…Вот тебе и здрасьте! Линго вытаращился на молодую женщину. Как же так? Линго был уверен, что между ними наметилась ниточка понимания, пусть слабенькая (а какой еще она могла быть — образ-отражение из острых обломков?), но нить, теперь же Тейчан снова находилась очень и очень далеко от него, и вычислить то, что отбросило ее назад, он не мог.
— Тейчан… — вяло попробовал одернуть ее Норкрион, но смолк на полуслове.
И снова скрестились взгляды, но взгляды других людей. Тейчан смотрела на Линго, Линго — на Тейчан.
«Она мне кого-то напоминает…»
«Он похож!»
Только личного здесь и не хватало…
Тейчан задрожала, отшатнулась и буквально упала на скамью.
Линго отвел глаза в сторону.
— Девочка… — Он разглядывал теперь исподтишка Рианальта, гордо созерцающего общее бессилие. — Ты ведь сама имеешь право назвать Дар… Любой из вас имеет право. И вам виднее, что у вас есть, не мне… Скажите вслух, просто подумайте — и при нужном слове придет подсказка. Ну, попробуй, это лучше, чем злиться… Итак, самое ценное для вас — это…
Ее голова поднялась медленно, как медленно и трудно выпрямляется побитая ливнем пшеница в поле.
— …Память, — коротко шепнула она продолжение фразы, сгибаясь вновь под тяжестью этих слов. — Память о тех, кто был… и кого нет.
Она не хотела видеть камень в этот момент.
— Прости, Тейчан, — ей показалось, что Линго погладил ее по голове, хотя на самом деле он и не шелохнулся, — но ты ошиблась — камень молчит. Это не та жертва, которая нужна Мирозданию.
— Тогда… Тогда я не знаю!
— Ну хорошо… — Линго отвернулся от молодой женщины, как снял с себя тяжесть груза. — А ты, Тапранон, воин и учитель воинов, что назовешь ты?
— Сила духа и верность, — совсем помрачнев, изрек силач.
Ни искорки.
— Вера в справедливость! — выпалил и зажмурился Гихор.
Тень горькой иронии тронула при этом предположении лицо Норкриона.
— Опять не то, — заметил Заложник.
— Воля? — потер лоб пальцем Тапранон.
— Мимо.
— Надежда? — Гихор чуть приоткрыл глаза и наблюдал теперь за кристаллом. — Мечты?
— Нет.
— Тогда я тоже не знаю, — сдался Тапранон. — У меня так точно ничего больше нет. Вот я, весь здесь — хоть проверьте!
— О да! — наконец-то решил высказаться и Рианальт. — У нас, разумеется, ничего нет, потому что все, что мы имели, уже отдано общему делу.
— Продолжайте. — Этот человек, несмотря на серьезность момента, показался Линго немного забавным. Именно так.
— У вас ведь есть свой вариант ответа? Если все отдано, что тогда остается?
Он был уверен, что ответ у Рианальта есть и ответ этот неверен, — камень реагировал на мысли не хуже, чем на слова.
— Мы, — нарочито весомо изрек Рианальт.
— То есть?
— Мы, — не без лукавинки продолжил этот странноватый тип. — Наши личности. Наши индивидуальности. Вы, Линго, можете не знать нас хорошо, но поверьте: здесь собрались отнюдь не зауряды.
— Увы… Нет.
— Вы не можете этого утверждать! — вспыхнул, но тут же изобразил снисходительность Рианальт.
— Я не о достоинствах вас как личностей: эта жертва тоже не нужна.
«Не может быть!» — сказала гримаса Рианальта.
— Но большей ценности, чем эта, у нас нет! — заявил он вслух.
Дождь прибил к земле всю пыль, из окна тянуло только свежестью. Шум падающей воды можно было слушать очень долго.
— Вот и все. — Норкрион отвернулся к окну. — Никто из нас ничего не знает… стало быть, все — зря.
— Вы ошибаетесь!
— У нас ничего нет. Ни-че-го. — Голос старика был похож на стук капель по листьям и словно перетекал в него время от времени. — Дар не может быть принесен, потому что мы — нищие. Нам нечем платить. Рианальт сказал верно: мы уже успели отдать все, что было. Привязанности. Покой. Лучшие годы жизни… да и сами наши жизни стоят недорого. Может, потому Мироздание и не хочет их, а, Линго? Высшие силы — высшими силами, а нас могут в любой момент найти, и — прощай, поминай, как звали. У нас нет денег, нет нормальной личной жизни, — он немного помолчал, признание было неприятным открытием для него самого (именно в своем внутреннем банкротстве Норкрион и не хотел признаваться пару минут назад), а затем спросил резко: — А как у вас принято поступать, если давшие поручение не в состоянии обеспечить плату?
— Так не бывает. — Линго погладил камень пальцем. — И это не так. Если бы вам действительно нечем было платить, Мироздание не потребовало бы Широкого Круга и не подсказало суть жертвы.
— Мы даже не нищие — еще хуже, — пугаясь эха своих слов, выдохнула Тейчан.
— А ведь и впрямь ничего… — задумчиво почесал затылок силач.
— Вот такие дела… — развел руками Норкрион. — Остались только борьба и вечная ненависть…
Ветер за окном поменял направление, капли застучали по стеклу.
— Тише! — воскликнул Линго, отдергивая руку от камня.
Кристалл горел ярче очага.
— Что он сказал? — привстал на месте Рианальт.
