Из коридора послышалось шлепанье босых ног. Ближе и ближе. Крейн стиснул зубы. Вытащил отмычку, схватил рубашку, обувь и шляпу и выскользнул за дверь.
Внутри мастерской теснились густые тени. Мирин зажгла только одну лампу. Когда Гилкрист поставил на верстак, на краю светлого пятачка, маску, дробящую черепа, Мирин несколько мгновений смотрела на нее, прежде чем заговорить.
– Что случилось?
– У нас тот же вопрос, – сказал Крейн. – Насчет смерти твоего мужа. Твой рассказ о том, что произошло, под вопросом, и, если мы не поверим твоей информации, мы не сможем завершить сделку.
– Зачем ты его убила? – спросил Гилкрист.
Мирин сдавленно рассмеялась:
– О чем вы говорите? Какого черта?
– Мушкетная пуля с близкого расстояния, – сказал Крейн. – Здесь, в мастерской. – Он в несколько длинных шагов обошел помещение и остановился перед потертым ковром, закрывающим стену. – Такая смерть должна была оставить следы.
И он потянул за край ковра.
– Не нужно! – рявкнула Мирин. Она встала, тяжело дыша, стиснула кулаки. Потом лицо ее расслабилось, искривившись в плаксивой гримасе. Она рухнула на стул и положила обе руки на верстак. Один ее палец дернулся. – Я не собиралась стрелять, – сказала она, посмотрев сначала на свою руку, потом на Крейна и Гилкриста. Глаза ее, подведенные черной краской, были пусты. – Только чтобы не подпустить его. – Она мигнула. – Ему подсунули отравленную дрожь. Но это не был обычный яд. Это был ихор[22].
Гилкрист никак не отреагировал на это слово, но Крейн сощурился.
– Наркотик гнева, – пояснил он. – Выделения необычайно ядовитой жабы из Нового Света. Крайне редкая штука.
– Так я поняла, что это вина Райкера, – сказала Мирин. – Только у него есть доступ к такому веществу.
– Опиши. – Голос Крейна звучал напряженно, почти нетерпеливо. – Опиши его действие.
Мирин раздула ноздри.
– Пошел на хрен!
– Ты уже один раз попыталась нас обмануть, – сказал Крейн. – Почему мы должны верить тебе на слово без…
– У него жилы стали, как веревки. – Мирин помолчала. Вздохнула, не сдерживая дрожь. – Когда он спустился по лестнице, он был в поту и жилы его стали, как веревки. Член торчал. И он непрестанно говорил. Не на каком-то языке, а просто болтал. Нес чепуху.
– Как он себя вел? – спросил Крейн, скрещивая руки на груди.
– Вначале он был словно бы в трансе, – хрипло сказала Мирин. – Я попробовала его усадить. Он рассердился. Как зверь. Как зверь в теле моего мужа. – Она закрыла рукой глаза. – В нем ничего человеческого не осталось. Из головы все ушло. Я пыталась его успокоить. – Она сглотнула. – Пыталась его успокоить и не смогла. Он схватил меня за горло. Я едва ускользнула. Он погнался за мной. Мушкет лежал на столе. – Она обвела взглядом комнату, следя за призраками прошлого, потом ее взгляд остановился на ковре. – Я просила его отойти. Он не захотел. Схватил меня за руку, и я нажала на курок.
Крейн кивнул едва ли не с почтением.
– Ихор – чрезвычайно сильное средство, – сказал он. – Даже в крошечных дозах он вызывает буйные галлюцинации. Обостряет сексуальное желание. Иногда вызывает особую форму глоссолалии[23]. – Он побарабанил пальцами по локтю. – Неудивительно, что в первые годы исследований его считали мифом.
– Райкер помог скрыть убийство Пьетро, – сказал Гилкрист. – Сказал всем, что он уехал на юг, скрываясь от долгов. Верно?
– Да, – с горечью ответила Мирин. – Когда-нибудь он попросит меня поработать для него: он знает, что я не откажу, если не хочу угодить в тюрьму за убийство Пьетро. Понимаете, за что я его ненавижу? Понимаете, почему хочу его убить? Правда?
Гилкрист несколько мгновений смотрел на нее, потом кивнул.
– Ты хочешь убить его, потому что не уверена, – сказал он. – Не уверена в том, что Райкер дал ему ихор. Может, Пьетро принял его сам, неверно оценив его силу.
Мирин рявкнула:
– Он бы этого не сделал.
– Завсегдатаи внутреннего города говорят иначе, – вмешался Крейн. – По их словам, твой муж был не в себе еще за несколько месяцев до исчезновения. Он экспериментировал с самыми экзотическими наркотиками. И часто говорил о смерти.
– Знаю! – выпалила Мирин. – Знаю, что он был нездоров. Но он бы никогда…
– Райкер мог распространять слухи о долге твоего мужа, чтобы отвлечь внимание от его роли, – сказал Крейн. – Бульдог не обрадовался бы, узнав, что Райкер продает ихор жителям Колгрида.
– Если ты убьешь Райкера, не узнав правды, сомнения останутся, – сказал Гилкрист. – На всю жизнь.
Мирин закрыла глаза.
– Что вы предлагаете? – хрипло спросила она.
– Поправку к нашему договору, – сказал Крейн. – Тебе нужно признание, а не просто казнь. Нажав на нужные рычаги, можно заставить его признаться.
– Если ты считаешь, что Райкер сознается в том, что дал Пьетро ихор, ты простофиля.
– Рычаги, – повторил Крейн. – Сегодня утром Райкер спрятал на фабрике в южной части города три бочонка дрожи. Это солидное вложение.
