираешься нырнуть под воду, когда я буду стрелять, не так ли?
Гимнура покачал головой.
— Нет. Конечно, нет. Ну, это мы скоро узнаем. О чем же я?
— Сказать имя, — подсказала ему птица, и на мгновение Гимнуре показалось, что многорукая женщина, которую он видел раньше, стоит в воде рядом с бревном, на котором сидела птица.
— Это я уже сделал. — Молодой человек на мгновение замолчал, задумавшись. — Когда я заглянул в окно дома, где нашел Куницу, я увидел Златоглазку, его брата Саранчу и девушку Златоглазки, Левкой. Они сидели за столом, разговаривая с Куницей или, возможно, играя в какую-то азартную игру. В углу стоял карабин с треснувшим цевьем. Я предположил, что он принадлежит Златоглазке, и даже представил, как Златоглазка выходит и убивает меня из него. Он этого не сделал, но позже ты дал мне тот же самый карабин, чтобы я убил Бульдога.
— Я пытался помочь тебе, — пробормотал Гимнура, — так что это ничего не доказывает.