Их предводителями были некий человек и его сын, и, хотя они считали себя лучше остальных, они были гораздо хуже, потому что ненавидели друг друга. Остальные не ненавидели друг друга, хотя и сражались друг с другом, а иногда и убивали друг друга. Просто они были горды и безрассудны, и каждый из них хотел, чтобы его считали очень храбрым.
Если бы они были поумнее, то попытались бы вернуть посадочный аппарат, на котором прибыли на Зеленую, но они были глупы, и, поскольку они боялись инхуми и не знали, где в Городе инхуми он находится, они даже не пытались. Они были уверены, что на Зеленой есть и другие мужчины, и женщины тоже; им очень хотелось найти женщин.
Их предводитель, человек, о котором я говорил, пытался убедить их захватить посадочный аппарат, но, когда они отказались, он по глупости согласился вести их на поиски колонистов из Витка длинного солнца. Он повел их на север через жару и ужасные джунгли, чувствуя, что посадочные аппараты выбрали более умеренный климат для колонистов, которых они везли.
Они проделали долгий путь, или, по крайней мере, думали, что долгий, и нашли небольшое поселение; но поселенцы прогнали их, а потом убежали, когда бандиты вернулись и напали. Как бы далеко они ни забирались, им никогда не удавалось убежать от джунглей, лихорадки и насекомых.
Наконец их предводитель собрал вокруг себя своих людей и откровенно сказал им, что их единственная надежда — вернуть корабль, на котором они прибыли.
«Если вы не пойдете со мной, — сказал он им, — я вернусь один и возьму его тайком, если смогу, или умру, пытаясь это сделать. Если мы продолжим так, как начали, я все равно умру. Я пообещал жителям моего города, что сделаю все возможное, чтобы вернуться в Виток. Если мне суждено умереть здесь, я предпочитаю умереть с честью». Они говорили еще долго после того, как он заговорил с ними, восемь или десять в его поддержку и дюжина или два десятка против него. Их пререкания продолжались часами…
Здесь я остановился и прислушался, потому что услышал, как Гиацинт поет волнам.
— В чем дело? — спросила меня мать хозяина дома.
— Женщина поет в море по ту сторону витка, — сказал я ей. — Сомневаюсь, что вы ее слышите, но я слышу.
Пока они спорили таким образом, я пересчитывал их снова и снова, и результат всегда был один и тот же, который я хорошо знал с тех пор, как умер Ушуджа[69]: шестьдесят девять. Наконец даже они устали и уснули, согласившись утром решить вопрос голосованием.
Лежа в темноте и обливаясь потом, я предвидел, что принесет утро. Это не было ни заблуждением, ни просветлением от какого-либо бога; я хорошо знал их к тому времени, какими глупыми они были и как быстро приходили в ярость. Они будут голосовать, и стороны будут почти равны, хотя они не могут быть в точности равны. Победители потребуют, чтобы проигравшая сторона сделала все, что они пожелают. Проигравшие бросят им вызов, и стороны будут сражаться.
Я поднялся так тихо, как только мог. У нас всегда был костер и двое часовых; но часовые, хотя и бодрствовали, были так же утомлены, как и остальные, и позволили огню догореть до тлеющих углей. Я крался незаметно, не пользуясь светом, который дал мне Сосед, пока не убедился, что меня не видно из лагеря.
Следующие два дня я шел обратно в Город инхуми. Вам может показаться, что я хвастаюсь, но я все же скажу, что жил, поедая тварей, которые нападали на меня. Их мясо было отвратительным, потому что они были хищниками и пожирателями падали; но я питался им и еще наполовину съеденными фруктами и орехами, которые роняли огромные зеленые пауки.
На третий день ко мне присоединился Сухожилие. Утром четвертого пришли еще трое, и еще шестеро после наступления ночи — шестеро, которые нашли нас благодаря моему свету, сиявшему сквозь самые густые джунгли. Потом все больше и больше, пока нас не стало сорок шесть.
Мы, сорок шесть человек, вернулись в Город. Я горжусь этим не меньше, чем патера Прилипала гордится тем, что привел майтеру Мята для переговоров с Аюнтамьенто. Мы потеряли больше половины нашей банды с тех пор, как отправились в путь, но мы многому научились, теряя их, и я привел их обратно, не потеряв ни одного.
— Бедн Шелк, — пробормотал Орев у меня на плече. И снова: — Бедн Шелк.
— Меня зовут не Шелк, — объяснил я людям, сидевшим за пределами чистого белого сияния моего света. — Меня никогда не звали Шелк. Когда-то Орев принадлежал человеку по имени Шелк, и теперь он использует это имя для меня.
Белый свет погас в моей руке, когда я заговорил. Крупный мужчина с добрым, некрасивым лицом, от которого мне хотелось улыбаться, сказал:
— На самом деле это был ты, Инканто? Ты был на Зеленой? Клянусь детьми Ехидны, так оно и было!
Я покачал головой и сказал ему, что это был кто-то другой, человек, чье имя я забыл, человек, который носил кольцо с белым камнем. Меня самого зовут Рог, что бы ни говорил Орев.
Они пробрались в Город инхуми ночью, двигаясь сначала через канализацию, затем через подвалы и нижние этажи разрушенных башен, путь к которым был разведан для них сыном предводителя. В конце концов, однако, они были вынуждены выйти на заброшенные, заваленные мусором улицы, где инхуми принимают облик мужчин и женщин, разыгрывая жуткую пародию на жизнь людей.
