— Сирена? — Я был сбит с толку и не в состоянии думать. — Ты имеешь в виду Саргасс?
— Если мы примем это имя как ее собственное.
— Она очень красивая. — Я попытался сглотнуть, хотя рот был суше, чем ладони. — Но она не... не соблазнительница. Она еще очень молода.
Он улыбнулся. К тому времени я и забыл, что они могут улыбаться.
— Давай забудем, что я употребил это слово. Молодая дама, которая была с тобой, сказала, что вы говорили с другой лодкой.
— Ты не мог узнать о нас только из этого.
— Конечно, мог. И узнал. Я нашел лодку, которая была недалеко от твоей, и поговорил с людьми на ней. Они, естественно, приняли меня за одного из вас, и я дал им ценную информацию, которую выдумал. В ответ они назвали мне твое имя и имя твоей жены, а также сообщили, куда вы направляетесь. Не так уж много городов, где человека можно было бы назвать Рог. Я отправился в Новый Вайрон, который был ближе всего. Мы можем летать, знаешь ли, намного быстрее, чем твоя маленькая лодка может плыть. Я навел там еще кое-какие справки, и у меня не возникло никаких проблем.
Если мое лицо и не было мрачным в этот момент, то оно лгало; я был очень близок к тому, чтобы вырвать у него свой карабин и убить его:
— Ты причинил вред моей семье?
— Нет. Я пролетел над твоим островом и посмотрел на твой дом и бумажную фабрику. Иногда меня разбирает любопытство, как и любого другого. Я увидел там женщину, стоящую на берегу и смотрящую на море, женщину более старую и несколько более простую, чем твоя новая жена. Я не причинил ей вреда и не думаю, что она видела меня. Этого достаточно?
Я кивнул.
— Прекрасно. Возьми свое оружие обратно, ладно? — Он передал мне мой карабин. — Я не могу им пользоваться, а ты можешь, так что лучше возьми его себе.
Оцепенев, я взял его и поставил на предохранитель.
— Ты не собираешься стрелять в меня? — Он поднял руки в жесте притворной капитуляции.
— Да, не собираюсь.
— Ты что-то вспоминаешь. Я чувствую это. Не хочешь рассказать мне, что это такое?
— Ничего особенного. — У меня болела голова, и надежда, которая дала мне новую жизнь на минуту или две, угасла. Должен ли я сунуть дуло в рот? Это может быть лучшим способом.
— Расскажи мне, пожалуйста.
Возможно, это был шок от того, что один из этих монстров сказал «пожалуйста»; какова бы ни была причина, я так и сделал:
— Я вспомнил, как женщина по имени Синель однажды рассказала Крапиве о мужчине, голодном каторжнике по имени Гелада. Он был в туннелях. По всему Витку длинного солнца, где я когда-то жил, под землей тянутся ужасные туннели.
— В них был Гелада, — подсказал мне инхуму.
— Он хотел сбежать. Все хотели. У него был лук, но Гагарка, мужчина, который был с Синель, сказал, что Гелада не будет стрелять в них, потому что они были его единственным шансом. Без них ему никогда не выбраться.
— И я так сказал. Я уже говорил все это раньше, и ты должен был слушать. Если я вытащу тебя, это будет ужасно опасно для меня, не так ли? Если только я сначала не избавлюсь от этого карабина и твоего ножа. — Лицо у него было как у рептилии, хотя лоб был выше; голос принадлежал молодому человеку — моему сыну.
— Нет, — ответил я ему. Я был слишком подавлен, чтобы спорить. — Если ты освободишь меня, я никогда не причиню тебе вреда. Никогда, ни по какой причине.
Он встал:
— Я ухожу, но хочу, чтобы ты о кое-чем подумал. Мы могли бы убить вас, всех вас. Мы сильнее, как ты сказал, и можем летать. Наша раса старше вашей и научилась таким вещам, о которых вы даже не можете мечтать. Поскольку вы ненавидите нас и убиваете, когда можете, почему мы этого не делаем?
— Полагаю, вы хотите нашей крови.
— Вот именно. Вы — наш скот.
Я ожидал, что он полетит, но он взобрался по гладкому каменному краю ямы, как белка взбирается на дерево, и это выглядело так легко, что на мгновение я почти вообразил, что могу сделать это сам. Мой большой палец был на предохранителе, но без него я не мог спастись. Я также не мог отделаться от воспоминаний о том времени, когда Сухожилие еще не родился, а Копыто и Шкура даже не помышляли об этом: однажды мы с Крапивой лихорадочно пытались освободить чужую корову из трясины в тщетной надежде, что хозяин отдаст ее нам, если нам это удастся.
Потом он исчез, а я, используя карабин вместо костыля, поднялся на ноги и был настолько глуп, что попытался выкарабкаться так, как это сделал он, борясь до полного изнеможения и не поднимаясь даже на половину своей головы.
Прошлой ночью я перестал писать, потому что не мог заставить себя описать остаток этого дня, или ночь, которая последовала за ним, или день, который последовал за ночью, день, когда я слизывал росу со стенок ямы, лежа сначала на животе, потом на коленях, потом стоя, и, наконец, — когда Короткое солнце выглянуло из-за края и роса почти исчезла, — вытирал камень над головой пальцами, которые я засовывал в рот, как только они становились влажными. В общей сложности я получил два глотка воды, самое большее. Не больше, конечно, и, скорее всего, меньше.
