Идти становилось трудней, кустарник вырос там, где топоры Хеорота валили лес для дров и балок чертога. Здесь вытянулись молодые деревца и раскинулись густые кусты – олени сюда не заходили. Так решил Халли. Ничто не сдерживало рост, и деревья, родившиеся из случайно упавших семян, еще не затеняли землю. Миновало два поколения лет и зим – а олени по-прежнему не паслись здесь. Ближе к Лайре, к востоку, лес просматривался насквозь, и оленям хватало смелости иногда подходить прямо к деревне.
Но не здесь. Ни следа оленя. Ни куницы, ни кролика. Даже птиц нет, теперь он это заметил. Вокруг царила тишина, которую нарушил только звук покатившегося камня. Этот камень никого не вспугнул.
Наконец он выбрался к чаще, которую давно никто не рубил. Здесь тек ручей, и идти стало легче, но по берегам не было звериных троп, а лес становился все темней и гуще.
Была ли это тропа Гренделя? Этот мелкий поток, эта струйка воды, вьющаяся среди камней?
Валуны стали крупнее, а дорога – угрюмей. Вечернее солнце скрылось за деревьями. Он пробирался среди камней, торопясь выбраться из чащи, не желая проводить ночь в этом мертвом месте.
И внезапно, сквозь деревья и кустарник, он увидел меркнущий дневной свет и чистое бледное золото солнца. Он зашагал быстрее, отталкивая ветки и спеша к свету изо всех сил, радуясь, что у леса есть конец и что солнце еще не село.
Неожиданно лес кончился, корни последних деревьев упрямо цеплялись за камень в поисках опоры. Внезапно он увидел солнце, и обрыв, и скалу, и золотистое небо, и, далеко внизу, в каменной расщелине – озеро.
Пытаясь удержать равновесие, Халли схватился за сухую ветку – та затрещала, но выдержала – и встал над небольшим водопадом, что бежал под его ногами и срывался вниз, в Грендельсъяр. Озеро окаймляли редкие деревья, часть которых высохла и побелела, рухнула или накренилась над обрывом. Обрыв был крутым и, как показалось Халли, ненадежным. Опустившись на четвереньки на крепкую скалу, он заглянул за край, туда, куда падала струйка воды, одна из многих оканчивавших свой путь здесь и белой пеной сливавшихся с озером.
Грендельсъяр. Его сердце забилось быстрее при мысли о том, что он действительно нашел это место, что сокровище деда лежит под этими черными водами, которые могут быть вовсе не столь глубоки, как выглядят сверху, и не столь темны, как кажется в сумерках.
До озера было шесть-семь человеческих ростов; если бы он упал, его бы ждал неприятный холодный сюрприз после долгой прогулки. И он вполне мог приземлиться на обломок камня чуть в стороне от водопада. Скала, на которой он стоял, ограничивала озеро с этой стороны. Другой берег был низким и болотистым, до него попробуй еще доберись.
Но был второй выступ и осыпь. Очень большие камни обрушились и создали лестницу к этому нижнему выступу. Ее захватили молодые деревца – обвал произошел давно, – однако она вела почти к самой воде.
Возможно, ею и воспользовался тролль, ею и лесным ручьем. В темных водах внизу лежал дедов меч и звал Халли, звал спуститься и вернуть наследие. Он двинулся вниз в неверном закатном свете. Массивные валуны были весьма устойчивы, однако их очертания оказались обманчивы и вероломны и привели его не к воде, а к уступу над ней.
В меркнущем свете его глаза различили на уступе странный белый камень, не похожий на серую скалу. Однако, взглянув с другой стороны, он понял, что это не камень, а выцветший череп.
Он вовсе не желал такого спутника в темноте, на узком выступе над водой. Но карабкаться обратно было глупо. И бояться было глупо. Он только что преодолел рискованный спуск – и разве не об этом пели скальды? Разве он не знал, что за украшение поместила над входом троллиха?
Эскер. Друг и советник Хродгара. Его голова была вирой, взятой троллихой за жизнь сына. Она забрала голову Эскера и поставила над своей дверью.
– Что ж, господин, – сказал Халли, усаживаясь на упавший камень. – Великий герой мог вернуть вас домой для погребения. И не вернул. Сколько всего он сделал по словам скальдов – и не сделал на самом деле.
– Унферт? Это Унферт?
Его сердце чуть не остановилось. Он глубоко вдохнул, говоря себе, что ему показалось, что это кровь стучит в ушах после тяжелого спуска. Но голос повторил:
– Это Унферт?
– Внук Унферта. – Не стоило называть злобному призраку имя, но Эскер не был врагом его деду. – Вы Эскер?
– Эскер. Да. – Голос набрал силу. – Похоже, я проспал всю ночь. – Не мелькнул ли огонек в сгущающемся мраке, не появилась ли сотканная из тумана фигура там, где никакого тумана не было в помине? – Я был в чертоге. – Поднялась призрачная рука. – Я спал. Я проснулся. Она была среди нас!
– Она мертва, – сказал Халли. Страх хлынул от призрака подобно волне, заставив его сердце биться чаще, а кожу покрыться холодным потом. – Она лежит мертвая, господин, в озере под нами. Успокойтесь. Больше она не причинит нам вреда.
– Что в Хеороте? Как поживает мой лорд?
