— Не кажется, — ответил честный Мускулюс.
— Вот и мне не кажется… Ладно, вернемся к Высокой Науке. Как называл третий глаз Винченцо Лонхард?
— Мозговой железой.
— Еще?
— Камерой здравого смысла.
— Символ третьего глаза?
— Белый треугольник в желтом круге. По кромке круга — синее кольцо.
— И два лазурных лепестка. Окраска лепестков у «вороньего баньши»?
— Иссиня-черная.
— У «адского вещуна»?
— Фиолетовая.
— Способ отвратить воздействие «вещуна»?
— «Коза» из двух пальцев, направленная в землю. Серьга из бирюзы. Фаллические амулеты. Размер имеет значение: отвратная сила прямо пропорциональна…
— Отлично!
Похвала не обрадовала Мускулюса. В другой раз от восторга прыгал бы, а тут лишь кивнул и опять насупил брови. Вынуж-
денное бездействие доводило малефика до белого каления. Он сам себе напоминал злополучный белый треугольник в желтом круге — еще чуть-чуть, и начнем глазить направо-налево.
А ведь как безобидно все начиналось…
«В старом хитреце умер гений-лицедей, — думал Мускулюс, поддерживая Серафима под локоток, а в другой, свободной руке неся саквояж Нексуса. Содержимое саквояжа глухо звякало в такт размышлениям. — Ножками шаркает, горлышком сипит; изо всех щелей песок сыплется! А песочек-то, братцы, зыбучий, чмокнет — и прости-прощай…»
К счастью, искусством тайного чтения мыслей лейб-малефактор, при всех его талантах, не владел. Думать в присутствии начальства Андреа мог любую крамолу. Лишь бы на лице ничего не отразилось: физиогномистом Серафим слыл отменным.
Холл ратуши, где царил сумрак, встретил их благословенной прохладой. На лбу Мускулюса запоздало выступила испарина. Малефик с шумом выдохнул, чем разбудил служащего магистрата, прикорнувшего за конторкой.
— Доброго денечка, судари маги!
— И вам того же, — прогудел Андреа.
Нексус зашамкал что-то невнятное, но доброжелательное.
— Снова к трудам праведным?
— А куда денешься? — Мускулюс пожал широченными плечами. — Служба.
— Да уж понимаем… Вечный Странник в помощь! Стряпчий вас ждет.
— Благодарствуем, сынок. — Лейб-малефактор часто-часто заморгал, а там и прослезился от наплыва чувств. — Ох, молодежь растет, не сглазить бы…
Ведя Серафима к лестнице в дальнем конце холла, Андреа пришел к выводу, что все малефики — лицедеи. И сам он со стороны смотрится туповатым здоровяком, лишь по нелепой случайности угодившим в члены лейб-малефициума.
Маска приросла давно и прочно.
«Маг-вредитель с виду мухи не обидит. Помни, приятель: вы не дома, а в гостях — в славном городе Соренте. Карл Строгий, здешний герцог, вас не жалует, а терпит. Значит, надо, чтоб терпения у государя надолго хватило…»
На втором пролете лестницы, где их уже никто не мог видеть, Серафим отпустил руку спутника и резво засеменил вверх по ступенькам, обогнав Мускулюса. Шума при ходьбе старец не производил. Долгое притворство утомило лейб-малефактора. Он желал хоть на минутку выйти из роли и размять члены. Однако на верхней площадке малефика поджидал знакомый доходяга. Лишь довольная улыбка мальчишки-проказника мало вязалась с ветхим обликом.
В скрипторий Серафим вошел, едва волоча ноги.
Два писца на миг прекратили скрипеть перьями, дабы с любопытством взглянуть на гостей. Стряпчий в засаленном камзоле встал, поклонившись магам, и с кислой миной выдал нужные документы. Кланяясь в ответ, Мускулюс искоса взглянул на след от перстня, отчетливо видимый на безымянном пальце стряпчего.
Позавчера перстень был на месте. Новенький, червонного золота, с крупным сапфиром — явно не пращурово наследство. Драгоценность не вязалась с затрапезным видом стряпчего. Драные кружева манжет, парик сбился набок… На следующий день перстень исчез, что лишь подтвердило подозрения. Стряпчий играл роль, прикидываясь скучным, погрязшим в рутине человечком скромного достатка. Все здесь играли роли: герцог, придворные, стряпчий, писцы… Королевским магам оставалось включиться в общий фарс и тихой сапой делать свою работу.
Малефик и лейб-малефактор проследовали за отведенный им стол. Мускулюс разложил бумаги, извлек из саквояжа походный чернильный прибор и футляр с перьями. Знаем мы эти шуточки: подмешают в чернила настой словоблудника — потом сам не разберешь, что записывал!
Итак, на чем мы остановились?
«…настоящим Высокие Стороны подтверждают и свидетельствуют, что межевые (пограничные) земли юго-западнее реки Севрючки исключительно переходят под руку Карла Неверинга, герцога Сорентийского, графа д’Ориоль, с правом прямого наследования на протяжении…»
Стоп! Что значит — «исключительно»? Почему не просто «переходят под руку»? Мускулюс пожалел, что он — не юрист. Впрочем, королевские юристы договор сверху донизу перепахали. Настала очередь членов малефициума. Андреа принюхался и гулко, с удовлетворением, чихнул. Скрытой порчей от заковыристого оборотца не пахло. Но некий крючкотворский выверт, щекочущий ноздри, наличествовал.