Прошел час, другой; им пришлось сражаться, и они сражались, хитрые, как зловолки, и свирепые, как рыси Мукор. Все дальше и дальше, пока они не нашли то место, где приземлился их посадочный аппарат. Его там не было, и, когда они увидели, что его нет, у них сердце разорвалось в груди.
Двое были потеряны в наступлении. Их предводитель также пытался сосчитать тех, кто погиб при отступлении, но они гибли слишком быстро. Наконец они снова добрались до канализации, и сражение прекратилось. Тогда он пересчитал их и насчитал двадцать семь, вместе с сыном и самим собой; но когда они шли по узкой скользкой дорожке над водой, он попытался назвать их имена и обнаружил, что может назвать только двадцать шесть. Он помнил и другие имена, имена мертвых людей и некоторых из тех, кто не вернулся к нему в джунгли. Он знал, что двадцать седьмой человек не может быть ни тем, ни другим.
Он боялся, что люди — рабы инхуми — будут поджидать их там, где канализация выходила из города; так оно и оказалось. Начался жаркий бой, в котором он был ранен. Его сын унес его обратно в темноту под Городом; когда сын вернулся на поле боя, предводитель почувствовал себя немного сильнее, сел и стал наблюдать за битвой, как тот, кто спокойно сидит в темном театре, наблюдая за представлением; он видел, как его люди пригибались и стреляли, извивались и подползали достаточно близко, чтобы использовать ножи. Среди них сражался молодой человек, которого он никогда раньше не видел, молодой человек с иглометом, который сражался так же храбро, как и самые храбрые.
Наступила ночь, и они ушли. Раненый, он уже не был их предводителем, но они несли его с собой, а он любил их и плакал. Молодой человек с иглометом тоже был ранен, как и многие другие; но когда их раны начали заживать, его раны (которые он никому не позволял лечить) с каждым днем становились все хуже. Он сказал, что был на другом посадочном аппарате и прятался в городе Инхуми, пока они не пришли.
Рабы инхуми преследовали их, вооруженные мужчины и женщины — в цепях и с пустыми глазами; и когда молодой человек больше не мог идти, люди, которые сражались рядом с ним, оставили его под изогнутыми серыми корнями, где он лежал, как в Великом мантейоне. Человек, который был предводителем, лежал рядом с ним.
— Это слишком тяжело для вас, Инканто, — ласково сказала мать моего хозяина. — Вы можете не продолжать, если не хотите.
— Будет еще хуже, если я не закончу рассказ, — сказал я ей, — но я постараюсь сделать все остальное как можно короче. Я и так уже слишком много болтаю.
Юноша лежал на земле, на голой черной почве Зеленой, ибо мало что может вырасти между чудовищными деревьями. Человек, который был предводителем, лежал рядом с ним, и ему казалось, что деревья и лианы склоняются к ним, чтобы подслушать их разговор, и плачут. Я не стану говорить вам, как высоки эти деревья и какова толщина их стволов; вы не поверите ни единому моему слову. Но я скажу вот что. Деревья, которые вы видели здесь, — кустарник по сравнению с ними, и корни многих больших деревьев на Зеленой могли бы вздыбить почву этой большой фермы от одного конца до другого и от одной стороны до другой, создавая холмы и долины на этой плоской земле. Есть животные, больше нас, которые зарываются в кору этих деревьев.
«Ты меня не узнал, — сказал умирающий. — Я знал, что ты не узнаешь».
Человек, который был предводителем покачал головой.
«Я обещал, что не буду обманывать тебя, пока мы будем на твоей лодке, — сказал ему молодой человек, — но мы больше не на твоей лодке. Я твой сын, Крайт». — Крайт был инхуму. Инхуми кажутся нам мужчинами и женщинами, когда хотят — но, без сомнения, все вы это знаете.
Мора и Фава как-то странно посмотрели на меня.
— Я никогда не видел такого, которого не смог бы распознать за минуту или две, — сказал Инклито.
Наша хозяйка сказала, что ведьмы могут повелевать дьяволами, которые поднимают бури. Я не знаю, является ли истинным любое из этих утверждений. Возможно, так оно и есть, хотя я склонен в этом сомневаться. Но я давно понял, что дьяволы, о которых говорят бедные, невежественные люди в Витке длинного солнца, эти злобные существа, которые, как говорят, прокрались в Виток без разрешения Паса, были всего лишь инхуми под другим именем. В то время, о котором я говорю, Крайт раскрыл тайну, которая позволяла мне иногда командовать ими, тайну, которую они не осмеливаются нам открыть, думая, что мы можем использовать ее, чтобы погубить их.
Я не верю, что мы можем. Я говорю вам это открыто и честно, всем тем, кто слышит меня сейчас, и всем тем, кто прочтет отчет о нашем ужине, отчет, который я намерен написать. Это действительно великая тайна. Если хотите, это великое и страшное оружие. Именно так видят это сами инхуми, и я не буду называть их неправыми. Но это оружие слишком тяжелое для наших рук. Соседи, которых вы называете Исчезнувшими людьми, знали ее; но они не могли использовать это против инхуми, которые пили в свое время их кровь, как сегодня пьют нашу. Если уж они не смогли использо