водой и пищей, когда последних и так мало; кому нужны лишние рты, даже в семьях высоких господ? Проще устроить несчастный случай, заблудиться по дороге к месту сделки, опоздать…
Видимо, это понимали и вольные братья. Они приказали окруженным слезть с лошадей и раздеться. При себе было позволено оставить лишь то, без чего не прожить. Но не воду.
Эллильсар спешиваться не стал — как и Моррел, как и Тальриб.
Главарь вольных братьев повернулся к ним троим, поднял бровь, потом неожиданно рассмеялся, зло и смело, — в былые времена за такой смех ему вырвали бы язык. «Но времена эти давным-давно прошли, — напомнил себе Эллильсар, — нынче другие обычаи… хотя я и не собираюсь сдаваться этому псу».
— Да это, никак, тот самый господин! — говорил вольный брат, разглядывая Моррела. — Да-да, тот самый, господин учитель принца. Оставьте его в покое, — велел он остальным. — Этот человек был добр ко мне.
Юзен повернулся к немому:
— Когда мы окажемся в лагере, я верну тебе золото. Видишь, оно на самом деле пригодилось.
Моррел показал руками, и Тальриб перевел:
— Господин говорит, что он желает выкупить себя и еще трех человек из плена. За это золото.
Юзен долго смотрел в глаза немому, потом опустил взгляд:
— Хорошо. Вам оставят лошадей и вещи. Червонное золото нынче — ничто, но я ценю поступок твоего господина. Равно как и то, что во время, когда он платил мне, червонное золото стоило значительно больше, чем ничто… пускай даже я и не мог им воспользоваться. Кого он желает выкупить?
Моррел указал на принца, Тальриба и Готарка Насу-Эльгада. Того уже подняли с земли — он стоял, окруженный вольными братьями. По лицу стекали кровяные струйки, но кровь была чужой. Да он весь был в крови: одежда, руки, так и не покинувший ножны меч, который даже не сочли нужным отобрать. Глава Матери-Очистительницы удивленно посмотрел на своего негласного и немого противника, выдернул локоть из грязных ладоней пленителей, подошел к Моррелу и встал рядом.
— Итак, вы свободны, — сказал Юзен. — Но, господин учитель, — и вы, господа, — я буду чувствовать себя неловко, если просто отпущу вас. Поэтому прошу вас быть моими гостями. Вы ведь не откажетесь?
За спиной у него заржал один из вольных братьев — Юзен стремительно обернулся и посмотрел на смеющегося. Тот поперхнулся и смущенно отступил в сторону.
— Прошу вас, господа, — повторил Юзен.
Тальриб и принц, переглянувшись, положили руки на клинки.
Моррел посмотрел в глаза Юзену и кивнул, спешиваясь.
Напряжение… нет, не спало, но отхлынуло. А деться — куда ж ему деться, когда рядом с тобой, дрожа, стоят те, кто остался за смертельной чертой?..
— Пойдем, — хрипло сказал Юзен. — Здесь закончат без меня. И без вас.
Эллильсар шагал по сухому ломкому мху и слышал за спиной сдавленные вскрики. Старался не оборачиваться.
Странная все-таки птица — ворона. Вот, казалось бы, едешь, смотришь по сторонам — нет их, и неоткуда взяться, но стоит только появиться в воздухе запаху смерти — и птицы тут как тут.
Эллильсар посмотрел в темнеющее небо — там кружились черные точки. Вороны. Птиц ожидала знатная пирушка. В том случае, если вольные братья не питаются самими воронами.
— Отличное вложение денег, — заметил Готарк Насу-Эльгад, покачиваясь в седле. — Теперь я ваш должник, Моррел.
— Не только вы, — отозвался принц. — Я тоже, так что… — Он развел руками, не зная, что и сказать.
Немой рассеянно кивнул. Ему говорить явно не хотелось… ну, то есть общаться не хотелось. После того, что произошло в лагере вольных братьев…
Эллильсар поневоле вспомнил низенькие, крытые сухими ветками шалаши, помосты на деревьях, тонкую струйку дыма над угольями умирающего костерка. У костерка сидел, кутаясь в роскошный плащ (явно с чужого плеча), старик. Если честно, принц даже не представлял, что бывают такие старики, настолько древние. Тем более удивительно, что вольные братья до сих пор не «кончили» его, ведь пользы от деда никакой, одна обуза, по нынешним-то временам…
— Знакомьтесь, — отрывисто бросил Юзен, указывая на старика. — Наш Сказитель.
Главарь опустился на бревно рядом с дедом и знаком предложил «гостям» присоединиться.
Тальриб отвел лошадей в сторонку, остальные сели у пепелища.
«Зачем?» — показал руками Моррел, и принц передал его вопрос Юзену.
Тот дернул плечом, словно хотел в растерянности пожать, да потом передумал. Смело посмотрел в глаза немого учителя:
— А я не знаю, господин. Видишь, вошла в меня дурь, не ведаю, каким боком выйдет. Показалось мне, что так просто наша встреча не должна закончиться. Слишком уж много всего наверчено-накручено…
Эллильсар не понял, что имеет в виду главарь. Но видел, что человек это отчаянный, отчаявшийся — и нужно быть начеку.
— Зачем пригласил? А подумалось мне вдруг, что тебе стоит послушать Сказателя. Он славно умеет говорить… о всяком. Захочешь — поведает тебе про какую-нибудь царевну распрекрасную, захочешь — про мужлана неотесанного, на меня похожего.
