— Прямо здесь, сэр.
Там было небольшое отверстие, оставшееся после выпавшего сучка. Над ним виднелся крошечный выступ, который можно было бы назвать носом, а над ним — два маленьких темных пятна, которые при большом воображении можно было принять за глаза. Я потер это «лицо» большим пальцем, вытряхнув изнутри несколько сухих кусочков коры:
— Ты это серьезно, Онорифика?
— Пожалуйста, не трогайте его, сэр. — Румянец сошел с ее щек. — Не заставляйте его говорить.
Подавив улыбку, я пообещал не делать этого.
— О чем я должна спросить вас, сэр, так это... это... — ее губы беззвучно дрогнули.
— Действительно ли я стрего, как называет их ваша госпожа? Маг?
По выражению ее лица я понял, что промахнулся, но она кивнула.
— Нет, Онорифика, я не маг. Их нет.
Я подождал, когда она заговорит, но не дождался.
— Магов не существует. Нет и такой вещи, как магия, в том смысле, в каком ты ее имеешь в виду. Вещи, которые мы не понимаем, призраки, например, и внезапные штормы, заставляют нас думать, что они могут быть. Но призраки — это всего лишь духи умерших, и, хотя я не знаю, что вызывает внезапные бури, я знаю, что они вызваны не магией. Это правда, что некоторые люди могут предсказывать будущее, но они делают это, опираясь на предчувствия, — не зная, откуда те взялись, — или потому, что их информировали боги.
Я снова улыбнулся, пытаясь успокоить ее:
— Давным-давно я был другом человека, который стал кем-то вроде бога, аспектом Паса. Он дал мне много информации и советов, и все это было ценным. Но каким бы мудрым он ни был, он не учил меня магии. Он не смог бы этого сделать, даже если бы считал магию желанной.
— Как сегодня вечером, сэр.
Я подумал, что она имеет в виду историю Фавы.
— Странные вещи случаются, Онорифика. Тем не менее, это не значит, что их надо объяснять при помощи магии. — В оконное стекло постучали, я встал и открыл окно, чтобы впустить Орева.
— Хорош дев? — Он с сомнением посмотрел на хорошую девушку, которая, казалось, вот-вот упадет в обморок.
— Очень хорошая девушка, — заверил я его.
— Я сказала ему, что мы не должны быть вместе, когда ты в доме, — выпалила хорошая девочка, осыпав меня крошками.
— Плох вещь, — предупредил меня Орев.
Я начал было спрашивать, кого она имеет в виду под «ему», думая, что здесь может быть инхуму, но потом понял истинное положение дел.
— За другом, о котором я говорил, — очень тихо сказал я, — однажды следили, когда он исповедовал молодую женщину. Он сказал мне, что из-за того, что молодая женщина говорила очень тихо, шпион почти ничего не узнал. — После чего я заговорил громче. — Мы должны сделать то же самое.
— Да, мастер Инканто. — Судя по выражению ее лица, Онорифика не имела ни малейшего понятия, о чем я говорю.
— Сегодня ночью, возвращаясь на кухню, ты случайно прошла мимо моей комнаты и очень любезно спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. А я, сам того не желая, напугал тебя, спросив, где ты спишь. Разве не так?
Она, казалось, почти боялась пошевелить головой, но все же сумела кивнуть.
— Я не имею права вмешиваться в дела моего хозяина, кроме тех, в которых он просил моей помощи, и вообще не имею права вмешиваться в твои.
Хриплым шепотом она спросила:
— Вы собираетесь что-нибудь сделать со мной?
— Наказать тебя? Я не могу, и не стал бы, если бы мог. Во всяком случае, он дал тебе кольцо.
— Только мы… знаете ли, сэр, мы не женаты.
— И не можете быть, потому что здесь нет настоящих авгуров. Нас с женой соединил патера Прилипала, настоящий авгур, так что мы действительно женаты. Когда нет авгура, подарить кольцо — это самое большее, что кто-то мог сделать. Однако у тебя может быть ребенок. Ты об этом думала?
Страх исчез, и она засияла:
— Я хочу одного, сэр. Он позаботится о нас. Я его знаю.
Я встал. Я не мог произвести впечатление в одолженной у Инклито ночной рубашке, но она, похоже, была впечатлена. Чтобы произвести на нее еще большее впечатление, я взял свой посох. Орев спрыгнул с моего плеча на скошенную рукоять.
— Я не авгур и не имею права отпускать грехи, — сказал я Онорифике, — но я могу благословить тебя, и я это сделаю. Благодаря великодушию Великого Паса, каждый может благословить. — Я начертил в воздухе знак сложения и попросил Паса и Внешнего благосклонно посмотреть на нее и на всех детей, которых она может родить.
Когда я закончил, она поднялась, улыбаясь:
— Благодарю вас, сэр. Могу ли я... хотите ли вы что-нибудь еще?
— Только пару очень незначительных вещей, — сказал я ей. — Ты собиралась рассказать мне, что узнал кучер в городе. Что это было?
— Все вас боятся, сэр. — Она облизала пальцы. — Они не подходят к лавке, в которой вы живете, когда вы там; но когда вы уходите, они все приходят послушать о вас, только он не говорит им ничего, пока они не купят. Повариха поступит со мной точно так же, сэр.
