– Что ж, парень, – сказал Биргойн, – твоя погоня подошла к концу.
Акцент говорил, что он из северного Бонилля.
Я тяжело дышал, сердце билось о грудную клетку, но, набрав в грудь воздуха, я вновь крикнул:
– Награда за убийцу!
Он зарычал, в бороде сверкнули белые зубы.
– Пойдешь за мной дальше, я и тебя убью.
Я заметил у дороги старую бутылку и бросил в него. Он легко увернулся, окинув меня презрительным взглядом. Рядом со мной высилась полуобвалившаяся каменная стена, когда-то часть сарая, и я наклонился, чтобы поднять камень. Биргойн повернулся и исчез где-то за насыпью.
Я готов был бежать за ним, но через мгновение понял, что он может затаиться за углом последнего дома перед насыпью и поджидать меня, чтобы проткнуть рапирой. Я посмотрел на старый сарай слева с его обвалившейся каменной стеной и едва не падающими деревянными балками крыши. Взял в зубы кинжал – если бы я увидел этот прием в какой-нибудь пьесе, нашел бы его нелепым, – поднялся на стену, а оттуда перебрался на балки. Пробежал по ним – сарай шатался под моей тяжестью – и перескочил на заплесневелую соломенную крышу старого заброшенного дома. Шаги по соломе были почти беззвучными. Я подошел к краю крыши и заглянул на другую сторону.
Мои крики и обещания награды привлекли некоторых наиболее предприимчивых жителей района, грубых и непривлекательных людей, которые стояли в конце Рамскаллион-лейн и смотрели мимо здания, на котором я стоял. Нетрудно было догадаться, что смотрели они на своего соседа Биргойна.
Я повернулся и увидел на углу здания широкую шляпу Биргойна. Как и я подозревал, он выжидал, чтобы проткнуть меня, как каплуна. Но его, очевидно, постигло разочарование: его шляпа наклонилась, он осмотрелся и не увидел меня. Тогда он повернулся, отчего стал виден полностью, и пошел в сторону Рамскаллион-лейн, по-прежнему держа рапиру в руке.
Он обратился к соседям:
– Не видели здесь назойливого мальчишку?
Кое-кто посмотрел на крышу, и я понял – он проследит за их взглядами и узнает, что я над ним; поэтому я схватил кинжал и прыгнул.
Я приземлился слева позади него, но достаточно близко, чтобы наскочить на него и столкнуть к реке, но, что более важно, приземляясь, я успел ударить его навершием кинжала по голове. Шляпа смягчила удар, но он был оглушен, и, поднявшись с земли, я кинулся на него: левой рукой сжал воротник у него на горле, а правой снова ударил его рукоятью кинжала. Пока я был близко к нему, он не мог воспользоваться рапирой.
Мне не хотелось убивать его. Совершенно очевидно, что Биргойн был всего лишь наемником, и я хотел доставить его в магистрат для допроса, чтобы он рассказал о зачинщике заговора.
Продолжая колотить его, я услышал радостные крики на Рамскаллион. Уверен, все здешние жители очень любят глазеть на драки.
Биргойн сумел увернуться от большинства моих ударов, а я все держал его за воротник и тряс, как терьер крысу. Он пытался вырубить меня рукоятью рапиры, но я отражал эти удары и распорол ему рукав куртки. Новая попытка ударить его по голове не увенчалась успехом. Не знаю, что произошло дальше, но он каким-то образом вывернулся из-под меня; я почувствовал, как его рука ухватила меня за левое запястье, – и полетел.
Я тяжело упал на спину, но паника заставила меня мгновенно вскочить. В его глазах горела жажда убийства. Сердце мое замерло, когда я понял, что теперь он получил возможность атаковать. Я отскочил и отбил кинжалом клинок, устремившийся к моим потрохам. Он вновь напал, я парировал и побежал по Рамскаллион-лейн; зеваки расступались перед сверкающим на дневном свету оружием.
Биргойн остановился, тяжело дыша. Я указал на него.
– Награда! – закричал я. – Награда за убийцу!
Биргойн зарычал и снова напал; я парировал. Мы стояли в растущем полукруге зрителей: мужчин, женщин и смеющихся детей. Их глаза были полны предвкушения, жестокости и алчности, как будто мы были псами, дерущимися в яме ради их развлечения. Я снова показал.
– Сбейте его с ног! Бросайте камни! Бросайте бутылки! Валите его! За него обещана награда!
– Сколько? – спросил некий прагматик, но какой-то молодой человек подобрал бутылку и бросил; она пролетела мимо головы Биргойна. Он зло посмотрел на своего соседа и выругался.
Полетели другие бутылки, какие-то старые кастрюли, камни. С верхнего этажа сбросили полный ночной горшок, он упал у ног Биргойна и обдал его своим содержимым. Я превратил соседей в моих союзников. Биргойн уклонялся от большей части снарядов, но они лишили его прыти; потом ему в лоб попал камень. Кровь заливала глаза, и ему пришлось ее вытирать.
Я видел, что он раздумывает, и когда он снова попытался убить меня, направив рапиру мне в сердце, он не застал меня врасплох – и я ушел бы, если бы не помешала толпа. Внезапно я оказался в пределах досягаемости его клинка и лихорадочно попытался увернуться, когда он сре́зал пуговицы с моей кожаной куртки для верховой езды. Я ударил его кинжалом и почувствовал, как клинок вошел в его левое плечо. Потом кто-то из толпы не успел уйти с дороги, я споткнулся, упал… и лежал беспомощный, а убийца стоял надо мной и в его в глазах разгоралось торжество. Он занес руку, чтобы нанести смертельный удар.
