Люди выглядели, по большей части, как Он-загонять-овца и Она-собирать-ягода — худые и мускулистые, с кривыми ногами, широкими плечами и носами, как у ястребов. У всех них длинные прямые волосы, блестящие, черные и очень красивые. Все женщины заплетают их в косу, как и некоторые мужчины. Кожа у них темная, но прозрачная, так что коричневый цвет окрашен розовым и красным от крови под ней; это может быть очень привлекательным, особенно у детей и молодых женщин.
Они молчаливы и подозрительны в присутствии посторонних, хотя женщины, кажется, болтают без умолку, когда остаются одни. Как и Она-собирать-ягода, они часто делали вид, что не понимают Всеобщего языка. Я уже был зол (без сомнения, они это видели), и это злило меня еще больше.
Другой путешественник, также направлявшийся в Паджароку, сказал мне, что этот город (он назывался Уичот) был последним форпостом цивилизации. Я спросил, как он мог быть в этом уверен, если не пошел дальше, и он ответил, что прошел гораздо дальше вместе с молодым человеком старше моего сына (под которым он подразумевал Крайта), и добавил, что спас этого молодого человека в море.
— Он был похож на тебя. — Путешественник ухмыльнулся. — Но с бо́льшим количеством волос.
Здесь мне очень хотелось бы сказать, что я сразу все понял, но это было бы неправдой. Я спросил, знал ли молодой человек, которого он спас, дорогу в Паджароку.
— Он так думал, — сказал путешественник, — и мы заблудились пару тысяч раз.
Думая, что информация молодого человека может оказаться полезной, я попросил разрешения поговорить с ним.
— Он не захотел возвращаться со мной, — снова ухмыльнулся путешественник. — На твоем месте я бы не беспокоился о нем.
— Не буду, если он не в Уичоте, но мне хотелось бы с ним поговорить. Вы с ним расстались выше по реке? Как далеко отсюда?
Путешественник пожал плечами:
— Две недели пути или около того.
— Ты оставил его одного?
— Конечно. С ним все будет в порядке. Его немного потрепало, но его не сломать. Или очень сильно согнуть. И у него есть игломет. Он может позаботиться о себе сам.
Мы расстались, и он, должно быть, вернулся к своей лодке и отчалил, боясь, что я доберусь до Паджароку раньше него и займу последнее место. (Однако на посадочном аппарате его не было.) После того, как мне пришло в голову — поздновато, — что молодой человек, с которым он путешествовал, был Сухожилием, я так и не смог снова найти путешественника, хотя часами ходил взад и вперед по этим грязным улочкам, заглядывал в каждую открытую дверь и спрашивал всех, кто хотел со мной поговорить. Когда я наконец смирился с тем, что он ушел, я вернулся на баркас, почти решив ненадолго оставить Саргасс на берегу и отправиться за ним. Но если бы я догнал его и он бы сказал, что молодого человека действительно звали Сухожилие, что бы я узнал? И, даже получив подтверждение, что я мог сделать, кроме как продолжить поиски Паджароку, которое также искал и Сухожилие? Мы встретимся в Паджароку, где бы оно ни было — или вообще не встретимся.
Как я уже говорил, Саргасс была тогда на берегу; мы еще не смирились с непреодолимой необходимостью дожидаться базарного дня, и она взяла несколько моих серебряных безделушек в надежде обменять их на более теплую и прочную одежду. Я сидел до тенеспуска с Бэбби на корме баркаса, вспоминая те дни, когда Сухожилие был маленьким, и смотрел на большую медленную реку. Здесь, если я закрывал глаза, я все еще видел ее, намного большую и гораздо более медлительную, чем наша Нади, с широкими полосами грязи, видимыми во многих местах. Закат Короткого солнца на Тенеспуске никогда не бывает таким же волнующим, как здесь.
Я должен был сказать: «как закат Короткого солнца, видимый в Новом Вайроне и вокруг него» — другими словами, на побережье. Здесь солнце встает из-за гор поздним утром и садится тоже среди гор, ненадолго окрашивая их снежные вершины пурпуром и пламенем (или это кисть Создателя Вайзера?) и даря нам долгие сумерки.
В Новом Вайроне Короткое солнце опускается в море — чудесное зрелище при спокойной погоде. Крапива часто заставляла меня выходить на берег, чтобы посмотреть на тенеспуск вместе с ней, и я слишком часто терял терпение. Я бы многое отдал за то, чтобы снова встать рядом с ней и держать ее за руку, пока мы ждем мгновенной вспышки прозрачного изумруда, которая появляется, словно по волшебству, в то мгновение, когда последний осколок Короткого солнца исчезает за вздымающимися волнами, вспышки настолько непорочно зеленой, что она не может иметь ничего общего со злым, гноящимся витком это же имени. Я никогда не видел моря, пока не стал почти взрослым, и не любил его, пока не покинул. То же самое и с Саргасс, во всяком случае у меня есть основание так считать. Море не взывало к ней, пока она жила в нем, как...
Я не знаю, какое слово использовать.