— Перестань, — внезапно велел старик, и Юзен умолк. — Хоть ты здесь и голова, но перестань. Эти люди не по нашим зубам. Ты и сам знаешь, мальчик. Что тебе стоило их пропустить? — привел ведь! Ну а коль привел, изволь, расскажу я им кое-что, да только не про барышень и не про тебя. Про тебя — что сказывать? Был ты у отца с матерью, был, жил, умничал в силу своих молодецких способностей. А один раз зацепило тебя самым краешком великого и могущественного… теперь вот сидишь здесь в лесу, людей губишь. Убивший Губителя сам им становится. Ну да ты знаешь…
Старик помолчал, поерзал — и повернулся к ним лицом, тощим и выгоревшим до черноты обугленной деревяшки. Только неестественно белые глаза сверкали на лице, глаза с черными опять-таки зрачками, которые мигом отыскали Готарка Насу-Эльгада и впились в него.
— Церковник! Это хорошо. Ты сиди, сиди, мил человек, не напрягайся. Дурного не сделают. Правда, придется тебе послушать одну сомнительную историйку. Ну да не горюй, она тебе кругозор расширит, а верить… «Каждому воздастся по вере его» — из ваших книг, так ведь? Потом захочешь, — сыщешь, согреешь старика. Тебе ведь ведом секрет огня, который выпаривает истину? Вместе с душой. Не обижайся. На детей и сказителей не обижаются. Или на сказившихся?.. Не помню. Лучше послушай. И вы, гостюшки, послушайте — и ты, смуглокожий, стоящий у скакунов, и ты, Юзен, и… Словом, слушайте. Давно когда-то бывал я в далеких отсель местах, куда не добрались ни последователи Скитальца, ни служители Распятого. И там, неожиданно, наткнулся я на один апокриф, который очень походил на правду. Слишком уж о нем пытались забыть. Не высмеивали, не протестовали, просто делали вид, что такого и поблизости не существовало, и существовать не может. Писан он был языком высоким — тяжелым, прямо скажу, языком для простого пересказу, поэтому я упрощу — уж не обессудьте.
Писано в нем было следующее: «Когда Бог создал все сущее: землю с небом, растения и зверей, Он наконец сотворил первого человека, которого нарек Ата. Затем по просьбе Аты создал Господь женщину, жену Аты, нареченную Лилнд». Нуда это все вы знаете, я пропущу.
И вот, люди жили в небесном саду, познавая его красоты и щедроты, коих, как ведомо, не счесть, но однажды Бог заметил: Его самые совершенные создания не поклоняются Ему, даже не верят, что Он — всемогущ. «Я — лучше и добрее всех», — говорил Он, но люди смеялись: «Что такое «добро»? Что такое «лучше»?» «Вы не верите мне?» — вопрошал Он их. «Верим», — смеялись Ата и Лилид, но этим все и заканчивалось.
Тогда Бог позвал к себе Змия (о Змие-то вы точно знаете — из Книги) и сказал ему: «Вот Древо Познания. Всегда говорил Я людям, что плоды его — вредны для них. Увы, не знаю Я, верят ли они Мне, и хочу проверить это. Иди к ним, искуси, заставь съесть плод».
А надобно здесь добавить, что Древо Познания, о котором идет речь, росло всегда и было тем единым началом, коего…
Старик закашлялся, и алый плащ задрожал на его плечах, белые глаза закрылись от напряжения. Наконец, прокашлявшись, Сказатель продолжал:
— Вот, значит, что вышло, с Древом-то. Ты, господин церковник, должен знать, что и среди стада твоего есть разные бараны. Конечно ж, в переносном смысле. Так вот, значит, серед них существуют и такие, которые веруют, что было и до Бога бытие, и бытие сие заключалось в Древе, хранителе всего, что было, и всего, что будет. Плавало Древо в пустоте и время от времени (уж простите, милые, иначе не сказать, да только времени тогда тоже не было, верьте, не верьте, не я такое выдумал), плавало, значит, и иногда всякие веточки-листики роняло. Эх-хэ-хэ, не знаю, как и выразить! Конечно, не веточки-листики. Конечно, не роняло. Но твердят некоторые, что так Бог и появился, от Древа. Не серчай, церковник, так твердят, я только пересказывать взялся; не серчай. А к чему я это? Да к тому, что от Древа вкушать Ему было заказано, а вот твореньям Его — нет; но только если бы вкусили, стали бы они Ему неподвластны.
…Ну, так про апокриф-то. Знаете ведь, Змий искусил Лилид, она отведала плод сама и дала попробовать Ате. Бог узнал это и разгневался, но гневался Он не оттого, что они попробовали, а оттого, что не послушались Его слов. И потому возникло зло, разлилось по всему Саду, и стало черно в нем, как в небе без звезд.
Сказал Змий: «Вот зло, и Ты — причина ему. Но мне ведомо, как избавиться от него».
И добавил: «Собери все зло в каком-нибудь одном предмете, а затем уничтожь предмет или спрячь его подальше от всего сущего. Потом же сходи и извинись пред людьми. Знай, они не способны считать Тебя лучше и добрее всех, ведь им не с чем сравнивать». Сами же Ата и Лилид не понимали этой истины, ибо были моложе Змия на День — и одновременно на множество веков.
«Да, — сказал Бог. — Хороший совет, достойный твоих уст».
И Он собрал все зло, что разлилось по небесному саду, вложил его в предмет, но после обманом вручил этот предмет Змию, да так, что тот вынужден был никогда более не разлучаться с ним. «Теперь ты — Зло, а Я — Добро», — сказал Он.