— Прошу прощения, сударь, что отвлекаю вас от работы. Мне необходима консультация специалиста.
— Я к вашим услугам, мастер.
От Мускулюса не укрылось, что стряпчий подобрался, от его напускной скуки не осталось и следа. Все-таки сорентиец был никудышным актером. Раз волнуется, значит, в договоре есть каверза! Надо копать. Землю носом рыть, но найти подвох!
За тем их сюда и прислал Эдвард II.
— Вот этот параграф. Что означает слово «исключительно»? Почему бы не написать просто…
Лисья морда стряпчего просияла.
— Это же уточнение в вашу пользу, мастер! В пользу просвещенной, судьбой хранимой Реттии, которую вы имеете честь представлять в благословенном Соренте!
— В нашу пользу?
Андреа понял, что угодил пальцем в небо. Сейчас ему не требовалось прикидываться дурнем-увальнем — он и вправду ничего не понимал.
— Контекст! Зрите в корень, уважаемый! — В голосе крючка звучало торжество. — Вот, извольте: «…земли западнее реки Севрючки исключительно…» Сообразили?
— Нет.
— Ну это же проще пареной репы! «Исключительно» — значит, исключая реку Севрючку! То есть река остается во владении Реттийской короны. Вот если бы здесь стояло слово «включительно» — тогда другое дело…
— А-а-а! Так, может, написать: «исключая реку»? Или «за исключением реки»?
— Тут вы в корне не правы, сударь! — с лукавой улыбкой погрозил ему пальцем стряпчий. — Согласно «Уложению о правилах и нормах межгосударственного законотворчества», том второй, статья семьдесят шестая, параграф пятый…
Он кинулся к полке с книгами и безошибочно выхватил пухлый фолиант, подняв целое облако пыли.
— …исключение или включение в перечень территориальных объектов, основных, дополнительных и обособленных, с указанием майоратных характеристик…
— Верю, верю! — в отчаянии замахал руками Мускулюс. — Не смею более отрывать вас от работы. Консультация была исчерпывающей. Большое спасибо!
— Не стоит благодарности. Если что — обращайтесь. Я с удовольствием разрешу ваши сомнения.
Все это время Серафим Нексус тихо дремал, опустив голову на грудь.
Следующий час Мускулюс честно трудился. Не вникая в суть зубодробительных формулировок, он, на осьмушку приоткрыв «вороний баньши», погрузился в изучение вторичных скриптуалий. Однако тревожного зуда не ощутил. Медлили вспыхнуть синими огоньками «ловчие» слова; паутина скрытой порчи отказывалась проявляться. Договор был чист, как отшельник-трепангулярий после омовения в источнике Непорочных Исчадий.
Но отчего нервничает стряпчий?!
В душевном раздрае Андреа тщательно исследовал фактуру бумаги и состав чернил. Бумага как бумага: хлопковая, отличного качества. Эманации чар отсутствуют. И чернила хороши: из стеблей ликоподия с добавлением отвара «дубовых орешков». Все честь по чести. Тем не менее сердце грызли опасения. Договор вызывал едва уловимые возмущения на границе аурального восприятия. Как соринка в третьем глазе. Даже не так: фантомное ощущение давно выпавшей соринки.
Мнительность разыгралась?
Малефик покосился на своего непосредственного начальника, не забыв предварительно закрыть «вороний баньши». Серафим пребывал в глубокой задумчивости, то есть спал. Во сне он еле слышно кряхтел и булькал. Значит, не почудилось. Лейб-малефактор зря булькать не станет. Андреа скорее поверил бы, что Квадрат Опоры на деле является пятимерным додекаэдром (как утверждал Люциус Искушенный), чем в случайность начальственного кряхтенья.
— Ы-ыв-ва-а-а!
За окном гнусаво взвыл охотничий рожок. Следом надвинулся и вырос дробный перестук копыт. Серафим благосклонно пожевал губами: мол, не возражаю. Прерви, отрок, штудии, взгляни, что там.
Сквозь цветные витражи видно было плохо. Охра и кармин, аквамарин и бирюза — калейдоскоп превращал реальность в потешную сказку. Хмыкнув, Андреа сдвинул зрение в монохромную область — и ощутил, как на его макушку взбирается юркий паучок. За эфирахнидом тянулась астральная паутинка: лейб-малефактор тоже желал все видеть.
Не вставая с места.
Кавалькада всадников в охотничьих костюмах выезжала на площадь перед ратушей. Егеря, доезжачие, ловчие… Ага, вот и его высочество собственной персоной. Герцог Карл Строгий, государь Сорента, — как и его досточтимые предки, головная боль Реттийской короны.
Говорят, сто лет назад, передавая Сорент в лен своему младшему сыну, король Ричард Безопасный страдал жесточайшей мигренью. Массируя виски, он даровал принцу лен в форме апанажа — в случае прекращения свежеиспеченной герцогской династии Сорент возвращался короне. Такая форма дарения юридически оставляла территорию в рамках королевского дома Реттии.
Ричард не знал, что завещает мигрень наследникам.
Сорентийская династия Неверингов прекращаться и не думала. Напротив, она крепла и расцветала. В качестве средства приращения земель герцоги избрали не военную мощь, а матримониальную политику. Копя приданое, как скряга копит монеты в сундуках, они прибирали к рукам графство за графством. Более прочих отличился Иоанн Вдовец: он вступал в брак четырежды, и все разы брал за себя особ королевской крови.