– Прошли годы, господин, долгие годы, с тех пор как вы уснули. Хеорота больше нет. Лорд Хродгар мертв. Мой дед Унферт мертв. – Он впервые сказал об этом кому-то, и у него перехватило дыхание. – Он умер совсем недавно, господин. Позавчера. Он был глубоким стариком.
– Твой дед. – Призрак умолк. Теперь, когда солнечный свет погас, он казался ярче. Появилось бородатое лицо, заплетенные в косы волосы, ожерелье из золотых звеньев. – Унферт. Мой друг. Мертв.
Эскер был хорошим человеком, верным и смелым, говорил дед. Смелым, но не мудрым – готовым исполнить любой замысел Хродгара, принимавшим сторону Хродгара в любой великой глупости.
И той ночью, в Хеороте, безоружный Эскер кинулся между своим лордом и матерью Гренделя и погиб смертью воина, пусть без меча в руке. Но она забрала его голову. Моя месть свершилась, говорил этот поступок, голова над входом в ее царство. Кровавый долг выплачен, если не решишь иначе.
Беовульф решил иначе. Но Эскер остался здесь, неупокоенный и тревожный.
Услышав новости, призрак померк, лицо закрыли туманные руки – крупные руки, руки воина, больше не способные поднять оружие. Кольца чести и боевые шрамы виднелись на этих руках. Они скрыли Эскера, словно затенили его, а он пытался вспомнить события, свидетелем которых не был.
– Пришел Беовульф, – произнес призрак, роняя руки. – Спустился под воду. И поднялся. Она мертва.
– Вы хорошо несли вахту, господин. Вы сделали все, что могли. Я похоронил деда. И похороню вас, если пожелаете. Он вспоминал вас как друга, хотя вы часто спорили. Вашего лорда больше нет. Все герои отправились на пир богов, и мой дед в их числе. Он будет вам рад.
– Внук Унферта. Сын его сына.
– Меня зовут Халли. Халли Эгглафссон. – Он продемонстрировал безрассудное доверие. Благословение призрака может ему пригодиться. Но призраки – капризные создания, их волнует лишь собственная цель, собственный повод задержаться в мире. – Мой дед ждет свой меч, который здесь оставил Беовульф. Пожелайте мне удачи в моих поисках внизу, и, вернувшись, я освобожу вас отсюда, чтобы вы смогли воссоединиться с другими. Более того, я расскажу вашу историю и воздам вам воинские почести, которые не померкнут, пока живы песни.
Призрак становился все ярче, пока не возник целиком, не считая ступней.
– Да пребудет с внуком Унферта вся моя удача. Спой мне песни, которые знаешь. Расскажи, что случилось с Хеоротом.
Осмелится ли он солгать? Так можно навлечь на себя проклятие, когда призрак узнает правду.
Можно отшлифовать истину и остановиться, пока рассказ еще хорош. Боги свидетели, скальды так делают.
– Беовульф убил вашего убийцу, господин. Хродгар так оплакивал вас, что отослал Беовульфа прочь, нагруженного золотом. Беовульф сам стал королем, а Хродгар и его щедрый дар вошли в легенды. Герои, которых вы знали в Хеороте, стали великими лордами окрестных земель и сделали страну такой сильной, что король франков с его Белым Богом оставили нас в покое. Король франков решил, что намного проще воевать с югом, чем с севером, где живут столь великие люди, и до сих пор не вернулся. Скьёльдунги, которых вы знали, лежат в больших курганах, и о них до сих пор поют песни. А теперь все узнают и вашу историю.
Мир подернулся дымкой. Халли увидел, что окружен туманом, но не ощутил холода. Он чувствовал себя отделенным от реальности и понимал, что должен испугаться, но не смог бы ничего с этим поделать, даже если бы его тащили на смерть. Он погружался в теплую дремоту, он слишком сильно устал, чтобы поднять голову и запротестовать.
Быть может, он сказал слишком много? Быть может, призрак знал то, о чем он умолчал? Знал про кончину Хродгара?
Его окутала безмолвная темнота, единственным звуком было журчание водопада, тонкой струйки, такой тонюсенькой, что ее можно было перерезать дыханием. Лишь она связывала его с миром.
Пока не запела птица.
Халли открыл глаза. Солнце светило ему в лицо, ослепительно-белое в чистом синем небе. Он сидел на том же камне, на который опустился прошлой ночью. Череп смотрел за край выступа, выбеленный непогодой, но не тронутый птицей или зверем.
Дальний берег ощетинился соснами, странными и перекрученными. Будто земля раскололась здесь, и на одной стороне осталась скала, на другой – приземистый лес, а середина разлома заполнилась мутной водой.
Только когда он поднялся, вода внизу казалась прозрачной, затененной, словно темное стекло, и очень тихой. Ветерок не тревожил ее гладь. Если верить скальдам, Халли стоял на самой притолоке тролльей пещеры, там, куда троллиха поместила свой зловещий трофей. Он был как никогда близок к цели, осталось только спуститься под воду. И как никогда был близок момент, в который он мог передумать. Халли сбросил плащ, отложил остатки хлеба и встал на краю выступа. Посмотрел в стеклянную темноту и помедлил, думая о том, какой холодной она может оказаться, какой обманчивой, думая о вещах, которые долго лежали под водой, и о том, что если он уйдет отсюда и скажет, что спускался вниз, никто не обвинит его во лжи. Это была трусливая мысль. Он ее ненавидел. Но его ноги словно прилипли к камню.