— Что ты собираешься ей сказать?
— Ничего, сэр.
— Совсем ничего?
— Ну, может быть, что-нибудь. — Она снова улыбнулась, и я впервые почувствовал, что понимаю, почему она привлекла Инклито. — Но не очень много.
— Это было бы мудро, я уверен. Но прежде чем ты вернешься на кухню, прошу, найди другую горничную — разбуди ее, если нужно, — и скажи ей, что мне нужно с ней поговорить?
— Да, мастер Инканто. Немедленно.
— А когда выйдешь, попроси Фаву зайти. Она ждет в коридоре, или ждала.
Как только я произнес последнее слово, вошла Фава. За ней, менее смело, шаркала Мора. Обе были в ночных рубашках.
Глава шестаяИГРА В УГАДАЙКУ
Бывают случаи, когда просветление приходит внезапно, как это было на площадке для игры в мяч; я никогда не думаю об этих внезапных озарениях, не вспомнив свою вторую ночь на Зеленой. Большую часть этого жаркого дня я провел в поисках даров, полученных от Соседа, и бросил это дело, посчитав его безнадежным. Я был готов признать самые худшие вещи, которые когда-либо высказывал или думал обо мне Сухожилие, оставив его и людей, которые были с нами в посадочном аппарате, на произвол судьбы. Я двинулся вниз по реке, по той самой реке смерти, которая играла роль канализации, протекая под Городом инхуми, решив как можно дальше уйти от его ужасов.
Полночи я осторожно пробирался сквозь темноту вдоль ее берегов, слегка обрадовавшись, когда увидел летящую сапфировую точку, Синюю, пересекавшую небо, но бесконечно опечалившись, когда увидел слабую, неустойчивую искорку, Виток. Я должен был быть там, наверху, разыскивая Вайрон и его кальде, но вместо этого…
Я собирался написать что-нибудь о странствии по берегу реки. Правда (которую я только что вспомнил) заключается в том, что долгое время после того, как я увидел Виток среди толпящихся звезд, я никуда не шел. Вместо этого я сидел, обливаясь потом, на бревне, давя насекомых и наблюдая за отражениями этих звезд на гладком маслянистом потоке, сменившем пенящуюся волну, унесшую меня так далеко от Города. Временами мне казалось, что под водой прячутся тысячи инхуми, и что светящиеся точки, которые я видел, были их сверкающими глазами, смягченными рябью; но каждые несколько минут между ними проплывала темная фигура, похожая на плавающее бревно, и я снова понимал, что это мы, а не они, населяли воду.
И это было не все, что я видел. Огромные безволосые звери — на двух, четырех или шести ногах — приходили к реке, чтобы напиться или поохотиться на наши плавающие трупы, как медведи охотятся на рыбу; я вспомнил о странно названном медведе, с которым Он-загонять-овца обменялся кровью, и задался вопросом, ищут ли такие медведи падаль возле рек Тенеспуска.
Особенно живо я помню огромную змею, быстро плывущую вверх по реке, змею, чья голова была размером с человеческий гроб и такой же формы. Она подняла голову и огляделась, не переставая плыть, и ее голова была выше, чем моя, даже если бы я стоял на бревне в полный рост. Но я сидел, как и написал минуту назад, оставаясь совершенно неподвижным, и она проплыла мимо. Долгое время после того, как голова исчезла из виду, я наблюдал за движением ее огромного тела и прислушивался к мягкому шлепанью волн, создаваемых его длинными, медленными изгибами.
Другого не оставалось — только встать и снова идти. Когда я вспоминаю ту ночь, мне кажется, что я не успел сделать и ста шагов, как увидел свет, сияющий в грязи у кромки воды. Невероятно! Я подошел к нему, извлек из грязи и присел на корточки, чтобы промыть. Я простился с ним навсегда, но теперь держал в руке, как и прежде. Много странного случилось со мной на Витке длинного солнца, на Зеленой и здесь, на этом улыбающемся витке, Синей, но ничто никогда не казалось мне более чудесным, чем то, что произошло в тот момент. Однажды я соскользнул с носа воздушного корабля Тривигаунта и уже начал падать на землю, находившуюся в полу-лиге ниже, когда Шелк схватил меня и спас. Это единственное, с чем я могу сравнить обретение света.
Пока я мыл его на мелководье, я обнаружил, что он плавает, и, на самом деле, плавает так же легко и высоко, как пробка, чего я, конечно, должен был ожидать — он казался совершенно невесомым. Такой плавучий, он, естественно, был отнесен потоком гораздо дальше, чем я; во время внезапного озарения, о котором я говорил, я понял, каким дураком я был, когда искал его в течение нескольких часов вблизи того места, где вода выбросила меня самого. Более того, мой меч, который никак не мог всплыть, должен был находиться гораздо ближе к тому месту, где я его уронил, чем к тому, где я выкарабкался из реки и лежал, тяжело дыша, на берегу, изрыгая грязную воду, — вполне вероятно, что он все еще находится под нависавшими мостовыми Города.
Я встал на колени в воде и опустил свет под поверхность, рассудив, что, если его не потушил потоп, с ним ничего не произойдет и на глубине двух пальцев. К своему удовольствию, я обнаружил, что, когда я погрузил его в воду, он осветил дно.