В этот миг охотник за ворами Толанд вышел из толпы, взмахнул дубиной и ударил Биргойна за ухом. Убийца упал на меня.
Мы с Амалией лежали, тесно прижавшись друг к другу, в моей квартире на Чэнслери-роуд, моя ладонь покоилась на ее животе. На ней были только драгоценности: перстни на пальцах и короткое ожерелье из золота и рубинов на шее. Нити жемчуга, которые она вплетала в волосы, высвободились и лежали на подушке. В голосе Амалии звучало сожаление, а я дрожал от негодования. Никакие мои ожидания не оправдались.
– Мне очень жаль давать тебе такой совет, – сказала Амалия. – Но, думаю, сейчас тебе лучше держаться подальше от двора.
Я почувствовал, как неповиновение распрямляет мне спину.
– Я ничего дурного не сделал, – сказал я. – На самом деле я послужил королеве. Зачем мне прятаться?
– Всему свету известно, что королеве отвратительно твое присутствие, – сказала она. – Если ты покажешься при дворе, все, кто надеется на королевскую милость, поневоле будут сторониться тебя. Это будет унизительно и не принесет пользы твоему делу.
Я долго думал. Гнев закипал в моих жилах.
– Понимаю, – сказал я.
– Скоро внимание двора займут новые дела. Тогда ты сможешь вернуться.
Она повернулась и посмотрела на меня, в ее миндалевидных глазах было сочувствие.
– Ведь я тебя предупреждала; сначала думай, потом действуй. Разве не правда?
– Предупреждала, – сказал я.
– Придворные заговоры, – сказала она, – лучше оставлять нераскрытыми. Если ты хотел помочь Бротону, ты ему не помог. Если хотел отыскать виновника, тебе это удалось слишком хорошо. Королеве пришлось вмешаться, и она очень недовольна, что ты заставил ее заметить интриги при дворе.
Захватив Биргойна, мы с Толандом отвели его в магистрат, сопровождаемые толпой обитателей Рамскаллион-лейн. Люди шерифа нас не впустили. Не из-за нашего пленника, а потому что им показалось, будто начинается мятеж.
Пока Биргойна препровождали в тюрьму, я привел толпу в одну из контор, где держал свои деньги. При виде толпы неряшливых людей добрые банкиры начали запирать двери и захлопывать ставни, уверенные, что рассерженный народ нападет на них. Потребовались переговоры, но наконец меня впустили и выдали мое серебро, которым я расплатился с толпой, чтобы она разошлась.
В то же утро перед отъездом из Кингсмера в столицу королева объявила о награде в триста реалов за убийцу, а потом назначила лорда Стейтстоува новым генеральным прокурором и поручила ему расследование этого дела. Стейтстоув выехал раньше королевской свиты и, приехав в полдень, застал Биргойна уже в тюрьме.
Весь следующий день Стейтстоув допрашивал убийцу в суде и уговаривал назвать имена сообщников. То, что он услышал, вероятно, заставило его выдрать себе всю бороду, но он выполнил свой долг, собственноручно снял копию с протокола допроса, никому не доверяя, и на другое утро доложил королеве.
Биргойн сознался, что ему заплатила мать королевы, королева Леонора. Леонора оставалась вблизи государыни и опасалась потерять из-за Бротона любовь дочери; к тому же Леонора по политическим соображениям хотела, чтобы Борлода вышла за принца и наследника Лоретто, а не за какого-то мелкого смазливого виконта.
До того как отправиться воевать за море, Биргойн был вассалом отца Леоноры. Он вернулся в Бонилль, сколотив неплохое состояние, но, распутник и игрок, промотал все. Леонора время от времени давала ему небольшие суммы и держала его про запас на случай, если понадобится перехватить гонца или перерезать кому-нибудь горло. А потом ее осенило, что можно зарезать жену Бротона и возложить вину на мужа. Именно одна из фрейлин вдовствующей королевы заказала кинжал с символом Бротона.
Королева Борлода, должно быть, пришла в ужас, узнав новость, но ей недоставало решительности и храбрости матери. В тот же день Биргойна повесили. Королеве Леоноре приказано было отправиться в королевскую резиденцию и крепость в Вест-Моссе, за Миннитскими горами, чтобы удалить ее как можно дальше от столицы, не пересекая океан. По приказу королевы ее мать должна была там оставаться всегда.
Что касается Бротона, то скандал оказался слишком громким, чтобы человек без влиятельных друзей смог его пережить. Хотя он был повинен только в честолюбии, его лишили поста начальника королевской охоты, дали новую должность генерального инспектора крепостей и отослали осматривать все крепости, замки и городские стены в королевстве. А так как он влез в долги, чтобы пускать пыль в глаза при дворе и платить за развлечения королевы в Кингсмере, его постоянно преследовали кредиторы или их представители.
Радовалась ли леди Бротон возвращению мужа? Не знаю.
Было сделано официальное объявление, что Биргойн повешен за попытку покушения на королеву. Имя королевы Леоноры не упоминалось, но уже через несколько часов все при дворе знали правду.