Домашнее животное? Приемная дочь? Усеянная крючками приманка старой морской богини? Очень вероятно, что она была всеми тремя. Почему же тогда море зовет ее? Она была его. Только после того, как она покинула его, попыталась расстаться с ним в этой грубой и грязной деревушке на берегу великой реки, море запело для Саргасс, как сама Саргасс поет мне сегодня вечером.
Выше я написал, что мог закрыть глаза и снова увидеть великую реку. Я могу, и еще я снова слышу ее: почти неподвижную воду, шепчущую, когда она скользит мимо тебя, узкую лодочку, вмещающую только одного гребца, скорбные крики морских птиц со змеиными шеями (ибо морских птиц было еще много, хотя мы находились в нескольких лигах от моря), поднимающийся туман и отдаленный вой зловолка. Бескрайняя и пустая равнина, такая одинокая и несчастная.
Теперь все это исчезло. Когда я, сидя между подсвечниками, пытаюсь снова увидеть ее, то вижу только Саргасс, длинную, гибкую линию ее ног, бедер и спины.
Только торчащие розовые соски грудей и белизну тела в то мгновение, когда она впервые покинула море.
Главный садовник пришел вчера после того, как я перестал писать. Он был уставшим, как и я, но мы проговорили больше часа. Я верю, что могу доверять ему, если вообще могу доверять кому-то; и я уже решил довериться Чоте, чтобы иметь кого-то, кто будет караулить. Возможно, я не смогу самостоятельно сдвинуть камень с места и, если попытаюсь, снова открою рану в боку. Вдвоем мы сможем довольно легко его сдвинуть.
Насколько я могу судить, Мехман[34] не из тех, кто отступает, но я бы хотел, чтобы Крайт и Сухожилие были здесь, со мной.
Оружейник пришел сегодня утром с дюжиной мечей, большинство из которых были слишком длинными, и без игломета. Он сказал, что раздал все иглометы нашим офицерам. Я сказал ему, что он оставил один для себя, и приказал отдать его мне, но он плакал и пресмыкался, клянясь, что нет. Он может быть у одного из моих охранников. Я надеюсь, что это так. Если нет, то короткий меч и Чура; азот Гиацинт, спрятанный под моей туникой, я использую только в самом крайнем случае.
Сегодня вечером я созвал всех жен, охранников и слуг. Я сказал им, что завтра ухожу и забираю с собой Махавата и остальных охранников. (Их всего полдюжины.) Главной остается Пехла[35], как и тогда, когда я был в верховьях реки, прежде чем меня ранили. Мехман и его помощники будут охранять дворец. (Я торжественно раздал оставшиеся мечи старикам и мальчишкам, которых он нашел, чтобы помочь ему.) Мы уезжаем в тенеподъем, так что мне лучше немного поспать.
Что за день! Что за ночь, если уж на то пошло. Я никогда еще так не уставал.
Только я лег в постель и закрыл глаза, как Вечерня скользнула под одеяло рядом со мной, совершенно голая, если не считать сильного запаха сандалового масла, духи из которого я дал ей на днях. Я подумал, что она, должно быть, спряталась в моей комнате, когда я решил, что она ушла, и строго сказал ей, что она не должна этого делать; но она сообщила, что влезла через окно. Она тоже хотела пойти, и так как я уже рассказал ей кое-что, я ответил, что она может. Ее благодарность не знала границ.
Мы встали еще до восхода солнца, оделись, взяли на дорожку немного фруктов и отправились в путь. Я попросил Хари Мау найти мне трупера, который знает лес, и он нашел — но, милостивая Молпа, он был всего лишь мальчишкой. У него был карабин, и он поклялся, что ему пятнадцать, но я бы сказал, что ему самое большее тринадцать. На слоне скучились мои шестеро охранников (все здоровяки) с оружием, Вечерня, «Трупер» Дарджан[36] и я. Я был бы рад сойти.
Дарджан произнес небольшую речь, когда мы достигли леса, — вдохновленный Хари Мау, я совершенно уверен. Какая густая поросль, какая сырая земля в низине, сколько колючек — никто не может пройти. Когда он закончил, я спросил, проходил ли он когда-нибудь через него.
— Не насквозь, Раджан.
— А ты когда-нибудь бывал в нем?
— Да, Раджан, я играл там, когда был маленьким. — (Он, должно быть, имел в виду, что был там до того, как научился ходить.)
Я сказал ему, чтобы он начинал, и я последую за ним. Мы пройдем две лиги на север, потом повернем на восток и посмотрим, что получится. Он кивнул и начал пробираться сквозь чащу. Я велел Махавату следовать за мной, но держаться на некотором расстоянии.
Вначале я не сводил глаз с Дарджана и шел туда, куда шел он, на каждом шагу цепляясь за ветки своей жесткой хлопчатой военной туникой и испытывая сильное искушение воспользоваться азотом — но также твердо решив никому, включая Дарджана, не открывать, что он у меня есть. Примерно через час подарок Соседей вернулся ко мне, как и на Зеленой. Возможно, я никогда по-настоящему не терял его, а только терял из виду.
Правда это последнее или нет, но вскоре мне стало ясно, что Дарджан выбрал не самый лучший путь. Я пошел более лучшим путем и вскоре оказался настолько далеко впереди, что мне пришлось остановиться и ждать его. После этого нам обоим пришлось ждать моего слона.