Мирин открыла глаза.
– Думаешь украсть их?
– Скорее, взять в заложники, – сказал Гилкрист. – Мы знаем того, кто нас впустит. Сегодня ночью. – Он наклонил голову, услышав, как в дверь легонько постучали маленьким кулачком. – Это она.
Когда стемнело, они вышли из мастерской на холодные улицы. Девочка бежала впереди. Ее звали Скади, а на плече, которое она постоянно почесывала, была красная татуировка. Девочка показала ее со смесью гордости и презрения.
Потом, не глядя в глаза Мирин, она рассказала, как Райкер приказал ей следить за мастерской в день смерти Пьетро и как, сообщив все Райкеру, она уже не вернулась на фабрику, как предполагалось.
Но она умела пробираться туда так, чтобы никто не увидел. Знала, где патрулируют стражники и почти всех их по именам. Знала, что третью дымовую трубу больше не используют. Она торчала за плечом Гилкриста, глядя, как он по ее описанию чертит план фабрики, и жевала финики из кладовки Мирин.
Когда они проходили под фосфорными фонарями, рядом вытягивались длинные тонкие тени. Гилкрист нес свернутую веревку с крюком, который привязала к веревке Мирин. Длинные пальцы Крейна теребили флакон с нагретой на трубе жидкостью. Мирин была с головы до ног увешана своими инструментами для взлома.
Все были в масках с фильтрами, одну маску Мирин добыла и для Скади, после того как девочка вытащила из карманов все ключи, которые стянула, пока они чертили план и говорили о входах и выходах.
Остановились на улице за южной фабрикой. Крейн достал стеклянный флакон и постучал по нему обломанным ногтем. Внутри клубился желтый светящийся туман. Скади с интересом смотрела, как он набирает жидкость в маленькую пипетку.
– Я тоже хочу это использовать, – сказала она, сдергивая маску.
– Чтобы экстракт миноги действовал, нужно отмеривать его очень точными дозами, – сказал Крейн, запрокидывая назад голову и поднимая веко. – Боюсь, ты увидишь только пятна.
Он капнул в один глаз, потом в другой. Зрачки расширились и приобрели серебристый цвет. Гилкрист взял флакон и сделал то же самое.
– Что ты видишь? – спросила Скади.
– Свет, не воспринимаемый глазами человека, – сказал Гилкрист. – Готова, Мирин?
Мирин спустила маску. Лицо у нее было напряженное, но голос звучал ровно.
– Лет десять уже не ходила на дело, – сказала она. – Всегда перед входом подташнивает. Ну, начали.
Один из ночных сторожей ходил вдоль задней стены здания, хрипло пел что-то и постукивал в такт дубинкой по кирпичам. Они следили за ним из тени, пока он не повернул за угол, тогда Скади почти вприпрыжку провела всех к стене.
– Видите трещины? – прошептала она. – Вы должны хорошо их видеть. Я мало что вижу, но знаю, где они.
Крейн и Гилкрист осмотрели кирпичную стену в поисках мест, где выкрошился раствор и образовались щели, которые Скади использовала, чтобы забираться наверх. Они годились только для детских рук и ног, но это компания предвидела. Гилкрист размотал веревку и передал крюк Крейну. Тот прикинул расстояние до водосточного желоба, проложенного вдоль крыши, дважды взмахнул крюком и бросил.
Крюк полетел в темноту, веревка за ним разматывалась, как вспугнутая змея. Крюк ударился о каменную поверхность, скользнул, царапнул и зацепился. Покрывавшая крышу сажа смягчила лязг, но они, затаив дыхание, ждали голосов караульных. Прошло мгновение. Еще одно.
Крейн натянул веревку и протянул ее Мирин. Та, натерев руки мелом, который достала из сумки, ухватилась за веревку и начала подъем. Едва она поднялась на крышу, как за ней последовала Скади, проворная, как кошка. Затем за веревку взялся Гилкрист, но помедлил.
– Почему ты согласился пробраться на фабрику? – спросил он.
Крейн фыркнул.
– Твой чертеж внутренних помещений замечательно подробный, принимая во внимание, что он сделан по памяти, – сказал он. – Ты бы все равно пошел сюда, согласился бы я или нет. Чтобы освободить толпу сирот.
Гилкрист смерил его долгим взглядом.
– Ты пришел слегка разжиться дрожью, – сказал он.
– Полагаю, каждый из нас по-своему предсказуем. – Крейн помолчал. – Значит, так ты отдашь долг? Удовлетворишься этим?
– Больше, чем ты удовлетворяешься наркотиком.
– Это совершенно разные вещи, – пробубнил Крейн себе под нос; Гилкрист уже поднимался по веревке, едва касаясь стены ногами. Крейн поднялся следом и свернул веревку.
С крыши они видели наклонные крыши Колгрида и трубы, изрыгающие дым; все это освещали фосфорные фонари. Они задержались лишь на пару секунд, чтобы Крейн отцепил крюк, и прошли по крыше к неиспользуемой трубе, которую показала им Скади на примитивной карте Гилкриста.
– Внутри кольца, мы поднимались по ним, чтобы чистить трубу, – сказала Скади. – Вот. Легко и просто.
Крейн снова бросил крюк, но на сей раз тот отскочил от края трубы и упал на крышу. Мирин пришлось отпрыгнуть, иначе крюк пробил бы ей ногу. Она выругалась. Крейн только раздраженно пожал плечами. Он взял крюк, примерился и бросил. Крюк зацепился за край трубы.