Раньше я молился, а потом проклинал всех богов в своем сердце, когда спаситель, которого они послали, оказался Крайтом. В тот день я не молился, не проклинал и не делал ничего подобного.
Вот то, о чем я меньше всего хотел писать прошлой ночью, но попытаюсь записать сегодня вечером. Однажды, когда я лежал на дне ямы, мне показалось, что надо мной стоит человек с длинным носом (высокий человек или огромный паук). Я не пошевелился и даже не открыл глаза, зная, что, если я это сделаю, он исчезнет. Он коснулся моего лба чем-то, что держал в руках, и яма исчезла.
Я стоял на кухне Крапивы. Она варила суп, и я наблюдал, как она добавила целую тарелку нарезанного мяса в котел и пошевелила огонь. Она обернулась и увидела меня, мы поцеловались и обнялись. Я объяснил ей, что на самом деле нахожусь вовсе не в ее кухне, а лежу на дне ямы в развалинах Исчезнувших людей на далеком острове и умираю от жажды.
— О, — сказала Крапива, — я принесу тебе воды.
Она пошла к мельничному ручью и принесла мне ковшик чистой прохладной воды, но я не мог пить.
— Пойдем со мной, — сказал я ей. — Я покажу тебе, где я, и, когда ты дашь мне свою воду, я смогу ее пить. — Я взял ее за руку (да, Крапива, моя дорогая, я взял твою твердую, трудолюбивую маленькую ручку в свою) и попытался отвести ее обратно к яме, в которой лежал. Она уставилась на меня так, словно я был каким-то ужасом из могилы, и закричала. Я никогда не забуду этот крик.
И я лежал в яме, как и прежде. Короткое солнце горело золотом.
Оно пересекло яму и исчезло на другой стороне за час или два до того, как вернулся инхуму. Он стоял, ухватившись пальцами ног за край, и смотрел на меня сверху вниз, и я увидел, что на нем одна из моих туник и мои старые бриджи, свободные и закатанные до колен, а туника, еще более свободная, висела на нем, как отцовский плащ на ребенке, который играет во взрослого.
— Рог! — позвал он. И снова: — Рог!
Мне удалось сесть и кивнуть.
— Послушай, Рог, я принес тебе бутылку воды. — Он поднял ее вверх. — Я взял пустую бутылку и наполнил ее до краев у источника, который нашел неподалеку отсюда. Разве это не умно с моей стороны?
Я попытался заговорить, попросить у него воды, но не смог. Я снова кивнул.
— Ты ведь пообещаешь мне за это все, правда? — Он прыгнул в яму вместе с ней. — Я отдам тебе эту бутылку за твой карабин. Согласен?
Должно быть, я кивнул, потому что бутылка была у меня в руках, хотя он тоже держал ее. Я поднес ее к губам и пил, пил, пил; я никогда бы не поверил, что могу выпить целую бутылку такого размера, не отрывая ее ото рта, но именно так я и сделал.
— Теперь ты чувствуешь себя лучше, — сказал инхуму. Это было утверждение, а не вопрос.
Я обнаружил, что снова могу говорить, хотя голос не казался моим:
— Да. Спасибо. Лучше.
— Я знаю. Я сам был в точно таком же положении. Я не только принес тебе бутылку воды, Рог, но принес и моток веревки. Он маленький, но я думаю, что веревка может быть достаточно крепкой. Очень трудно нести что-нибудь, когда летишь. Оно тянет тебя вниз, и ты должен держать груз ногами. — Он задрал одну ногу так, как мало кто из людей мог бы сделать, и я увидел, что пальцы на его ногах были такими же длинными, как у меня на руках, и заканчивались когтями.
— Спасибо, — повторил я. — Большое спасибо.
— Я вытащу тебя, или, скорее, моя веревка и я. Но ты должен нам помочь, и я должен сначала получить твое обещание. Твою торжественную клятву.
Я кивнул и попытался улыбнуться.
— Вопрос. — Он поднял указательный палец, который был длиннее моего, и тоже с когтем на конце. — Скажи, ты человек логичный и бесстрастный? Готов ли ты следовать разуму, куда бы он тебя ни приведет?
Запинаясь и заикаясь, я попытался сказать, что изо всех сил старался стать таким и, думаю, стал.
— Тогда давай вернемся. Только не к лодке, нам не придется отступать так далеко. На днях я хотел узнать, почему ты ненавидишь меня, и ты объяснил: потому, что я хочу пить твою кровь, и еще потому, что один из наших обманул тебя, заставив думать, что он один из вас там, наверху. Ты это помнишь?
— Да. — Я не мог себе представить, к чему он клонит.
— Ты выгнал меня из своей лодки, несмотря на то, что я не пытался тебя обмануть. Если я не буду пить твою кровь — я поклянусь, что не буду, — ты все равно прогонишь меня?
Моя жажда была утолена, но я был слаб и болен:
— Если бы я смог.
— Почему?
— Один из вас чуть не убил моего сына.
Он покачал головой:
— Это был не я. У тебя нет причин получше?
— Потому что ты пил кровь Бэбби и, если бы мог, напился бы крови Саргасс.
— Я клянусь не пить и их тоже. Предупреждаю, дальше я не пойду. Мне нужно есть, как и тебе. А теперь, если я тебя вытащу, ты разрешишь мне остаться на борту?
Совершенно уверенный, что он никогда не спасет меня, я сказал, что разрешу.