— Наша борьба? — не будь миг настолько драматичен, вид вытаращившего глаза Гихора смотрелся бы комично.
— Что-что мы должны отдать?! — грозно насупился Тапранон.
— Я так и знала! Так и знала — он придумает что угодно, лишь бы увильнуть!!!
— Я не властен над этим камнем так же, как и над собой. — Спокойный тон Линго был холодней дождя. — Вы все видели знак?
Ровность тона не уничтожает жестокость слов.
— Но как же так?.. Как же так? — Здоровяк Тапранон снова был похож на обиженного ребенка.
— …И я вовсе не утверждаю, — продолжил Линго и поднял руку, призывая к молчанию, — что Дар — именно ваша борьба. Было названо два слова. Не только это.
— Да не было же! — сердито топнула Тейчан.
— Было. Норкрион, повторите, пожалуйста, полностью вашу фразу.
— Я сказал, что у нас остались только наша борьба и… И…
— …Ненависть! — подхватил Линго. Кристалл на мгновение осветил комнату вспышкой молнии, но тут же умерил яркость до уровня фонарика. — Вот он — ваш Дар! Пожертвуйте ненавистью! — Линго с нежностью посмотрел на волшебный свет. И лицо его тоже просветлело. — Вот и все… Теперь вам пришел черед действовать.
— Но… — Норкрион потряс головой, как бы отгоняя наваждение. — Разве это возможно? Как?!
— Подумайте над этим наедине с собой, — светло улыбнулся Линго. — И добейтесь того, чтобы она ушла…
— Но это же… для этого надо заново родиться!
— Надо — так родитесь заново. Дар назван!
Линго ждал их возвращения терпеливо и долго, но дом молчал, будто вымер, — звуки сбежали из него, чтобы не мешать ничьим раздумьям. Дождь и тот утих.
Не один час прошел, прежде чем Линго нехотя (временная комната успела сделаться для него своей, обжитой) добрел до двери, выходить за которую ему вовсе не хотелось.
На полу у стены, прямо напротив порога, сидел Гихор. При виде Линго его взгляд заметался, желая скрыться хоть на миг, и нашел-таки убежище под опустившимися веками. Силач Тапранон возвышался над ним горой, оседлав единственный в доме стул со спинкой, уцелевший, видно, с незапамятных времен.
Линго уже и раньше отметил, что между ними наметилась какая-то близость. Возможно, этих двоих объединило опасное путешествие и выпавший на голосовании общины жребий, но могло быть и так, что остальные вошедшие в Широкий Круг духовно были от них намного дальше. В любом случае, под-ростка-сироту и учителя воинов тянуло друг к другу.
— Поговорим?
Линго нарочно обратился неконкретно, но адресат и сам догадался, о ком идет речь. Не открывая глаз, подросток утвердительно мотнул головой.
Линго прислонился к косяку (стоять ему все же было больно), а затем и вовсе присел на корточки.
— Я понимаю, задача не из простых. Своими чувствами, пожалуй, управлять труднее, чем чужими. Но, может, стоит разобраться, а? Если есть ненависть, есть и ее причина. Попробуй спросить себя, почему ты, именно ты лично, ненавидишь Правителя?
— Так как же! — Гихора поражала необходимость искать причины само собой разумеющимся вещам. — он ведь… вообще… это… такой!
Переход от запальчивости к растерянности получился настолько резким, что подросток устыдился.
Он прекрасно понимал, что ненавидит Правителя, но не знал ни одного слова, которое могло бы толково объяснить — почему.
— Тейчан тоже всех потеряла, — подсказал Линго. — Но некоторые относятся к своим утратам как к части нормального хода вещей. Тяжелого, удручающего, мучительного — но естественного…. А если бы вместо Пермангира при власти был кто-то другой? Если бы твоих близких унесла болезнь?
— Но ведь… Это же он виноват!
— Слушай, парень… Я уже слыхал подобные слова. Но все равно: чтобы повлиять на нечто, это «нечто», надо хорошо понимать. Давай, постарайся объяснить мне (хотя на самом деле — себе), почему ты ненавидишь. Четко объяснить, так, чтобы я, слушая, проникся твоей злостью. Но с условием, что это будет доказательно и чтобы я поверил: причина в том человеке, и только в нем. Горе, боль, злость — они порождают друг друга, накапливаются и требуют выхода. Иногда выбирают любую мало-мальски пригодную мишень, которая не обязательно является той единственной настоящей. Может, так произошло и с тобой?
— А можно… чтобы кто другой объяснил? — недовольно, но все же с надеждой спросил гихор. — Я трепаться не сильно люблю.
— Да нет, других я тоже хочу услышать. Нужно, чтобы каждый сказал за себя.
— А что — не ясно разве? мерзавец он, и все тут… Ну не умею я объяснять ничего, не могу — и все! Я его ненавидел, ненавижу и буду ненавидеть, чтоб он сдох!
— Но ведь «чтоб он сдох» осуществится, только когда ты перестанешь его ненавидеть, — ты это понял?
— Нет! — насупился подросток. — Как вообще можно такое понимать? Я могу сказать: «Больше не ненавижу» или что там еще полагается… Этого хватит?
— Не хватит. — Линго сел на пол и устроился поудобнее. Ему подумалось, что если он сможет преодолеть вот эту, взращенную с пеленок бессловесную ненависть, то подтолкнуть к освобождению от нее остальных будет совсем просто. — Дар приносят, а не изображают.